Том Роб Смит - Колыма
Лев вдруг уловил запах. Коснувшись простыней, он заметил, что они влажные. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять: девочка обмочилась. Он встал и отступил на шаг, бормоча:
— Все в порядке. Сейчас я все уберу. Не волнуйся. Это моя вина. Это я во всем виноват.
Зоя трясла головой, по-прежнему не говоря ни слова, прижав ладони к вискам и царапая ногтями лицо. У Льва перехватило дыхание; он никак не ожидал, что его любовь способна вызвать такие страдания.
— Зоя, сейчас я сменю простыни.
Она покачала головой, вцепившись обеими руками в перепачканные простыни, словно они служили ей единственной защитой от него. Проснулась Елена и заплакала.
Лев шагнул было к двери, но тут же вернулся обратно, будучи не в силах уйти и оставить ее в таком состоянии. Но как он мог решить проблему, если сам был ее причиной?
— Я всего лишь хочу любить тебя, Зоя.
Елена переводила взгляд с Зои на Льва и обратно. То, что сестра проснулась, подействовало на Зою; она взяла себя в руки и спокойно обратилась ко Льву:
— Я сама выстираю свои простыни. Сама, понятно? Мне не нужна твоя помощь.
Лев вышел из комнаты, оставив девочку, любовь которой надеялся завоевать, сидеть на мокрых простынях и заливаться слезами.
* * *Войдя на кухню, Лев принялся мерить ее шагами. Он был уничтожен и раздавлен случившимся. Убирая бумаги с глаз долой, он забыл прихватить листок из строкоотливного станка Москвина:
«…Эйхе под пытками…»
Вот подходящий символ: напоминание о его прежней карьере, тень от которой легла на всю его жизнь и, похоже, останется с ним навсегда. Реакция Зои в спальне не шла у него из головы, и Лев вынужден был задуматься над тем, что еще минуту назад представлялось ему немыслимым. Его семья может распасться.
Неужели его желание удержать их вместе превратилось в навязчивую идею? Оно заставляло Зою бередить рану, которая не заживет никогда, заражая ее ненавистью и горечью. Разумеется, если она не захочет жить с ним, Елена последует ее примеру. Сестры были неразлучны. В этом случае у него не останется иного выбора, кроме как подыскать им новый дом и семью, которая не будет связана с государственной службой, — не исключено, что и за пределами Москвы, в каком-нибудь небольшом городке, где действия аппарата власти не были столь заметными. Ему с Раисой придется заниматься поисками надежных опекунов, встречаться с будущими родителями и спрашивать себя, сумеют ли те добиться большего, нежели они, и смогут ли они сделать девочек счастливыми, чего не удалось сделать самому Льву.
В дверях появилась Раиса.
— Что случилось?
Она вышла из их спальни. Жена еще не знала о том, что Зоя обмочилась, не знала о состоявшемся у них разговоре и имела в виду Николая, его телефонный звонок и полуночную встречу. Голос у Льва дрожал и срывался от сдерживаемых эмоций.
— Николай был пьян. Я сказал ему, что мы поговорим, когда он протрезвеет.
— И на это ушла целая ночь?
Ну, и чего он ждет? Надо усадить Раису напротив и все ей рассказать.
— Лев? Что случилось?
Он обещал ей, что больше не будет никаких тайн. Тем не менее он не мог признать, что после трехлетних попыток стать настоящим отцом в качестве результата он мог предъявить лишь ненависть Зои. Он не мог признаться, что разбудил девочку среди ночи и принялся лепетать что-то жалкое. Он боялся. Если дойдет до развала семьи, Раисе придется решать, на чью сторону она встанет. И с кем она останется, с девочками или с ним? Все те годы, что он прослужил в МГБ, она ненавидела и презирала и его, и все, что он собой олицетворял. И напротив, она беззаветно полюбила Елену с Зоей. А вот он вызывал в ней сложные чувства. И, принимая решение, она может вспомнить, кем он был раньше. В глубине души он был уверен, что его будущие отношения с Раисой во многом зависят от того, докажет ли он свою состоятельность в роли отца. И поэтому впервые за три года он солгал ей.
— Ничего не случилось. Я испытал шок, увидев Николая вновь. Вот и все.
Раиса кивнула и выглянула в коридор.
— Девочки уже встали?
— Они проснулись, когда я вернулся. Мне очень жаль, что я разбудил их. Я уже извинился перед ними.
Раиса взяла в руки листок бумаги, отпечатанный на строкоотливной машине.
— Лучше спрячь его, пока девочки не сели за стол.
Лев отнес листок в их комнату. Он присел на краешек кровати, глядя, как Раиса выходит из кухни, чтобы позвать сестер к завтраку. Нервничая и с трудом подавляя тошноту, он ждал, что вот сейчас она узнает правду. Ложь дала ему лишь временную отсрочку, и не более того. Она выслушает Зою и поверит ей, когда та объяснит, что на самом деле произошло.
Он поднял голову и с удивлением увидел, как Раиса выходит из спальни и возвращается на кухню, не сказав ему ни слова. Еще через несколько секунд появилась Зоя и отнесла свое постельное белье в ванную комнату, где и замочила его в ванне, пустив туда горячую воду. Значит, она ничего не сказала Раисе. Значит, она не хочет, чтобы Раиса узнала обо всем. Значит, мысль о том, что он сумел смутить ее и поставить в неловкое положение, оказалась сильнее ненависти к нему.
Лев встал, прошел на кухню и поинтересовался:
— Зоя стирает простыни?
Раиса кивнула в ответ. Лев продолжал:
— Ей совсем необязательно заниматься этим самой. Я могу отнести их в прачечную.
Раиса понизила голос:
— Думаю, с нею случилась небольшая неприятность. Просто не обращай на нее внимания, ладно?
— Ладно.
Первой на кухню пришла Елена. Сорочка у нее была застегнута криво, и она молча села на свое место. Лев улыбнулся девочке. Она же отреагировала на его улыбку так, словно увидела в ней нечто совершенно незнакомое и угрожающее. И не улыбнулась в ответ. Он услышал шаги Зои, которые замерли в коридоре. Она чего-то ждала, не заходя на кухню.
Наконец Зоя перешагнула порог и сразу же взглянула Льву прямо в лицо. Потом перевела взгляд на Раису, которая помешивала овсянку, и остановила его на сестре, которая уже ела кашу. Она поняла, что он тоже никому ничего не сказал. Нож остался их тайной. И испачканные простыни тоже. Они стали соучастниками, вынужденными сосуществовать в этой фальшивой семье. Зоя была не готова разрушить ее. Елену она любила сильнее, чем ненавидела его.
Настороженно, словно бездомная бродячая кошка, она направилась к своему месту. К каше она не притронулась. Льву тоже кусок не лез в горло, и он лишь бездумно крутил ложкой в тарелке, боясь поднять голову. Раиса явно была не в восторге от их поведения.
— Что, никто не хочет есть?
Лев ждал, что ответит Зоя. Та промолчала. Тогда он принялся за еду. Едва он взялся за ложку, как Зоя встала из-за стола и отнесла нетронутую тарелку в раковину.
— Мне нездоровится.
Раиса подошла к ней и приложила ладонь ко лбу, пробуя температуру.
— А в школу пойдешь?
— Да.
Девочки вышли из-за стола. Раиса придвинулась ко Льву:
— Что с тобой сегодня такое?
Лев был уверен, что стоит ему открыть рот, и он расплачется. Поэтому он промолчал, стиснув под столом руки.
Покачав головой, Раиса вышла, чтобы помочь девочкам. У двери воцарилась прощальная суматоха, затем отворилась дверь. Раиса вернулась на кухню, держа в руках коричневый пакет, перевязанный бечевкой. Положив его на стол, она вышла. Входная дверь с грохотом захлопнулась.
Еще несколько минут Лев просидел не двигаясь. Потом медленно потянулся за толстым пакетом и придвинул его к себе. Они жили в ведомственном доме, и обычно жильцы забирали письма на входе — это же оставили прямо у дверей. Бандероль имела сантиметров тридцать в длину, двадцать в ширину и десять в высоту. На ней не было ни имени, ни адреса, лишь распятие, нарисованное от руки. Разорвав коричневую оберточную бумагу, он увидел коробку, на крышке которой красовалась надпись: «НЕ ДЛЯ ПЕЧАТИ».
Тот же день
В вагоне метро было немноголюдно, но Елена все равно взяла Раису за руку и крепко сжала ее, словно боясь потеряться. Обе девочки вели себя на удивление тихо и немногословно. Поведение Льва сегодня утром явно сбило их с толку. Раиса никак не могла понять, что на него нашло. Обычно столь внимательный к девочкам, сегодня он, похоже, едва не допустил того, чтобы они вышли к завтраку, сели за стол и увидели, как он ломает голову над словом «пытка». Когда же она попросила его убрать листок бумаги с глаз долой, давая ему понять, что он должен взять себя в руки, Лев повиновался, вернувшись на кухню в том же самом же самом неприглядном виде, глядя на девочек и не говоря ни слова. Налитые кровью глаза и выражение загнанного, смертельно усталого зверя: вот уже много лет она не видела его таким, с тех самых пор, как он возвращался домой после ночных дежурств, измотанный до предела и не имеющий сил заснуть. Он садился в углу, в полной темноте, и молчал, мысленно вновь и вновь прокручивая события прошедшей ночи. Тогда он ни разу не заговаривал о своей работе, но она все равно знала, чем он занимается — арестовывает невинных людей, — и втайне презирала за это.
