Андрей Рубанов - Тоже Родина
Один человек делал прозу. Он собрал вокруг себя учеников и предложил кидать яйца в уважаемых и известных людей. Общество окатило прозаика презрением. Подумаешь, кинуть яйцо. Одно из таковых яиц попало в крупного деятеля культуры — кстати, блестящего драматурга, — и тот, обратившись в зверя, бил поверженного, пойманного охраною обидчика, ногой по голове. Другое яйцо попало в известного деятеля спорта, и тот, потеряв достоинство, визжал, как глупая баба. В обоих случаях маски были сорваны. Это и есть проза.
Кто делает прозу, тот слывет конченым человеком, но он знает, что конца нет, поэтому ему все равно, кем он слывет.
Не ссы, я такое же чмо, как и ты.
В том году — странном и темном, разочаровывающем и обнадеживающем девяносто втором — я еще не практиковал магию. Не говоря уже о прозе. Был немного философом. И совсем чуть-чуть — драматургом.
В том году я завел себе пистолет. Какой философ без пистолета? Имея ствол, философствовать удобнее и проще.
В том году всякий желающий организовать серьезный бизнес неизбежно начинал с изучения основ драматургии. Во-первых, требовалось доскональное знание текста. «Отксерю и сброшу инвойс по факсу». Или: «Не хотите делать предоплату — выставляйте безотзывный аккредитив». Во-вторых, сценическая речь: шепелявые, тихие, косноязычные дисканты и теноры не выживали, зато имели успех басы и баритоны, желательно с хрипотцой. В третьих, грим, костюмы и реквизит. Трехдневная щетина. Темные очки. Двубортные пиджаки. Мощные ремни с бляхами; в случае недоразумений выдергиваешь из штанов и машешь; кто в армии служил, тот поймет. Далее, машина с затемненными стеклами — она обязательна.
Как делать бизнес — никто не знал. Кто знал, те помалкивали и тусовались отдельно. Новички начинали с того, что банально изображали бизнесменов. Играли. Наряжались, вешали на пояс пейджеры и делали вид. В меру личного драматического таланта. У многих получалось.
У меня с братом Ваней тоже получилось. Летом девяносто второго мы процветали. Сидели в офисе и продавали вино и водку.
Офис достался нам бесплатно. В комнате на втором этаже магазина «Спорттовары», возле метро Академическая, первоначально работал второй мой брат, легендарный Чекулаев, мастер спорта по лыжам и спортивной ходьбе, гений финансов и один из основателей отечественного фондового рынка. К лету он поднялся настолько, что приобрел себе портативный компьютер с модемом и мог проворачивать свои головоломные трюки в любом месте, где имелась телефонная розетка; это была чистая магия, господа; человек делал деньги из воздуха.
В нагрузку к офису нам с Ваней досталась — мы долго вздыхали, но потом решили, что через это, раз мы бизнесмены, тоже надо пройти, — «крыша», группа подмосковных уркаганов, из одного с моими братьями города Домодедово; братва, как водится, делилась на старших и младших; старшие в основном рассекали по Москве на ворованных «мерседесах» в поисках кокаина; младшие рвались к самостоятельности, и им доверили курировать наше с братом немудреное замутилово.
«Крыша», «курировали» — это громко сказано. Чуваки были глупые, ленивые, трогательно недальновидные. Пушечное мясо. Впрочем, я бы не отказал им в некоторой настырности. Одни из них учился с моим братом Ваней в одной школе, двумя годами младше, и еще с тех времен шла у них вражда. Ваню, брата моего, хулиганье в школе сильно мучило, за очки и склонность к полноте.
Я очков не носил и к полноте склонен не был. Со мной младшие кураторы осторожничали.
Юмор заключался в том, что старшие, из уважения к гениальному Чекулаеву, наказали младшим особенно не грузить нас, подшефных. Только один раз за все лето мы, удачно продав какое-то количество алкоголя, внесли в кассу организованного преступного сообщества контрибуцию в размере тыщи долларов. Младые урки немедля приоделись и поостыли. А то грустно им было: мы с Ваней фигуряли в кожаных регланах, а они поддергивали ветхие спортивные штаны.
Поостыли, но злобу точили.
К потере тыщи долларов я отнесся философски. Краткий период процветания сменился крахом, к середине августа мы задолжали банку денег и строили планы: как грамотно ликвидировать дело и при этом остаться в живых; я купил себе пистолет.
Отдельно надо заметить, что ни долг в несколько десятков тысяч долларов, ни мрачные перспективы, ни постоянное присутствие в «офисе» шоблы обкуренных, громогласно матерящихся, увешанных золотом малолетних дикарей — сейчас таких можно увидеть в клипах американских гангста-рэперов, только там все черные, а тут были свои, подмосковные, в цветных носках, с обширными розовыми мордами сыновей доярок и механизаторов, — никак не мешало мне и брату наслаждаться жизнью во всю силу наших (мы ровесники) двадцати трех лет; ботинки наши всегда сверкали, зажигалки «Зиппо» пахли ароматическим бензином; брат под шумок поступил в финансовую академию; я вечерами перебирал в уме новых, перспективных и небедных деловых знакомых, присматривая бизнес поспокойнее и почище, нежели торговля алкоголем; мы тянули время до конца третьего квартала, чтоб временно залечь на дно.
Мальчики-бандиты не простили нам с братом Ваней именно нашего спокойствия, уверенности и хладнокровия. Видимо, с их точки зрения мы с братом Ваней должны были вести себя как классические неудачливые коммерсанты: потеть, нервно дергать узлы галстуков, дрожащими руками пересчитывать «последние деньги», срывающимися голосами кричать об «убытках», трясти пачками бухгалтерских бумаг — а мы покуривали, посвистывали, отшучивались и угощали вином симпатизирующих нам продавщиц магазина «Спорттовары».
Нам — мне и брату Ване — нравилось жить. Мы не злобствовали, не лязгали челюстями. Мы задолжали огромную сумму, но это нас не сильно мучало, — зато неопровержимо доказывало, что мы живем. Должен денег — значит, жив. Мы имели силы, планы, настоящее и будущее — у наших бандитов не было будущего, и даже настоящего не было, они жили чужими жизнями, они существовали, наблюдая и завидуя.
В первых числах сентября гениальный Чекулаев по загадочным причинам утратил уважение со стороны старших. Перестал сотрудничать. В те времена говорили: «разосрался». Ходили нехорошие слухи, что он не поделился барышами от неких сделок. С гениями такое бывает. Гении всегда берут львиную долю.
Младшим намекнули, что с меня и брата Вани пылинки можно уже не сдувать. В тот же день нас побили, отведя за угол магазина «Спорттовары».
Пистолет был при мне, но я не обнажил. Зачем, в кого? Философы в дураков не стреляют. К тому же против меня обкуренные охламоны ничего не имели. Они хотели брата Ваню. Школьная детская ненависть, помноженная на ситуацию: почему это мы, реальные бродяги, ходим без копья, а очкарик — в шелковой рубахе? Меня хотели сбить с ног, но я принял спортивный вид и стал шуметь, употребляя выражения «завязывай», «порожняк», «гнилая тема». Текст надо знать, да.
Если бы в тот год я уже занимался прозой, я б, разумеется, выбрал вариант, сулящий приключения, наиболее экстремальный: устроил бы побоище, неоднократно получил бы в дыню, лишился бы автомобиля, факса, остатков нераспроданной водки и так далее. Однако, находясь на стадии философа, я решил, что лучше проявить благоразумие и поберечь себя для приключений более качественных, нежели драка с превосходящими силами в неподходящий момент.
Потом появились стражи порядка. То ли вызвал их случайный наблюдатель, то ли мимо ехали и увидели. Подошли, трое, с автоматами. Деловые рябые физиономии. В чем дело? Документы. Карманы выворачивайте.
Я понял, что попал ровно на три года общего режима. Пистолет был за спиной, зажат брючным ремнем. «Пиздец», — философски подумал я. Неполезные мысли типа «Зачем я вообще его сегодня с собой взял?» прилетели и улетели, было не до них. Жалко маму и жену. Откупиться денег нет. Ну я и мудак. Надо говорить, много, культурно, вежливо, улыбаться, зубы заговаривать…
Один из автоматчиков меня обыскал. Обхлопал ладонями тело. Бока, спину, бедра. Карманы прощупал. А пистолета не нашел. Магическим образом его пальцы не дотянулись до рукоятки. Не хватило нескольких миллиметров.
Малолетние урки, менжуясь, подняли брата моего Ваню с земли и неловко отряхнули ему колени. Глаза моего брата слезились, он тяжело дышал.
Паспорта у всех были в порядке, с подмосковной регистрацией; милиция исчезла, в целом удовлетворенная. Я тут же издал некий звук — восторг, облегчение, мука, изумление, шок — и продемонстрировал всем свой ствол. Урки сильно удивились, и экзекуция сама собой окончилась. Даже Ваня, крепко оскорбленный, и тот понял, что случилось чудо.
На том и разбежались.
Чудеса, волшебство, колдовство, магия — все это неизбежно и повсеместно. А вот случайностей не существует. В мире нет ничего случайного. Все связано со всем, одно тянет за собой другое, и мы живем, погруженные в плотную паутину миллиардов причинно-следственных связей. Рука мента легла на пять миллиметров выше рукоятки моего «Макарова» — это не случайность. Не так уж и тщательно шарили по мне милицейские ладони. Это мне, наивному тогда и юному, удалось обхитрить ближнего, улыбками, интеллигентными фразами околдовать; голосом, поведением, взглядом внушить, что я не опасен, что у меня не может быть при себе незарегистрированного огнестрельного оружия.
