Юрий Дружков - Кто по тебе плачет
Пробую резать на испорченном стекле. Вжик — один раз. Тихонько давлю — ровный аккуратный слом. Еще раз пробую, снова получилось. Иду за новым стеклом. Режу. Великолепно!
Рамы в окне алюминиевые, с резиновой прокладкой. Бегу под навес, нахожу отвертку. Отвинчиваю, не знаю, как назвать, ободки в раме, вынимаю прокладку, а из нее — битые стекла, затем накладываю прокладку на мое стекло, вставляю в раму, кладу ободки, привинчиваю. Настоящий мастер! В комнате становится уютней, а на душе веселей.
Повторяю все проделанное с другой, внутренней рамой, затем с последней, третьей. Видно, морозы будут зимой лютые. Никогда не видел тройных окон.
* * *Потом она протирала новые стекла в рамах новым полотенцем. Других, старых тряпок у нас в доме пока еще не было.
— Ты всегда бываешь таким?
— Не понимаю.
— Муравьиный мостик, оконные рамы?… Или это рисовка?
— Ты хоть помнишь, какой сегодня день?
Она повернулась ко мне, стоя на подоконнике, удивленно сморщив брови.
— День? А сколько дней мы с тобой шли? Кажется, пять?
— Кажется… Так и время потерять можно.
— Делай зарубки на дереве, Робинзон.
— Я буду вести дневник.
— Дневник? — у нее повисли руки. — Значит, надолго? Скажи, надолго?
— Я не знаю. Но разве легче сидеть, сложа ручки?
— Я не умею дневник. Это не мое призвание.
— Твое тоже найдется.
— Какое? Валка леса?
— Подумаем…
— Значит, надолго. Ты сам не веришь! Ты сам…
Во что я должен верить или не верить, если я ничегошеньки не знаю?
* * *Вечером сел за хозяйственные книги, большие тетради, на чьих обложках названия как в кино про старинную жизнь: «Амбарная книга». Вот она, первая такая книга.
«30 апреля. Получены у пилота Кашина И. Г. фондовые продукты:
Мясные туши мороженые — 5.
Мясные консервы тушенка — 2330 банок.
Молоко сгущенное — 1246 банок.
Рыбные консервы «Судак в томате» — 900 банок.
Сыр голландский — 20 головок по 4 килограмма.
Сливочное масло в жестяных банках финское — 35 по килограмма.
Сухое молоко в жестяных банках финское по 2 кило — штук.
Сельдь пряного посола в банках по 3 килограмма — штук.
Рис в пленочных мешках по 10 кило — 12 штук.
Мука пшеничная в жестяных, банках по б кило — 90 шт.
Макароны в алюминиевых ящиках по 10 кило — 30 шт.
Пшено крупа в мешках по 20 кило — 14 штук.
Свежий картофель по 10 кило — 50 пакетов с газово-мембраной.
Сахар в пленочных мешках по 12 кило — 24 штуки.
Яблоки свежие в пакетах с мембраной по 10 кило — 30 штук.
Свежая свекла по 25 кило — 10 мешков.
Лук репчатый в пакетах с мембраной по 10 кило — 30 штук.
Сушеная капуста в пакетах по 3 кило — 25 штук.
Масло подсолнечное в полиэтиленовых бутылках — 24.
Водка «Сибирская» 0,75 в ящиках — 72 бутылки.
Вино молдавское сухое «Каберне» в ящиках — 84 бутылки.
Шампанское «Советское» — 42.
Коньяк пять звездочек 0,5 грузинский — 24 бутыли.
Спирт медицинский 5 бут. по 3 литра.
Вода фруктовая «Рябина» /буквы не русские/ — 240 бутылок.
Пиво «Жигулевское» — 180 бутылок.
Соль — 0,5 килограмма.
Какао порошок — 3 пачки.
Перец красный — 1 пакет.
Обещаны Шмакову на день Победы: водки «Сибирской» — 3 бутылки пива «Жигулевского» — 10 бут».
Не густо. Копченая колбаса и голландский сыр не выданы. Прижимали? Экономили?… После прощального пира людей стало намного меньше. Человек десять. И, кажется, одни мужики…
Вот вам и хозяйственная запись. Как на ладони.
Листаю дальше амбарную книгу:
«Выдано Шмакову на всю неделю:
Сушеного мяса для приправы — 1 пакет.
Мясная тушенка для гуляша — 8 банок…»
И так далее. В конце приписка, сделанная красным цветом.
«Выдано по настоянию Шмакова, Лосина, Шелканова по случаю дня рождения последнего, сибирской водки 2 бутылки, вино „Каберне“ — 4 бутылки».
Затем выдача на другую неделю. Дальше страницы таких же подробных выдач. Самая необыкновенная среди записей от восемнадцатого мая.
«Неизвестным хищником, по моему недосмотру, зарезаны все куры. Под сеткой вольера подкоп. Найдены в лесу перья, кровь, лапы. Выданы Шмакову для кухни 8 тушек, остальные похищены, вероятно, лисицей».
Дважды еще попадаются в книге записи красным цветом.
«Выдано Шмакову по настоянию Шмакова, Лосина, Волкова по случаю дня рождения последнего две бутылки водки, вино „Каберне“ четыре бутылки…».
Последняя запись от пятого июня, то есть ровно за две недели до нашего полета. В ней выдачи нет.
Наконец, где они, эти люди?
На кого бросили «товарные ценности», как названо в бумагах?
Об этом не хочется думать.
* * *Третья амбарная книга посвящается оранжерее.
Кроме книг и накладных в столе две тугие пачки приемных, актов на машины, спальные вагончики, трубы, генераторы для ветровой станции, генераторы для котельной, кирпич в контейнерах, доски в контейнерах, паркет, бетонные плиты, стекло, цемент, гудрон, краски, мастику, алюминиевые рамы, двери, лампочки, провод, выключатели, рубильники, холодильные шкафы, буфетные мойки, унитазы, ванны чугунные эмалированные, плитки отделочные, клеи, гвозди, сварочный аппарат, электроды, распиловочные, строгальные, сверлильные станки.
Первый такой акт был помечен прошлым годом пятого апреля. Первый акт на спальные вагончики. Они до сих пор стоят у навеса, и до сих пор, если войти, пропитаны запахом табака.
В тумбочке стола я нашел папку строительных планов и чертежей.
* * *В нашей комнате появился обеденный стол. Вернее, появилась на казенном столе — свежая скатерть, посуда, ложки, вилки, фарфоровый чайник, салфетки. На завтрак обычный складской набор. Что-нибудь из консервов, печенье, масло, варенье, сахар.
Она меланхолично мешала в стакане чай, заваренный до хмельного привкуса. Вид у нее по-прежнему грустный.
— Почитай на досуге амбарные книги, — сказал я. — Живые тетради.
— Живые?…
Снова у нее какой-то особый надрывный смысл в этом нечаянном слове.
— Тебе не угодишь, капризная моя. По книгам видно, люди сюда придут. Обязательно придут.
— А что будет сегодня, завтра, послезавтра?
— Сегодня я займусь инкубатором.
— Зачем? — в голосе недоумение.
— Другие не успели. Всё приготовили, а недоделали.
— Тут многое не доделано…
— Тебе не нравится жареный цыпленок? Или, например, удивительный омлет «Монако»?
— Монако? — в голосе ни удивления, ни интереса.
— Такой омлет с мандаринами.
— Я что-то не видела в зимнем саду мандаринов.
— Ты пока ничего не хочешь видеть.
— Цыпленок вырастет через несколько месяцев. Планы твои надолго. Я так не могу, не умею… домой хочу.
— А я?
— Ты сильный.
— Вертолета у тебя нет?
— А ты пилот?
— Нисколько.
— Пойдем через лес.
— Куда?
— Не знаю…
Ловлю в этом слове первые дождливые нотки, думаю, как лучше ответить ей, но всем нутром понимаю — бесполезно. Говорю так, на всякий случай:
— Можно разминуться. Лес хуже океана, далеко не видно. Если бы я мог по звездам определить, где мы с тобой… Никто над нами не летает. Значит, мы на самой глухой околице. До сих пор, кажется, проснусь — и нет под рукой ни склада, ни тушенки. Одна голодная тайга вокруг… Ведь я не сплю, правда? И ты рядом не во сне, и дом, и машины тоже не грезятся. Люди сюда придут. Хозяин поселка — дядя прижимистый, въедливый, хозяйство дорогое.
— Дорогое так легко не бросают… без причины…
— Опять мокрые глаза?
— Ты сам не веришь… ты сам… этих людей больше нет. Кажется, тут я недопустимо сорвался.
— Но если ты не веришь, куда мы пойдем? Куда?! — Она закрылась руками, будто я замахнулся на нее…
Пошел искать валерьянку, чувствуя себя бесконечно виноватым.
* * *Инструкция к инкубатору с полуавтоматическим режимом:
«Для выведения цыплят необходимо совмещение трех факторов: температура, оптимальная влажность воздуха и воздушная вентиляция. Подсоедините электрический шнур к задней панели аппарата, откройте заслонку 3 в боковой стенке, отверните пробку и залейте 0,5 литра воды в бачок…».
Я спустился по лестнице в хозяйственные подвалы нашего дома, населенные приметами большого далекого мира. Матовые банки, сложенные в идеальные конструкции, шеренги бутылок, архитектурная кладка маленьких и средних коробок, весомые плотные пакеты, алюминиевые короба — новейшие сундуки для хранения всего, что могут изгрызть мыши или черви. Около них баллоны с углекислым газом, таинственные краны, трубки, таблички на металле с указанием, как подключить газ в короба, как отключить, как вынимать продукты, как укладывать. Полные снеди холодильные шкафы, утоляющие самые крохотные мысли о жажде и голоде. Почему все это будит неясную тревогу, неустроенность при такой обеспеченной устроенности? Будит желание панического движения, побега, при такой добротной неподвижности. Будит несвязные воспоминания.
