Валерий Попов - Ужас победы
– само приходит! Главное – мясорубку не мыть!”
– Да-а-а, – проговорил Кир потрясенно. – Далеко ты ушел…
– Откуда?
– От того… с чего мы когда-то начинали!
– Да.
Помолчали. Только гудел мотор.
Вспомнил я, как, выходя из храма, с крещения, почувствовал вдруг на потном лбу прохладное крестообразное дуновение… Где оно?
– …Что я могу для тебя сделать? – Кир спросил.
– Не знаю.
Молча въехали в город.
– Когда у тебя будет окно?
– Это смотря куда.
– …В светлое прошлое. – Кир улыбнулся.
– Как ты скажешь! – Я глядел на него.
ПАРК ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА
Всю ночь вспоминал, как они стояли на дороге, на тоненьких ножках, постепенно уменьшаясь…
Ну все! Хватит! Выглянул в иллюминатор. Снижаемся. Раннее утро.
Как давно я тут не был! В долинах между гор длинные дымы тянутся, бросают тень.
– Это не виноградники снова жгут?
– Да нет! – Кир улыбнулся. – Просто мусор.
– А-а.
Вышли слегка покачиваясь. К длинному зданию аэропорта подкатила черная “Волга”
– Из “Горного воздуха”? – Я обрадовался.
– Ну!
Поехали берегом – море тихое, перламутровое. Отражая низкое солнце, сияет стеклянный Морской вокзал.
– Помнишь нашу битву тут? – Кир улыбнулся.
“Нашу” – не совсем это так… Ну ладно! В такое утро не спорить же!
– Теперь, надеюсь, круглосуточно пускают сюда?
– Ну! – Кир гордо говорит.
– Не зря, выходит, бились?
– Ну!
Утро радости. И надпись, в которую я булыган запустил, исчезла!
Не зря, выходит, живем?
Кир молча пожал мне запястье. Не зря!
И как раз в розовом утреннем свете от берега паром отходил, на котором я жену свою встретил, и особая жизнь пошла. Проехали уже
– а я все смотрел вслед парому, чуть голову не отвинтил!
На пологом склоне наверху показались тяжкие стены монастыря – здесь я провел не лучшие свои часы: тогда там функционировала тюрьма. Я глянул на Кира – он скорбно вздохнул: пока да.
– Надеюсь, с этим я больше не столкнусь?
“Столкнешься”, – вдруг явственно произнес какой-то голос. “Как это – столкнусь?” Я встревоженно озирался. Кир глядел отрешенно-возвышенно… Нет, это не он сказал.
И вот – за поворотом, над зарослями колючего кустарника – купол!
Это же церковь моя, где я крестился!
– Узнал? – Кир улыбнулся.
– Конечно!
Едкие слезы потекли. Вспомнил вдруг идущее с неба холодное крестообразное дуновение в лоб. Где оно?.. Со мной, конечно, где же еще?
Поднимаемся серпантином в горы, все выше. “На рыхлом оползневом склоне, – Кир показывает, – деревца насадили”. Все люди вышли, как один, в надежде на новое будущее! “Остановим оползень старой жизни!” – такое настроение было у всех! И смотри, деревца еще тоненькие, а оползень держат, не дают засыпать новую жизнь! ППП.
“Парк переходного периода” – все жители чуть насмешливо, но ласково этот склон называют. А при прежнем, реакционном, режиме обвалилось бы все!
Объехали гору, и – знакомые ворота! Только теперь тут вместо вывески “Санаторий „Горный воздух” Управления делами ЦК КПСС” другая совсем: “Центр Духовного Возрождения”! Вот так!
Архангел Петр в пятнистой робе открывает ворота… Въезжаем! И от знакомого палаццо с витыми колоннами, изрядно уже одряхлевшего, бегут, радостно подпрыгивая… Соня! Жоз! МБЧ! Обнялись.
“Жизнь вернулась так же беспричинно, как когда-то странно прервалась”!
– Ну, отдыхай! – МБЧ наконец оторвался от меня, жадно разглядывал. – Герой. Герой!.. Через час совещание.
Кир по железной винтовой лестнице меня в светелку отвел. Три окна: два на гору, одно вниз, на море.
– Ну давай. Какую берешь койку?
– А вторая – твоя?
– Нет, к счастью. Ну давай!
– Да-а. Бедновато. – Я огляделся.
– Тебе все “бедновато”! – Кир улыбнулся. На самом деле я – ликовал!
Он вышел. Я развесил в шкафу свои пожитки, прилег на койке у окна.
Освещенная зарей, гора нависала. Но нас этим не запугаешь!
Наверху, на самой седловине, ретранслятор поставлен, как ящер на задних лапах, весь покрытый чешуей тарелок! Будем вещать!
Для чего сюда меня вызвали? Помню, я так же вот, в минуту отчаяния, в Москву поехал, решил узнать у тамошних умников – как жить? И что же ты думаешь? Все набились в мой номер, жадно чего-то ждали от меня! Вот так. Сладко потянулся. Поглядел на часы. Сколько еще до совещания-то?
Настораживает немножко, конечно, что МБЧ главный здесь – но вроде бы он угомонился после Вашингтона и того монастыря, где он на коленях за бабой бегал? Архангел, видать, все же победил в нем дьявола… Не зря международные фонды столько денег в него вбухали! Кроток! Перевоспитали хотя бы одного – но зато какого!
Кир конечно же будет доставать своим благородством… и моим. Но это нормально!
О чем же, интересно, совещание, раз тут теперь “Центр Духовного
Возрождения”? Ну ясно, об этом и пойдет. Говоришь – знаешь что-то? Во всяком случае, в Вашингтоне тогда обещал, говорил, что все у нас замечательно. Что? Почесался. Духовная благодать – вот что главное! И это у нас есть, надо только ее увидеть, а для этого – смотреть.
Бодро пошел на совещание. Все уже собрались. Причем настолько все, что некоторые тут даже лишними мне показались, на старинных резных креслах, с ножками такими же витыми, как и колонны террасы, сидели кроме моих друзей еще какие-то смутно знакомые мне люди. И смутность та была какой-то неуютной: не этих людей я хотел бы тут видеть, как-то не монтируются они с теми светлыми надеждами, которые я тут испытывал – раньше и теперь. Но других людей, видимо, нет – только такие. Золотые кирпичи не будут выданы никогда – строй из тех, что есть!
Вот этот статный, даже дородный, в простонародной расшитой косоворотке – ведь это Ездунов, бывший секретарь крайкома, которого Жоз в свое время своеобразно приветствовал, за что поплатился – вылетел из футбола… Ездунов нужен здесь? Говорят, идет в губернаторы – сидит тут, впрочем, в шестерках, у подножия шикарного стола, за которым единолично восседает МБЧ. Из этого ясно следует, что “Горное гнездо”, то есть теперь, тьфу, “Центр
Духовного Возрождения”, более важными делами ведает, чем местные делишки, и Ездунов – это так, городничий, для поддержания порядка.
Другой больше беспокоит меня – вот этот чубатый, смутно и неприятно знакомый… откуда он? Просто, сияя, приветствовал меня и, если бы не начавшееся совещание, наверняка кинулся бы целовать. Лицо мое вдруг дико зачесалось. К чему бы это? Явно он имеет какое-то отношение к моему лицу. Я спрятался в тень между двух окон.
– Ну? – МБЧ строго глянул на Ездунова. – Как идет реставрация?
– Солею подняли, Марат Иваныч, а на алтарь цемента уже нет.
– Ну, – гневно произнес МБЧ, – если Он не хочет, чтобы к престольному празднику храм открылся, – Его дела!
Я слушал с изумлением… “Он” не хочет… “Его” дела… Кого это он так резко теребит? Неужто Самого? Что же тут это за центр такой?
– Не знаю. Я чудесами не ведаю! – резко, по-партийному сказал
Ездунов. И все вдруг повернулись ко мне. Я, что ли, ими ведаю?
Я глянул на Кира. Рассказал он, что ли, им, как Бог послал мне мешок цемента – починить дверь к приезду дочери?
– Вот, – Кир торжественно на меня указал, – первый, кто крестился в этом храме у нас. И первый, на кого тут сошло Божье благословение – дуновение в лоб!
И тут сразу вспомнил я с ужасом, что Божье дуновение в лоб было вовсе не после храма, а после тюрьмы. И чубатого тут же узнал!
Тот радостно замахал мне, порывался встать, но МБЧ осадил его взглядом. Крепко задумавшись, шеф смотрел на меня, потом – на Кира.
– А что делать? – обиженно проговорил Кир. – Вы сами знаете, что известный вам телемагнат всю элиту перекупает прямо в воздухе!
Спасибо, хоть этого провез!
Я не сказал бы, что это лестно. Из неперекупленной элиты – только я? А почему не перекупили?
– Ну все! Работаем! – МБЧ, шлепнув по столу ладошкой, выбежал.
– Это ты зря, – подошел я к Киру, – рассказал про цемент-то!
Может, он там случайно оказался. На лестнице-то? Наверняка!
– Но должен был я хоть что-то про тебя рассказать!
Иначе кому ты нужен? – такое продолжение легко читалось. Кир явно был оскорблен недовольством начальства, да еще и моими придирками!
Да, скумекал я. Вот они чем занимаются! Ну и контора тут! Чтоб
Ездунов, хозяин края, не мог мешок цемента найти? Не это их цель. Взять быка за рога, Бога за бока – вот их задача!
И Жоз полностью подтвердил мне это! Я нашел его в кочегарке, за горами угля – он сидел перед потухшим котлом на сломанном стуле, олицетворяя собой недовольный народ.
– Делают что хотят! – страстно проговорил он, пыхтя папироской.
– И раньше тут этим же занимались, хотя за оградою под атеистов косили! “Самого” доят! Церкви якобы реставрируют. Хошь, покажу?
Стул его свалился – так резко он вскочил. Мы с треском стали карабкаться по заросшим склонам, через заросли “ежевики цепкой”,
