Жозе Гомес Феррейра - Чудесные приключения Жоана-Смельчака
— Но какое отношение… это имеет… к… к запрету… выходить по воскресеньям?..
— Самое непосредственное. Ты даже не представляешь себе, какие общественные беспорядки вызвала моя красота. Народ безумствовал. Заметив меня, женщины падали в обморок, изнемогая от восторга. Влюбленные девушки стайками устремлялись мне вслед — они называли меня богом и осыпали розами. Мое появление всегда сопровождалось яростными спорами: нередко эти дискуссии завершались дуэлями и кулачными боями. Возникали враждующие партии. Одни утверждали, что высшую гармонию выражают черты моего лица, другие восхищались олимпийской величавостью моей осанки. Эстеты в один голос твердили, что больше всего меня красит мой нос. А психологи превозносили подбородок, — именно подбородок, говорили они, свидетельствует о сверхчеловеческой силе моего характера. Их похвалы сходились только в одном, и факт этот неопровержим и не требует доказательств: все, без исключения все, считали, что мои уши — это верх совершенства, что равных ушей нет на свете.
— Бесспорно, — подтвердил Жоан Смельчак с язвительной усмешкой.
— И вот, чтобы избежать всевозможных эксцессов, я решил — ничего другого мне не оставалось — обнародовать запретительный указ. Слов нет, я подписал его скрепя сердце, опасаясь, что это распоряжение вызовет всеобщее огорчение и протесты. Поэтому, дабы загладить эту обиду и предупредить весьма возможную революцию, вызванную отчаянием моих подданных, я, провозгласив этот указ, одновременно приказал воздвигнуть монументы. Монументы, в которых запечатлена моя особа, разумеется; причем помимо пеших фигур сооружены были и две конные. Нечего говорить, что у этих монументов постоянно кишит толпа пылких энтузиастов, и многие из них то и дело падают в обморок. До того дошло дело, что мой медик распорядился ввести дежурство карет Скорой помощи. Этот вид транспорта доставляет моих истерических подданных в специальные лечебницы, открытые на всех главных площадях…
В этот момент на ближайшем дереве засвистел дрозд, и принц прервал повествование, внимая птичьим трелям. Но вскоре он снова заговорил, и в его речи стали проскальзывать печальные нотки.
— Как я уже говорил тебе, удивительнее всего то, что все мои подданные воспринимают меня поразному. В этом я имел случай убедиться после того, как принял решение осчастливить мой возлюбленный народ монументами, о которых я тебе только что говорил. Для этой цели я призвал во дворец скульпторов и приказал им: «Изваяйте меня! Воплотите в глине, мраморе и в бронзе мои восхитительные формы и мой божественный лик. Но не вздумайте изобразить меня более красивым, чем я есть, тем более что вам это все равно не удастся. Обуздайте свои порывы и постарайтесь с наибольшей достоверностью воспроизвести то, что видят ваши глаза. И только. Ничего больше».
— И что же? — спросил юноша, всматриваясь в омерзительную физиономию принца, «украшенную» слезящимися глазами и чудовищными ослиными ушами.
— А то, что произошло нечто неслыханное: десять скульпторов представили мне свои изделия. Монументы, что и говорить, были прекрасны, но со мной ни малейшего сходства не имели. А остальные десять… Не знаю, что и сказать тебе… Ну, одним словом, эти негодяи оскорбили мои царственные очи гнуснейшими, мерзкими, лживыми и гадкими статуями. Все во мне перевернулось, когда я, пылая гневом, осмотрел эти мерзопакостные изваяния. «Как, — спросил я, — неужто я такой и есть?» — «Да, ваше высочество», — ответили скульпторы. Я вышел из себя. «Вы все сошли с ума. Не может быть! День и ночь я любуюсь собой, глядя в зеркало, и отлично себя изучил. Я красив! По последним статистическим данным, мое появление вызывает в среднем шестьсот пятьдесят тысяч обмороков в неделю. Слышите? Зарубите себе на носу — моя красота совершенна!»
— А эти безобразные статуи были похожи друг на друга? — полюбопытствовал Жоан. Представь себе, все разные! У одной нос был как орлиный клюв, у другой — как перечница, у третьей — как свекла. И так во всем. Полное расхождение! Только мои прославленные ушки — маленькие, изящные и элегантные — все десять мастеров вылепили совершенно одинаково.
— Невероятно! — воскликнул Жоан Смельчак, не спуская глаз с бесспорно ослиных ушей принца.
— Да, действительно невероятно. До такой степени невероятно, что Верховный судья моих владений (а этот пост, разумеется, занимаю я сам) мгновенно упрятал всю эту банду бездарей за решетку и обвинил их в неслыханном нарушении законов: шутка ли сказать — их глаза не пожелали увидеть меня таким, каким меня должно видеть. И я пригласил других скульпторов.
— И что ж, они оказались благоразумнее? — с живостью поинтересовался Жоан.
— Какое там! Та же история! Не удалась им даже и попытка воплотить в мраморе и глине мой божественный облик. Никто не оправдал оказанного им доверия. И многие из них до того обнаглели, что осмелились вылепить поросячий пятачок вместо носа, индюшачью бородку вместо подбородка и так далее. Одним словом, содеяно было бесчисленное множество преступлений, оскорбляющих монаршее величие, и все бунтовщики были немедленно наказаны по заслугам.
— Ну, а потом?
— Потом, чтобы как–нибудь выйти из затруднения, я созвал своих министров и приказал им представить подробнейшие меморандумы с описанием моей несравненной красоты. Но и тут неудача! Все писали по–разному. Министр финансов утверждал, например, что глаза по цвету и по форме напоминают золотые монеты. А министр морского флота— что они сине–зеленые, как море. Министр туризма клятвенно уверял, что они небесно–голубые. И так далее…
— Как же вы поступили, ваше высочество?
— Я распустил Совет министров, но от поисков правды не отказался. Я призвал к себе во дворец поэтов и повелел описать меня в стихах. Затем мобилизовал художников. Позировал для двух тысяч портретов маслом. Провел опрос мнений. Организовал всенародный плебисцит. И все напрасно! Ни один портрет не сходился с другим. Все художники видели меня по–разному. Только одна деталь изображалась совершенно одинаково, без малейших расхождений — мои уши на всех портретах были маленькие, изящные и элегантные. Просто прелесть, а не уши.
И принц заботливо погладил свои ослиные уши.
— Я готов был отступиться от своих намерений, как вдруг явилась у меня мысль: а не обратиться ли к ведьме Вопль Из Преисподней? Ходили слухи, будто она овладела в совершенстве тайной наукой высоких свершений. Пришел я к ней и говорю: «Все знают, что у тебя где–то в потайном месте, кажется, в колодце хранится Истина. Можешь ты мне ее показать?» — «Могу, ваше высочество. Только зачем она вам?» — удивилась ведьма. «Хотел бы я с ней посоветоваться о моем носе, глазах и подбородке. Об ушах спрашивать не стоит…» — сказал я. А ведьма молчит. Берет меня за руку и, все так же, ни слова не говоря, ведет за собой прямо в лес Тысячи Зеленых Лун. Шли мы с ней целый час, потом она остановилась, отворила дупло в каком–то дереве и пригласила меня войти в это дупло. Я вошел, спустился по крутой лестнице и оказался как раз в том таинственном месте, где живет голая Истина.
— И вы ее видели? Говорили с ней? Хороша она собой?
— Ах, мой друг, — вздохнул собеседник Жоана, хлопая ушами. — Ты и вообразить себе не можешь, какое зрелище открылось мне. Вместо одного колодца я увидел их миллионы.
— Вы меня не обманываете? Там действительно были миллионы колодцев?
— Да, миллионы колодцев, а в них миллионы истин.
— Признаться, сам не знаю, как бы я поступил, окажись я на вашем месте. Наверное, бросился бы бежать без оглядки.
— Сперва именно так я и подумал. Бежать! Послать к дьяволу Истину и Ложь! Но ведьма меня удержала. Она силком заставила меня вступить в беседу с любой из Истин, выбранной наугад. Я подчинился ее капризу и, подойдя к первому попавшему колодцу, воззвал: «О, Истина, Истина, подымись ко мне!»
— И она отозвалась?
— Мигом откликнулась. Высунула наружу головку, долго–долго смотрела на меня, ласково усмехнулась и тоненьким голоском сказала: «Ушки у тебя такие маленькие, такие изящные, такие элегантные, такие славные». И бух! — брякнулась обратно в колодец.
— Невероятно! — снова изумился Жоан Смельчак.
— Вот тогда–то я и решил покончить с ненужными сомнениями. Я объявил, что моя красота бесспорна. Провозгласил диктатуру своего рокового, неотразимо–рокового очарования. Воздвиг множество автомонументов, которые запечатлели меня именно таким, каким я себе казался. Повелел, чтобы народ, как и прежде, падал в обморок. И перестал появляться на людях, — не хотел, чтобы мне докучали нелепыми сомнениями в красоте моего носа или подбородка. Не правда ли, я ловко придумал? И принц умолк, погруженный в предвечернюю сумеречную печаль, разлитую над землей. Внезапно он устремил на Жоана задумчивый взгляд и, тряхнув ушами, признался с неожиданной откровенностью:
— Знаешь что? Иногда мне даже хотелось бы быть некрасивым. Бывают дни, когда моя сверхбожественная красота давит на меня, как свинец. К примеру, сейчас я готов отдать мой титул, мою славу, все на свете, лишь бы стать таким же уродом, как ты.
