Ирина Меркина - Свадьбы не будет. Ну и не надо!
Больше всех ей нравился Ромка, обстоятельный и очень взрослый одиннадцатилетний человек. С ним она после уроков вела долгие беседы о смысле жизни. Ромку тоже никто не спешил забирать. Мама и папа работают, объяснил он ей. Папа занят на фирме, а мама пишет сценарии. Пишет дома, но ей некогда, целыми днями она сидит за компьютером.
«Дурочка твоя мама, – подумала Беата. – Один час общения с ребенком важнее пяти сценариев. Поверьте человеку, который знает, что такое целыми днями сидеть за компьютером. Никому эти трудовые подвиги не нужны. Вряд ли при наличии папиной фирмы мамины сценарии пишутся для заработка. Наша мама в творческом поиске, да только не там ищет».
У других ребят мамы не работали, но целыми днями просиживали в салонах красоты или бегали по магазинам, покупая шмотки.
– Зачем? Это же так неинтересно! – удивлялся Ромка, для которого поход в магазин и парикмахерскую был тяжелым испытанием.
Беата осторожно объясняла ему, что женщине без профессии и образования иногда просто нечем больше заняться, как только собой, любимой.
– Зачем же на таких женятся? – недоумевал Роман.
– Ну... Может быть, она красивая, может, она послушная.
– Разве жену выбирают не за ум?
«Браво, Наталья Михайловна!» – мысленно восклицала Беата. Так, согласно личному делу, звали Ромкину маму.
Другой юный рыцарь, Филипп, однажды заставил ее бежать наперегонки. Это было, когда Беата осталась с ними на продленке, чтобы помочь сделать домашние задания. Такие дежурства входили в обязанности всех учителей.
Гулять в крошечном парке около школы она, правда, не была обязана, но делала это с удовольствием. Там Филя и устроил забег на короткую дистанцию.
– Вы неплохо бегаете, – сказал он, когда Беата дотрюхала до финишного куста, путаясь в широкой юбке, но все же обогнав юного задаваку. – Только руками не надо так размахивать, а то улетите.
– Яйца курицу не учат, – тяжело дыша, пробормотала Беата.
– В спорте я – курица, – важно заметил Филипп.
В полном кайфе от своих пятиклашек Беата совершенно забыла о матримониальной миссии. Но искать достойную партию действительно было абсолютно негде. Единственным мужиком в школе был очень юный и очень глупый учитель физкультуры Иван Александрович. За прическу, зачесанную наверх, и подернутые мечтательной дымкой глаза старшеклассницы называли его «Ежик в тумане».
А тут еще к Беате неожиданно нагрянула проверка. Никакие инспектора РОНО и ГОРОНО (если эти заведения еще существовали) частной школы, понятно, не касались. Но «Артефакт», вот беда, принадлежал к большой сети, раскинувшей свои филиалы по разным городам и весям. Центральный филиал находился в Петербурге. Оттуда, с берегов Невы, и прибыл строгий инспектор проверять, как Беата Мстиславовна сеет разумное, доброе, вечное в доверчивых детских душах. Из Петербурга, да еще с секретным предписанием.
«Питерский», – сказала себе Беата, едва его увидела. Инспектор был до странности похож на российского президента. Беате страшно не нравился этот тип мужчин, хотя она понимала, за что его любят народные массы. Невыразительной мышиной внешностью он напоминал им хорошо знакомого мальчишку из соседнего двора их советского детства. Другие, интеллигенты и хлюпики, кому не раз доставалось от таких мальчишек, ненавидели экс-президента за те же воспоминания.
Беата была моложе, выросла в новостройке, никаких ассооциаций – ни плохих, ни хороших – образ президента у нее не вызывал. Она просто его недолюбливала, как и всех мужчин с тихими голосами и острыми глазками. А питерский инспектор к тому же явился ее контролировать, чего уж она просто терпеть не могла.
Элитарные детки тоже к этому не привыкли. На уроке они сидели прямо как замороженные, и Беата, чтобы расшевелить их, а заодно показать, насколько ей плевать на инспектора, рассказала анекдот.
При слове «анекдот» дети окончательно растерялись, и только отважный Ромка попытался пантомимой показать Беате, что при инспекторе этого делать не стоит.
Собственно, то был не анекдот, а якобы реальная история о том, как много лет назад один бедный американский мальчик написал письмо Богу. В этом письме он просил у Бога сто долларов, которые необходимы ему для счастья.
Работники почты показали письмо президенту США. Тот расчувствовался и отправил мальчику пятьдесят долларов (почему президент пожмотился, история умалчивает. Возможно, таким образом он подчеркивал, что не равен Богу). Вскоре от мальчика пришло новое письмо:
«Дорогой Бог!
Спасибо Тебе за Твой подарок. Но пожалуйста, в следующий раз не передавай деньги через президента – он опять возьмет себе половину».
Класс облегченно грохнул хохотом. Только Артем, надув щеки и наморщив лоб, серьезно сказал:
– Ну, правильно. Президент и должен был взять половину. За посреднические услуги и обналичку.
– Артюша! – восхитилась Беата. – Тебя ждет большое будущее. Только ты, наверное, перепутал. Это был президент США, а не президент банка.
– А-а, – кивнул Артем, соображая. – А он другой процент берет?
– Да где ты видел такие проценты за посредничество! – возмутился Филипп. – Это уже рэкет.
Дети снова захихикали. Они обрадовались не столько шутке, сколько тому, что можно смеяться.
Шел урок литературы, проходили чеховского «Ваньку Жукова», каким-то чудом уцелевшего в программе. История слишком страшная, темная, беспросветная, а потому непостижимая для будущих банковских президентов. Чтобы они ею прониклись, требуется рождественский хеппи-энд, чувствовала Беата. Например, письмо бедного Вани каким-то чудом попадает в руки доброго и богатого господина, который берет мальчика на воспитание. Или Ванька, подобно Гарри Поттеру, вдруг обнаруживает в себе сверхъестественные способности мага: наказывает злого хозяина, осыпает дедушку золотом. Или на почте проводили лотерею, и Ванькино письмо выиграло миллион долл... э-э, целковых. В общем, после анекдота про президента фантазия ребят пустилась вскачь. Беата лишь злорадно поглядывала на каменное лицо инспектора.
На перемене он подошел к ней и с тем же непроницаемым видом сказал:
– Беата Мстиславовна! А вам известно, что женщины, прежде чем смеяться над шуткой, обдумывают ее дольше, чем мужчины?
– М-м-м... А это шутка? – спросила Беата.
– Да, – ответил призрак президента без тени улыбки. – Можно смеяться. Кстати, дети не затрудняются произносить ваше имя-отчество?
«Кстати» – это намек на то, что в школе мне не место?» – подумала Беата. А вслух произнесла:
– Ничуть не затрудняются. Для детей любое имя-отчество – это абракадабра. Они слишком редко с ним встречаются. Поэтому им все равно – Беата Мстиславовна или Владимир Владимирович.
– Вы уверены? – удивился контролер.
– Абсолютно, – отрезала Беата.
Про имя-отчество ей в свое время объяснил Алексей Венедиктов, сам Венедиктов с популярного радиоканала, который, как всем известно, в легкомысленной юности преподавал историю в одной из московских школ. И не он один – нынче журналистика и политика переполнены бывшими коллегами Алексея Алексеевича по педагогическому цеху. Даже наметилась обратная тенденция – известные журналисты идут в школы. Например, Беата Мстиславовна Новак.
Кстати, удивительно, но ни одна собака не узнала ее ни здесь, ни в «Семерых козлятах», хотя еще два года назад она часто мелькала в телевизоре. Увы, увы, коротка народная память и недолговечна зрительская любовь.
– Я передам отчет о вашем уроке школьной администрации, – сказал питерский гость, что прозвучало как «суд удаляется на совещание». И кажется, даже щелкнул каблуками.
Через несколько дней Беату вызвали к директору. Она и так чувствовала, что скоро вылетит из храма науки. С детишками ей нравилось, но хорошенького понемножку. Учительница Татьяна, написавшая слезное письмо в редакцию, была совершенно права: школа – место стерильное. И Беата уже набрасывала потихоньку статью: как бы работа ни поглощала вас, всегда нужно находить время для развлечений, бывать на выставках, премьерах и презентациях, поддерживать контакты со старыми друзьями...
– Беата Мг... Мисс... Мстиславовна, – с запинкой выговорила директриса, – скажите, вы довольны своей работой?
Какой изысканный способ выставлять за дверь профнепригодных сотрудников!
– Вполне, Клавдия Борисовна, – вежливо сказала Беата.
– Вы ладите с учениками, они хорошо к вам относятся? – Клавдия Борисовна словно проверяла ее на знание урока, задавая наводящие вопросы.
– Я лажу... – Или ладю? лажаю? Отличная ловушка для учителя русского языка. – У нас прекрасные отношения.
– Очень хорошо, – улыбнулась Клавдия Борисовна.
Она напоминала постаревшую куклу Мальвину: взбитая прическа из бело-голубых волос (раньше бабушки для такого оттенка подкрашивали седину чернилами), круглые глаза, увеличенные сильными линзами очков, и сладкая улыбка на тонких губах.
