Этгар Керет - Дни, как сегодня
— Смотри, какой странный вечер, — сказал Людвиг дрожашим голосом; он обхватил себя руками, пытаясь защититься от холода. — Я отдал фройляйн свое пальто, а даже не знаю ее имени. Черт, — Людвиг явно замерзал, — я даже не знаю, какого цвета у нее глаза.
Возле развалин оперного театра Людвиг нашел три бутылки сливовой водки и какого-то пьяного. Тот был одет в потрепанный смокинг, а бутылки оказались пустыми.
— Нижайше прошу извинить меня, — пьяный отвесил нам учтивый поклон и едва не упал, потеряв равновесие. — Нет ли у вас случайно чего-нибудь, что бы уняло мою дьявольскую мигрень?
— У меня только пара перчаток и ружье, — ответствовал Людвиг, одновременно разочарованно заглядывая в очередную пустую бутылку. Пьяный тем временем пытался определить калибр ружья, засовывая в ствол пальцы. «Нет, он слишком мал, — обладатель смокинга обреченно опустил голову, — очевидно, небесам угодно, чтобы я продолжил страдать». Он оперся спиной об один из фонарных столбов и съехал вниз, приняв сидячее положение. Обводя развалины здания оперы затуманенным взглядом, пьяный изрек: «Состояние общественных зданий в Берлине ниже всякой критики». Левой рукой он подергал меня за штанину — «Сударь, соблаговолите завтра утром напомнить мне, чтобы я написал решительное письмо в городской магистрат». … Людвиг продолжал держать бутылку, хотя уже потерял к ней всякий интерес: «Мы ходим уже почти целый час, и не встретили ни единой живой души». По его телу пробежала нервная дрожь — можно было видеть, что он вспомнил мертвую девушку.
— Разумеется, — подхватил пьяный, — вы не встретили ни одного человека, потому что все на концерте филармонического оркестра.
— О чем вы говорите, — разозлился Людвиг, — оркестр уже два года как не выступает.
— Но пушки, — пьяный указал на небо, — я был уверен, что снова исполняют симфонию «1812 год».
Людвиг в отчаянии разбил пустую бутылку: «Никого нет в этом пустом городе, — прошептал он и посмотрел на меня, — даже ты прозрачен». Я взглянул на свою ладонь в свете пожара, пожиравшего францисканскую церковь, — Людвиг был прав…
— Жизнь коротка, а искусство вечно, — изрек пьяный печально.
— Простите, — удивленно переспросил Людвиг; в его глазах было непонимание.
— Нет, нет, — чинно запротестовал пьяный, — это мне следует извиняться.
Внезапно кашель некой личности, согнувшейся над столиком кафе, заставил нас с Людвигом обернуться. Удивительно, насколько тихо кажется в Берлине, если вы привыкли к звукам разрывов снарядов. Направляясь к кафе, Людвиг нервно провел рукой по волосам, как бы волнуясь и приводя себя в порядок перед важной встречей.
Сидящий за столиком кафе был одет в плащ модного кремового цвета; его гладко выбритое лицо казалось до боли знакомым. Маленькие глаза человека были прикованы к лежавшей на столе шахматной доске, заставленной фигурами. «Интересно, очень интересно, — пробормотал он себе под нос, — как тут белые могут поставить мат в три хода?»
Людвиг прищурился — он явно силился что-то вспомнить, — потом на его лице вдруг появилась улыбка, и он радостно устремился к человеку в кремовом плаще.
— Адольф, это ты?! Я не сразу узнал тебя без этих нелепых усиков, — рассмеялся Людвиг и приложил палец к верхней губе, как бы в шутку изображая усы. — Нет, правда, Адольф, ты не представляешь, как я рад встретить знакомое лицо в этом пустом городе. Вот уже более часа я слоняюсь по улицам и не встретил живой души, как будто весь этот дерьмовый город играет со мной в прятки.
Гитлер продолжал с интересом изучать ситуацию на шахматной доске; большинство столиков в кафе было опрокинуто, и множество шахматных фугур валялось на земле.
— Адольф, это же я — Людвиг из Линца, почему ты мне не отвечаешь? — Людвиг тихонько тронул человека в плаще за плечо.
— Действительно очень сложная позиция, — Гитлер был весь погружен в раздумья; правой рукой он чесал в затылке.
— Что, считаешь ниже своего достоинства ответить мне, а? — процедил Людвиг, начиная злиться, — ну так я не буду докучать тебе разговором, фюрер. — Последнее слово он подеркнуто произнес по слогам. — Все, что от тебя требуется, так это слушать.
Людвиг оперся на ружье и начал говорить мечтательным тоном: «Был у меня младший брат, Карл, ты не знал его, он был гораздо талантливее меня. Родители отправили его на учебу в Вену, но после того, как материальное положение семьи, ухудшилось, мы были вынуждены эмигрировать в Германию. Карл прекратил свои занятия и начал перебиваться случайными заработками. Когда началась война, он поспешил вступить в СС и вскоре получил офицерский чин. Ло того, как нацепил мундир, он всегда был весел, улыбался, ходил себе посвистывал — был душой любой компании. Но теперь, — Людвиг печально покачал головой, — теперь он ходил по улицам со стеклянными глазами, как зомби. Три месяца назад он застрелился из своего служебного пистолета, — и все это из-за тебя, мразь, — в голосе Людвига зазвучали слезы, — все это из-за тебя».
— Я должен признать, — пробормотал Гитлер, — что проблема выглядит почти неразрешимой.
Людвиг взглянул на него влажными глазами. «Мразь», — повторил он с гневом, и старинное ружье выстрелило.
— Странно, — сказал я Людвигу, изучая ситуацию на шахматной доске, — как же можно поставить мат, если среди фигур нет короля? — Давай вернемся домой, — прошептал Людвиг, — я устал. Мы шли молча. Выходя с Александер-плац, Людвиг вытер мокрое лицо тыльной стороной руки. «Я прошу прощения за эту постыдную сцену в кафе, — он опустил голову, — не знаю, что нашло на меня, словно какой-то припадок случился. А что за чушь я нес, — у меня ведь и брата-то нет. — Он сделал очень много зла и заслужил смерть, — пытался я приободрить Людвига. — Может быть, — проговорил он, — но я стрелял не из-за этого. Мы еще прошли некоторое время в тишине, не прерывавшейся разрывами снарядов, как вдруг из горла Людвига вырвался какой-то неестественный смех, больше похожий на хрип: «Был у меня младший брат, Карл… — передразнил он сам себя, — а она еще говорила, что у меня нет фантазии». На стене одного из домов висело объявление, а на нем — изображение фюрера. Я мысленно сравнил его с тем, кого видел в кафе. «А ты был прав, Людвиг, — сказал я, — без усов ему и впрямь лучше».
Веселенькие цвета
Дани было приблизительно шесть лет, когда он в первый раз увидел рисунок из еженедельной серии «Найди и раскрась». Детей просили помочь дядюшке Ицхаку найти его потерявшуюся курительную трубку и раскрасить ее в веселенькие цвета. Дани нашел трубку, раскрасил ее в веселенькие цвета и даже получил приз — энциклопедию «Пейзажи нашей страны», — который разыгрывался между теми, кто сумел выполнить задание. Но это было только начало.
Дани помог Йоаву найти его песика, которого звали «Герой», Яэли и Балхе найти их маленькую сестренку, полицейскому Авнеру найти его пропавший пистолет, милуимникам[27] Амиру и Ами найти их патрульный джип и всегда обязательно раскрашивал находки в веселенькие цвета.
Он помог Яиру-охотнику найти спрятавшегося зайца, римским солдатам — отыскать Иисуса, Чарльзу Мэнсону — обнаружить Шарон Тейт,[28] которая пряталась в спальне, Шуки и Зиву из спецотдела полиции он помог выследить Герцеля Авитана,[29] и при этом Дани не забывал раскрасить каждого из них в веселенькие цвета.
Он знал, что за спиной его называли «стукач», но это его не трогало. Он продолжал помогать. Он помог Джорджу[30] отыскать спрятавшегося Норьегу, нацистам — обнаружить Анну Франк, румынскому народу — найти увертливого Чаушеску и всегда-всегда раскрашивал прятавшихся в веселенькие цвета. Террористы и борцы за свободу по всему миру начали думать, что им нет никакого смысла скрываться. Часть из них, отчаявшись и растерявшись, сами выкрасили себя в веселенькие цвета. И вообще, большинство людей утратили веру в свою способность сражаться с судьбой, которая была им предназначена, и мир превратился в весьма унылое место. Да и сам Дани не был особенно счастлив. Процесс поиска и раскрашивания уже не интересовал его, и он продолжал этим заниматься только в силу привычки. Кроме того, у него уже не было места для складирования семисот двадцати восьми экземпляров энциклопедии «Пейзажи нашей страны». Только цвета оставались веселенькими.
Никто не понимает квантов
Вечером в канун Судного дня кванты отправились к Эйнштейну просить прощения.
— Меня нет дома, — прокричал им Эйнштейн через закрытую дверь.
Когда они шли домой, люди кричали им из окон всякие оскорбления, а кто-то даже запустил пустой жестянкой. Кванты делали вид, что это их совсем не трогает, но в душе были страшно огорчены.
