Пол Остер - Сансет Парк
Месяц спустя, когда он окончательно решился на прежде невозможное для него, — рискнуть всем, чтобы жить в бесплатном доме, пока город не обнаружит его и не вышвырнет на улицу — он был поражен тем, что Эллен приняла его приглашение на переезд. Он пытался отговорить ее, рассказав о всех трудностях и возможных проблемах, с которыми им придется встретиться, но она не поддалась, говоря, что да — означает да, и зачем нужно было спрашивать ее, если хотел услышать нет?
Ночью они зашли в этот дом и обнаружили там четыре спальни — три на верхнем этаже и одна побольше внизу, приделанная позже к задней части дома. Место было в очень жалком виде — вся поверхность покрыта пылью и сажей, водяные пятна растекались по стене вокруг кухонной раковины, потрескавшийся линолеум, расколотые плашки пола, мыши и белки устраивали гонки под крышей, сломанный стол, безногие стулья, паучьи сети в углах, но, ко всеобщему удивлению, ни одного разбитого окна, и, хоть вода из крана была настолько коричневой, что могла сойти за чай, канализация и водопровод были в полном порядке. Чуть-чуть испачкаться, сказала Эллен. Только и всего, что нужно. Неделя-две чистки и покраски, и все будет нормально.
Он потратил несколько дней на поиски людей для оставшихся двух спален, но никто из его музыкальной группы не заинтересовался; и когда он дошел до конца списка всех друзей и знакомых, он вдруг обнаружил, что идея проживания в заброшенном доме не настолько привлекательна всем, как ему казалось ранее. Затем Эллен встретилась с Алис Бергстром, соседкой по комнате со времен колледжа, и случайно обнаружила, что та должна была съехать с ее квартиры в Морнингсайд Хайтс. Алис работала над диссертацией, которую она надеялась закончить в течение года, а переезд к ее парню — это даже не обсуждалось. И если бы они захотели жить месте, это просто было невозможно. Его квартирка состояла из малюсенькой комнаты, размером с почтовую марку, и там просто не было достаточно места для того, чтобы двое людей находилось в одно и то же время вместе. И им обоим надо было работать на дому. Джек Баум был писателем, пишущим рассказы (что-то публиковалось, большинство — нет), и его заработка преподавателя в общественном колледже в Куинсе едва хватало на жизнь. У него не было денег, чтобы одолжить их Алис, он не мог помочь ей в поисках жилья, и у Алис почти не было средств для существования, так что она не знала, что предпринять. На время написания диссертации она получала небольшую стипендию, на которую невозможно было прожить; и даже с ее приработком в ПЕН-центре она выживала на диете лапши, риса и бобов, изредка украшая еду сэндвичем с яйцом. Услышав историю ее лишений, Эллен предложила ей поговорить с Бингом.
Их троица встретилась следующей ночью в бруклинском баре, и после десяти минут разговора он решил, что Алис будет ценным добавлением к их группе. Она была высокой, широкой в костях девушкой скандинавских кровей из Висконсина с круглым лицом и крепкими руками, человеком сильным и серьезным, у кого к тому же были быстрый на ответы рот и острое чувство юмора — редкая комбинация, отчего он быстро согласился на ее присутствие после первых же слов. К тому же было важно, что она — подруга Эллен. Удивительной соратницей оказалась и Эллен — по непонятным ему причинам она присоединилась к его невообразимому, донкихотскому приключению — но его продолжало волновать поселившаяся в ней постоянная грусть, остававшаяся с ней куда бы они ни пошла; и он был очень тронут, увидев, как полегчало ей при виде Алис, насколько счастливее и живее стала она, когда они трое встретились в баре; и в нем появилась надежда, что жизнь в одном доме с ее старой подругой вылечит ее.
До того, как он встретился с Алис Бергстром, он уже был знаком с Милли Грант, но прошло еще несколько недель после той встречи в баре, когда он наконец вывернул наизнанку все свое мужество и спросил ее, если б у нее возник интерес занять четвертую и последнюю спальню в доме. Он уже был тогда влюблен в нее, влюблен в нее так, как никогда не был влюблен в своей жизни до того, и он не смел спросить ее, потому что думал, что ее отказа ему не вынести ни за что. За его двадцать девять лет жизни до тех пор, пока он не наткнулся на Милли после концерта в баре в последний день весны, вся история взаимоотношений его с женщинами была сплошным нескончаемым фиаско. Он был толстяком, у которого никогда не было подружки в школе, застенчивым простаком, потерявшем девственность в возрасте двадцати лет, джазовым барабанщиком, чурающимся зрителей, глупцом, покупающим у проституток минет, когда становилось невмоготу, голодным сатиром, мастурбирующим от порнографии в темноте спальни. Он ничего не знал о женщинах. У него было меньше опыта с ними, чем у любого подростка. Он мечтал о женщинах, он ухаживал за женщинами, он говорил о своей любви женщинам, но вновь и вновь терпел одно поражение за другим. А сейчас он решился на самое большое испытание в своей жизни, стоя на пороге незаконного вселения в дом в Сансет Парк и, возможно, последующей за этим тюрьмой, и с ним были одни лишь женщины. Час его триумфа, наконец, подошел.
Почему Милли ответила его чувствам? Он и сам не понимает, да и как можно быть в чем-нибудь уверенным, когда речь заходит о неопределенности влечения и страсти, но причиной ему видится какая-то связь с домом в Сансет Парк. Не из-за самого дома, а из-за плана въехать сюда, который уже не давал ему покоя с тех пор, когда встретил ее; и этот план превратился из мечтательных и бесформенных мыслей в твердое решение действия; и он, должно быть, весь горел этой идеей той ночью, рассыпаясь дождем искр, окружившими его словно магнетической силой и зарядившими атмосферу вокруг него живительной энергией, неостановимой мощью, отчего он стал более привлекательным и желанным — вот, что могло привлечь ее к нему. Она — не красавица, нет, не по обычным стандартам, определяющим привлекательность (нос чуть заострен, левый глаз чуть смотрит в сторону, слишком тонкие губы), но у нее — изумительная голова красных пружинистых волос и грациозное привлекательное тело. Они очутились в одной кровати той же ночью; и когда он увидел, что ее не оттолкнуло его бесформенное, круглое корпус хоррендус, он пригласил ее на ужин следующей ночью; и потом они опять оказались в кровати. Двадцатисемилетняя Милли Грант, танцовщица на пол-ставки, распорядительница в ресторане на пол-ставки, родилась и выросла в Уитон штата Иллинойс; на теле у нее были четыре небольшие татуировки и кольцо в пупке; страстная защитница многочисленных конспирологических теорий (от убийства Кеннеди и атаки 9/11 до опасностей питья воды из-под крана), любительница громкой музыки, бесконечный рассказчик, вегетарианка, активистка общества защиты животных, непоседливое, будто на пружинах, создание с быстро меняющимися чувствами и громким смехом — та, с кем легко быть в долгой поездке. Но он не смог удержать ее. Он не понимает, что было не так, но после двух с половиной месяцев жизни в доме, однажды утром она проснулась и заявила, что уезжает танцевать с какой-то труппой в Сан Франсиско. Она показывалась им весной, сказала она, была последней, кто не прошла, а сейчас одна танцорша забеременела и ушла из труппы, поэтому они наняли ее. Извини, Бинг. Все было хорошо и всякое такое, но ей предоставился шанс, которого она так долго ждала; и она не совершит глупость, не приняв приглашения. Он не знал, верить ее словам или нет — может, Сан Франсиско просто означало до свидания, а, может, она на самом деле уезжала туда. А сейчас, когда ее нет, он спрашивает себя — был ли он хорош для нее в постели, удовлетворял ли он ее полностью. Или, как раз наоборот, она почувствовала, что он помешан на сексе, и все его разговоры о виденных им в порнофильмах сценах совокупления отвратили ее от него. Ему не узнать. Она была недосягаема для него с того утра, когда покинула дом; и он уже и не ждет от нее никаких вестей.
Через два дня после отъезда Милли он написал письмо Майлсу Хеллеру. Он, конечно же, немного преувеличил, говоря, что в доме жило четыре человека, а не три, но четыре — лучшее число, чем три; и он не хотел дать повод Майлсу начать думать, что его великое анархистское вторжение выцвело до ничтожного себя и двух женщин. В его сознании четвертым был Джэйк Баум, писатель; и, по правде говоря, Джэйк навещал Алис пару раз в неделю, но не был постоянным членом домашнего сообщества. Он сомневается, что Майлсу будет интересно знать это, но если тот заинтересуется, будет очень легко придумать какую-нибудь туфту для объяснения.
Ему нравится Майлс Хеллер, но он также думает, что Майлс не от мира сего, и рад его внезапному окончанию роли одинокого ковбоя. Семь лет тому назад, когда он получил первое из пятидесяти двух писем Майлса, он незамедлительно позвонил Моррису Хеллеру и рассказал ему, что с его сыном не случилось ничего страшного, и он работает поваром в дайнер-кафе южной части Чикаго. До этого о Майлсе не было слышно почти шесть месяцев. Сразу после его исчезновения Моррис и Уилла пригласили Бинга к себе на квартиру, чтобы задать ему вопросы о Майлсе и о том, что могло с ним случиться. Он никогда не забудет, как рыдала Уилла, никогда не забудет страдающее лицо Морриса. В тот день у него не было, что сказать, но он пообещал, если он когда-нибудь услышит от Майлса или хоть что-нибудь о нем, то тут же свяжется с ними. Он звонит им уже семь лет — пятьдесят два раза, после каждого письма. Его печалит то, что ни Моррис ни Уилла не прыгнули в первый же самолет и не прилетели ни в одно из тех мест, где обитал Майлс — не затем, чтобы притащить его домой, а просто увидеться с ним и объясниться. Но Моррис говорит, что тут ничего не поделать. Пока сын не желает появиться в доме, у них нет другого выбора, как только ждать и надеяться на перемену. Бинг рад, что Моррис Хеллер и Уилла Паркс — не его родители. Без сомнения они оба хорошие люди, но такие же упрямые и такие же не от мира сего, как Майлс.
