Дорис Лессинг - Любовь, опять любовь
На станции Сару встретила Элизабет. Они без утайки с любопытством рассмотрели друг друга. Взгляд Элизабет позволял предположить, что она сличает увиденное с услышанным от Стивена. Судя по выражению лица, полученная ею ранее информация полностью подтвердилась. Элизабет оказалась женщиной невысокой, светловолосой, волосы сдерживала черная бархатная повязка, придавая ей вид энергичный и одухотворенный. Круглолицая, щеки пышут здоровым сельским румянцем. Ясные голубые глаза. Тело крепкое, упругое. Ткни ее пальцем — спружинит, палец отскочит, подумала Сара. Все в этой женщине говорило голосом уверенным и довольно — таки равнодушным: во всем разумном можешь на меня положиться! Сара ей, похоже, понравилась, как существо полностью самостоятельное, за которым не нужно присматривать и с которым не придется возиться. Элизабет, как и Сара, очевидно, принадлежала к людям, просыпавшимся со списком забот. Сару из этого списка уже вычеркнули.
Элизабет направилась к машине, слегка сдерживая шаг, чтобы Сара не отставала. За задним сиденьем кузова универсала, казалось, разместилась целая свора собак, столь же крепких и здоровых, как и хозяйка. Машина шла быстро и уверенно. Элизабет управляла ею, как лошадью, которой не следует давать поблажку, рассказывая Саре о местных достопримечательностях, о природе и погоде. На гребне холма она остановила машину.
— А вот и наш Квинзгифт.
Хотя Элизабет всю жизнь провела в этом доме и вряд ли видела его отсюда впервые, голос ее звучал, как у ребенка, старающегося сдержать переполнявшую его радость.
Дом по-хозяйски расположился на пологом склоне, как будто окаменевший сельский хоровод, не без намеков на драматические эпизоды далекого прошлого: восемь зарешеченных окон вверху. Жарким летним вечером одна тысяча девятьсот восемьдесят девятого года он, казалось, впитывал в себя тепло про запас, чтобы противостоять традиционной английской промозглости, которая вскоре придет на смену ясным денькам. Вокруг зеленели английские газоны, кудрявились английские кусты и торчали по-английски рассудительно распределенные деревья. В таком доме можно жить, лишь подчинившись ему. Элизабет, представляя дом, определяла вместе с ним и себя. Она родилась в этом доме. Отец ее родился в этом доме. Вся история ее семьи срослась с этим домом.
Солидно въехали в солидные усадебные ворота. Собаки сзади подняли возню, затявкали и заскулили, почуяв дом родной. Дорога прошла сквозь рощу буков и дубов, резко свернула к дому. Перед фасадом немалого размера щит, с которого всех приближающихся приветствует яркой улыбкой Жюли Вэрон. Этот черно-белый плакат вернул Сару в ее мир, точнее, смешал два мира. Бывали в ее жизни случаи, когда все окружающее казалось сценической декорацией. И сейчас старый дом подчинился закону театра, представился ей похожим на хижину Жюли, задником для спектакля, как ни противоречило это здравому смыслу.
Стивен появился из высокой двери, венчающей широкую каменную лестницу, приглашающую подняться по ней (несколько условно и с дозой иронии, ибо небольшая табличка вверху скромно указывала публике направление к сангигиеническим удобствам). Стивен казался обеспокоенным. Улыбаясь, он спустился по ступеням, на последней остановился, положил ладонь на изъеденный временем каменный шар на сбеге балюстрады, как бы оценивая, не пора ли что-то предпринять, дабы его, этот каменный шар, освежить.
Хозяин принял чемодан Сары, опустил его на нижнюю ступень, спросил, не хочет ли она осмотреть усадьбу. Элизабет засмеялась.
— Предложил бы сначала бедной Саре чашку чаю с дороги.
Этой фразой она сдала гостью мужу. Сара ждала знаковой фразы, жеста — чего-нибудь, проясняющего ситуацию, — и дождалась. Элизабет осияла обоих добродушной, слегка иронической улыбкой, означающей: «Вижу я, что тут между вами происходит, да мне-то что за дело…» — и отвернулась, чтобы заняться своими делами. В улыбку эту она вложила весьма мало заинтересованности и энергии, улыбка погасла еще прежде, чем Элизабет успела отвернуться. Немного найдется супругов и супруг, партнеров, способных воздержаться от подобной улыбки — или взгляда, жеста, смешка — клейма, более весомого, нежели гнев или ревность. Стивен быстро глянул на Сару, проверяя, заметила ли она, слегка поморщился, как бы сожалея, а вслух сказал:
— Не обращайте внимания. Элизабет заблуждается. Если бы она спросила…
— О, это даже комплимент, — улыбнулась Сара.
Он нерешительно взял ее за локоть. С одной стороны, жест обладания, но чувствовалось, что при малейшем намеке на неуместность этого жеста он незамедлительно так же мягко и плавно руку уберет. Мир театра к такой нерешительности не приучен. Сара засмеялась, обняла Стивена и расцеловала в обе щеки, мгновенно покрасневшие.
— Сара, я очень рад видеть вас здесь. Не подумайте, что это пустые слова.
С чего бы она так подумала!
Очевидно, он все еще полагал, что гостья нуждается в экскурсии. Опять рука Стивена легла на ее локоть, на этот раз уверенно, по-мужски, по-хозяйски — и Сара поняла, что ей это понравилось больше, чем следовало бы. Они медленно направились мимо кустарников, вдоль длинной кирпичной стены, от которой розы атаковали их волнами тяжкого аромата. Ранние розы: конец мая.
Стивен выразил надежду, что она, Сара, и вся труппа не подведут Элизабет, отдавшую столь много сил организации мероприятия. Она через друзей-художников в Париже договорилась о выставке живописи Жюли, она же пригласила телевизионщиков. Он всячески превозносил щедрость Элизабет.
Стивен и Сара ступили на траву между двумя стенами буковых зарослей, заявляющих здоровой зеленью, что выдержат они долгую зиму, морозы, бури, все невзгоды, ниспосланные матерью-природой, не поступившись листиком единым. Живая изгородь из бука — беспафосный символ надежности.
— Элизабет всегда была щедрой, — повторил Стивен, как бы призывая Сару отреагировать.
— Как она относится к вашей паре?.. К вам с Жюли? — задала Сара совершенно, как она сразу поняла, лишний вопрос. Ведь он на этот вопрос уже ответил. Действительно, на лице Стивена отразилось разочарование, он выпустил ее руку. Сара, в свою очередь разочарованная, настаивала: — Ведь можно же ревновать к… — «к покойнице» звучало бы неоправданно резко, — …к призраку? — «Призрак» — глупо, нелепо, невыразительно… но безвредно.
— Полагаю, это для нее слишком иррационально.
Еще десяток шагов сквозь душный букет запахов, вызвавших в памяти Сары букет реминисценций.
— Попробуй-ка потягаться с… покойницей. — Нелегко далось ей это слово.
Стивен остановился и повернулся к ней.
— По вашему тону можно заподозрить, что понятие ревности вам знакомо по опыту.
— Неужто? Что ж… — Саре показалось, что собственный голос подвел ее, она смутилась. Его глаза, зеленые, но на таком близком расстоянии похожие на срез оливины, испещренный черными и серыми вкраплениями, сосредоточились на ее лице. Сара усмехнулась, попыталась рассмеяться. — Помню, как я себе приказывала: «Все. Хватит. Больше никогда. Никакой ревности». — Она чувствовала, как в голосе проснулась обида.
— Значит, вы тоже щедрая женщина?
— Считайте это щедростью, если желаете. Я называла это самосохранением. Знаю наверняка… интересно, что еще не успела забыть, столько лет прошло… Ревность может погубить. — Она хотела придать голосу насмешливость — не получилось.
— И вы сказали ему, кем бы он ни был: «Развлекайся, милое дитя, благословляю тебя на твои милые забавы; связь наша слишком сильна, ничто не сможет разрушить узы нашего брака…»
— Не брака. Это было позже. И никогда я никому не предлагала «развлекаться». Напротив. Конец. Сразу и бесповоротно. — Она удивилась холодной ярости, прозвучавшей в ее собственном голосе. — Никогда бы я не сказала, что такое не повлияет на брак, на связь. Это вопрос…
— Чего? — Стивен сжал ее локти своими большими, сильными ладонями. Сила его рук подействовала на память.
В его удивительных глазах она прочитала не любопытство, а беспокойство.
Сара ощутила внутренний конфликт. Желание успокоить, исцелить — ибо она увидела в глазах его призыв, потребность в утешении — столкнулось со своими собственными потребностями, и они оказались сильнее.
— Гордость! — И сама удивилась резкости этого слова, удивилась тому, что прошлое ее покидает подвалы памяти. — Конечно же, гордость. Не думаете же вы, что я стала бы удерживать мужчину, который возжелал кого-то еще.
Это произнесла не Сара, не нынешняя Сара. Эти слова вылетели у Сары минувших дней. Нынешней Саре все неудобнее становилось противостояние, локти ныли в тисках сильных рук, лицо горело под пристальным взглядом испытующих глаз.
— Вы говорите как женщина, которой вы определенно не желаете быть… или казаться.
