Иселин Херманн - Домино
Тем не менее, меня так зовут.
Это сокращение?
Да.
Золя Эрик Туше?
Туше!
Нет, я серьезно.
На самом деле — Эрик. Но разве это имеет значение?
Думаю, да. Имя — своего рода форма, в которую нас поместили и в которой мы растем. Мне всегда нравилось мое имя.
А мне нет. В школе меня всегда из-за него дразнили, и оно не подходит к моему второму имени. И вообще я считаю, что это не важно.
А что, если я так не думаю?
Он молчит немного, а потом говорит: Хорошо. З — Зефир, Э — действительно Эрик и Т — Токе.
Ой, как забавно. Есть писатель, которого тоже зовут Токе. Пьер Токе.
Знаю. Я недавно нашел на скамейке одну из его книг.
А у меня с ним съемка в следующее воскресенье.
Сабатин не знает, что это. У нее влажные руки. Как всегда, когда она стесняется. Она терпеть этого не может. Свою робость.
Ему нужно сделать еще одну дырочку на ремешке для часов. Он договорился с мадам Флёри, что будет у нее в три. Сейчас почти половина третьего. А до улицы Фобур Сент-Оноре не так уж и близко. Может быть, позвонить ей снова. Нет, это будет плохим началом. У меня три попытки. И я угадываю, что ты… фотограф.
Как вы догадались?
Не скажу, прежде чем ты не поправишь свой вопрос.
Она смеется. Как ты догадался?
Это несложно для мужчины.
Она немного растеряна. Это так. Я фотограф. А… а ты?
Это имеет значение?
Да, я считаю, что да. Я думаю, сущность человека определяется, в частности, тем, чем он занимается.
А если бы я сказал, что я профессор в области смазывания вывесок?
Тогда я бы ответила, что ты плохой лжец.
Так не пойдет. Я торгую вином.
У тебя магазин?
Я не тип, который пригоден для прыжков за прилавком. Оптовиком меня тоже не назовешь, так как это откинувшийся на спинку стула господин с золотой цепочкой на брюхе, будущее которого уже позади. Я, можно сказать, посредник, если это, конечно, не звучит как «главарь мафии». Поставщик вина — коротко и ясно. Послушай, не хочу показаться невежливым, но у меня меньше чем через полчаса встреча.
Да, я тоже… тоже должна идти.
Он смотрит на нее. Это к счастью — оставить бокал шампанского выпитым наполовину?
Нет, это означает, что если я выпью до конца, то опьянею.
Отлично! Он протягивает ей ее бокал и поднимает свой.
Я чувствую себя собакой. Почему она так говорит, сказать трудно, но это, наверное, потому, что она действительно чувствует себя, как бездомная собака, как ни странно это звучит.
Сейчас он мог бы сказать, что собак надо гладить, но это было бы слишком банально. А он не такой. Ты похожа на ангела.
Когда она смеется, у нее ямочки на щеках. Он помогает ей надеть пальто, чувствует ее аромат. Время — тридцать пять минут третьего.
Я знаю, что это негалантно, но я вынужден бежать. Она стоит и смотрит на него, когда он во весь опор мчится к метро. Негалантный — последнее слово, которая она могла бы о нем сказать. Они не обменялись телефонами или адресами. Не договорились встретиться снова. Хорошо, что так. Ее руки больше не влажные.
Чуть дальше, по этой же улице, навстречу Сабатин идет сутулый пожилой мужчина и протягивает ей букет ландышей. Это приносит счастье.
Это… это от господина, который…?
Не могу сказать. Меня просто просили передать, что они приносят счастье.
~~~
Согласно стандартной транспортной логистике, невозможно доехать на метро от «Монпарнас» до «Терн» — а это две пересадки — и далее до улицы Фобур Сент-Оноре меньше, чем за полчаса. Купить «Дом Периньон», которого не было в первом попавшемся магазине. И уволиться с работы. Поэтому он весь запыхавшийся, когда с бутылкой шампанского, лежащей в черном пакете, стоит в телефонной будке на площади Терн.
Добрый день, Эрик, мадам Клавель у телефона. Чем я могу вам помочь?
Принять заявление об уходе.
Простите?
Я больше не приду.
Что вы такое говорите?
Что слышите.
Но нельзя же вот так вот… по правилам, вы, как и все остальные, должны отработать еще месяц, а если вас уволили мы, то вы можете работать еще три месяца. И вы это отлично знаете.
Возможно… но мне надо уехать. Сегодня. Моя… мать больна.
Знаете что, вам нужно переговорить с руководством, но сегодня никого нет. Вам придется позвонить в понедельник. Что нам делать с вашим вечерним дежурством?
Не знаю. Может, Жан еще подежурит, он ведь хочет заработать денег. Мне нужно бежать. Поезд не ждет.
Согласно здравому смыслу, это невозможно, но зачем тратить время на пустые переживания? В три часа он стоит перед № 234. Сабатин точно бы сказала, что этот номер к счастью, по крайней мере, можно надеяться, что к счастью. Он не знает дверной код. Стучит к консьержке, которая выглядит довольно сонной. Или же она только собирается спать? Мадам Флёри?
Да, она говорила, что к ней должны прийти.
Подниматься через ступеньку по лестнице часто быстрее, чем ждать лифта; когда он звонит в дверь, время — четыре минуты четвертого.
Вы опаздываете, Эрик.
Да, мадам, но мне нужно было растормошить консьержку.
Ей был необходим массаж сердца?
Нет, только искусственное дыхание.
У мадам Флёри маленькие красные пятна на обеих щеках. В молодости, она, должно быть, была красива. И сейчас тоже. Просто она старая. Она посылает ему кокетливый взгляд.
Красное или белое?
Спасибо, я… я не пью в рабочее время.
Какой вздор, формально вы еще не приняты на работу.
В таком случае, я не пью днем.
Вы лжете! От вас пахнет шампанским. Ой, я совсем забыла, что попросила вас прихватить шампанское. Отлично.
Не так часто он чувствует себя застигнутым врасплох, и дальновидность мадам его совсем не вдохновляет. Я пил всего-навсего «Вдову Клико» со своей подругой.
Вы невыносимы. У вас есть подруга, Эрик?
Да, есть парочка.
Отлично. Ваша личная жизнь меня не касается. Такт на работе не повредит. Пойдите и принесите два бокала. Ах, да, вы же не знаете квартиру.
Дама, очевидно, привыкла раздавать приказы слугам. Но этот тон не стесняет Эрика. Во многом это делает отношения проще.
У вас есть права?
К моему стыду, нет.
Ну ладно, это вы должны уладить. Видите ли, я бы хотела, чтобы мы немного покатались.
Да, но скажите, я принят на работу как медбрат, как светский лев или как шофер?
Именно! Или позвольте сказать иначе: мы договорились недавно в этом отвратительном учреждении, что вы работаете на меня семь часов в день, шесть дней в неделю. Ведь так? Эрик кивает. И будет ли это в одной или в другой униформе, разве это не второстепенно?
В униформе? Вы, надеюсь, не думали, что я должен напяливать белый халат, переодеваться в форму шофера, и что в машине у меня должно быть кашне, если мы собрались идти в ресторан?
Да, именно так. Не вижу в этом никакой проблемы. Мне нравится этикет. Во многом это делает отношения проще.
Однако. Разве не об этом он подумал две секунды назад.
Ну ладно, принесите же, наконец, бокалы. Я надеюсь, что шампанское холодное.
Несмотря на многочисленные квадратные метры, во всех старых патрицианских квартирах одна и та же логика расположения комнат, и он, конечно, без особого труда находит кухню. Он аккуратно открывает шампанское, придерживая пробку руками.
Отлично. Я хотела сказать следующее: я поняла, что в сущности вы не очень расстроены из-за того, что должны бросить свои ночные дежурства в клинике Артман, не так ли?
Я это уже сделал! Но вы, надеюсь, не думали, что я должен…
Спокойно, молодой человек, я не прошу вас проводить здесь ночи. За вещи такого рода мне никогда не приходилось платить, если вы подумали об этом. А вы подумали об этом, насколько я вижу.
Легкий румянец покрывает его лицо.
Она звонко хохочет и радостно хлопает в ладоши. Ваше здоровье, Эрик, мне нравится, что вы краснеете.
Черт побери!
По правде говоря: немножко больны все и всегда. И я отлично слышала от того врача-неандертальца о моей потребности в «уходе на дому». Это слово исходит насмешливо из ее ярко-красных тонких губ. Из этого же не следует, что нам обязательно быть все время «дома». Что скажете, если некоторые из ваших дежурств мы поставим, например, на вечер?
Он уже знает, что мадам категорически не хочет говорить о деньгах, но, именно потому, что, как правило, очень богатые люди не хотят говорить о деньгах, он думает над тем, как ему предложить дневные и вечерние тарифы. А выходные? Он выжидает с ответом. Неплохой ход. Она смотрит на него.
Он оглядывается. У моих бабушки и дедушки была картина, похожая на эту. Он показывает на большой женский портрет, который висит над одним из комодов.
Да, с картин Энгра было сделано много олеографий.
Каждый школьник из Парижа или из пригорода был на обязательных экскурсиях с какой-нибудь назойливой учительницей, которая, истерически боясь, что учеников задавят до того, как они придут в Лувр, подгоняла их — и в музее в таком же взвинченном состоянии впихивала всемирно известные произведения в детские головы. Если, конечно, ученики не совсем глупы, то трех художников они уж точно знают: это Давид (по крайней мере, по Марату в ванной), Леонардо и Энгр (по крайней мере, потому что его обнаженные одалиски оставляют глубокий след на каждой тринадцатилетней сетчатке).
