Улья Нова - Как делать погоду
Сообщение оборвалось. Сбились и замигали электронные часы. Зашаталась деревянная статуэтка кота с дудой. В приоткрытую форточку неизвестно откуда влетел майский жук, торжественно облетел комнату и опустился передохнуть на комод «Аспелунд». Ничего особенного не произошло, но все слегка изменилось. И в первую очередь мой сегодняшний черно-белый режим неожиданно переключился. В пустой квартире, дверь которой я завтра закрою в последний раз, снова возникли цвета. Тогда я, не такой уж безнадежный парень, каким казался себе всего три минуты назад, признал, что по-прежнему упрямо хочу понимать происходящее вокруг меня совершенно иначе. И прежде всего я хочу думать, что за тонкой стеной из фанеры, за рядком пористого кирпича, в тесной комнатке соседей, обставленной старой мебелью от разных гарнитуров, на самом деле парень-актер репетирует сцену драки для фильма, в котором собирается сниматься. Он усадил отчима и мать на диван, расчистил площадку-сцену от стульев, кресел и стола. Теперь у них на глазах он хрипло ругается, изображает схватку с главным злодеем в здании разрушенной кондитерской фабрики. Вот он швыряет об стену подушки. Включает на магнитофоне запись разлетающихся вдребезги ваз и разбиваемых оконных стекол. Спрашивает отчима, как лучше? Тот в ответ хрипит: «Вспомни школьные драки», – щелкает пальцами и напоминает, как правильно выкручивать руку за спину. Что-то вспыхивает, проясняется, соседский парень вживается в роль. И в эту самую секунду за тонкой стеной и пятью слоями обоев начинает верить, что у него все получится. Я понял, что хочу думать и представлять именно так. Назло унылым царицынским дворам и пасмурному буднему дню. И мне бы очень хотелось верить, что погода в Москве и в самом деле зависит от настроения взъерошенного и беззубого контролера окраинной станции железной дороги. В комнате становится теплее. Срезанные воспоминания больше не кровоточат. Телефон настойчиво звонит еще раз. Разыскивая трубку под ворохом свитеров, я готов объявить, что согласен, что буду работать на него весь этот год. Совершенно бесплатно. Потому что мне хочется узнать, что надо делать, как быть, чтобы над моим домом, над моей головой, над большим и шумным городом хоть иногда рассеивались облака, прекращался нескончаемый дождь и светило солнце. Но вопреки ожиданиям из трубки доносится совершенно другой, сиплый и смутно знакомый голос.
Глава 4
На дорогах гололедица
– Привет, Митяй! Куда пропал-то? Женился? Ну и ладно, все к лучшему, чел. Узнал? Костян Терняк. Богатым буду. Тут такие дела… Я за зиму отложил, завтра лечу в Лондон, на курсы 3D-аниматоров. Еще в школе мечтал. И, наконец, сбылось. Визу взял на год. Все мегакруто. Попробую по ходу обучения поискать работу… Нет, навсегда не собираюсь, хочу попутешествовать. Со мной едет парень, ты его не знаешь, админ с бывшей работы. Все зашибись. Но обязательно какая-нибудь фигня испортит нам праздник. Есть проблема, Митяй: Фросю не выпускают. Завтра улетать, а на днях оказалось, что у нее не тот паспорт. Нет медицинской страховки и важной прививки-шпрививки. Дело даже не в этом. Девочка нежная, привыкла к комфорту. К тому же она гипертоник. Даже если бы дали чертов паспорт, не представляю, как бы она перенесла перелет. На мопеде, правда, мы с ней гоняем по городу, но самолет и Фрося несовместимы. Ты пойми, она впечатлительная. У нее слабое сердце. В общем, по-любому Фрося остается в Москве. Родители наотрез отказались за ней присматривать. Мать час визжала, что я эгоист, никого не люблю и не уважаю. Беда, чел. Что делать, не знаю. Соседка по лестничной клетке слушать не хочет. Раз в неделю покататься на мопеде ей в лом. Сказку на ночь прочесть не может, коза. Как до дела дойдет, обнаруживаешь, что за дрянь эти люди вокруг. Причем практически все. Я соседке сверху, старой дуре, денег предлагал – она перед носом дверь захлопнула, палец мне чуть не прищемила. Кому из знакомых ни позвоню, все отшучиваются. Или заняты. Или едут в отпуск. Поездка моя на глазах срывается. 3D-аниматором я не стану. Все накрывается медным тазом. Сам посуди, не могу же оставить Фроську одну. Если через кого-нибудь вот так перешагнешь – потом обязательно точно так же перешагнут через тебя. Митяй! Выручи! Я оставлю ключи от квартиры – можешь пожить у меня. Или приходи, когда тебе удобно, как хочешь. Только присмотри за Фросей, будь другом! Я же тебя тогда выручил. Ты мне, кстати, двести долларов не отдал. Ну и ладно, фиг с ними. Я оставлю денег, чтобы она полноценно питалась. Главное, не покупай консервы и жевательный мармелад. Позже подкину на книги и музыку, чтобы Фрося была в курсе последних новинок. Я все тебе расскажу. Только помоги, чел!
На следующий день я в последний раз обошел пустую и безразличную квартиру, похожую на номер гостиницы, с нетерпением ждущий прибытия следующих постояльцев. Ни одна шерстинка ковра не шелохнулась на прощание. Ни одна деревянная статуэтка или настенная лампа не дрогнула вослед. Комод, тумбочки, диван и даже обои – все казалось надменным, тактично жестоким, каким и принято быть, ожидая, когда кто-то покинет эти стены навсегда. В коридоре я замешкался, надевая кроссовки. Оттягивая до последнего выход, стал по-другому вдевать шнурки. Почистил щеточкой рукав куртки, все еще втайне ожидая. Казалось, вот-вот, еще немного, Алена позвонит. Можно будет все отменить. И исправить. Уже на лестнице, названивая соседке, глуховатой старушенции, чтобы отдать ключи не просто от квартиры, а от всего моего прошлого, я прислушивался, не звонит ли телефон в глубине покинутых комнат. Появившись в щелочке не снятой с цепочки двери, старушенция ухватила узловатыми пальцами медный ключ от нижнего замка. Маленькая связка с обломанным якорем-брелком исчезла в сухом сером кулачке. Высунув нос из сумрака, не вдаваясь в подробности, она сонно кивала на объяснения. И захлопнула дверь. Ожидая лифта, я продолжал вслушиваться в тишину опустевшей квартиры. Лифт грузно пыхнул. Лязгнул отворившимися дверями. Я ногой передвинул туда коробку с микроволновкой. Втащил необъятную сумку. Застыл, надеясь, что в последний момент вдалеке раздастся знакомый писк радиотелефона. Нажал кнопку «1», уверенный, что через тридцать секунд, выйдя из подъезда, обнаружу на улице дождь со снегом. И порывистый ветер. С утра было пасмурно. Но дождь со снегом обязательно должен пойти именно сейчас, по закону подлости, ведь мои руки заняты коробкой, а зонт завален рубашками и свитерами на самом дне сумки. Потому что именно так случалось множество раз. Я вышел в сизый зяб – вспаханное поле безлюдных дворов. Отошел на несколько шагов от подъезда. И подошвы моих кроссовок будто бы намертво приклеились к заледенелому асфальту. Ясно представилось, как вечером Алена вернется в очищенную от следов моего пребывания квартиру. Энергично обойдет комнаты, заглянет в освободившиеся ящики комода, осмотрит пустые шкафы. Отворит форточки, чтобы изгнать из помещения мой запах. В это время зазвонит телефон. А она будет с нетерпением ждать звонка. Невесомая, спрыгнет с табуретки, побежит в коридор, вытирая на бегу руки о джинсы. Подлетит к телефонному столику, как всегда чуть споткнется о завернувшийся уголок ковра. С жадностью и жаждой схватит трубку. И через мгновение улыбка сползет с ее лица, а черты начнут медленно растекаться в гримаске удивления, растерянности, горечи. И, наконец, ярости. Ведь вместо ожидаемого бархатного баритона громкий и бодрый голос кукарекнет ей в самое ухо: «Здравствуйтя! Хорошего трудового дня! Это я, маг и чародей Дыдылдин, занесенный во всемирную энциклопедию феноменов. Как вам погодка? Видите, за окном солнце, а по прогнозу обещали дождь. И в отдельных районах снег. Но их и в помине, вы свидетели, нет! А потому что вмешался добрый волшебник и посвятил сегодняшний солнечный день вам, Алена! Я дома, контролирую снеговую тучу, не впускаю ее в пределы МКАДа ради вас, по просьбе нашего общего друга, сказочника». Представив это, распираемый тайным восторгом и тихим торжеством, я направился по заледенелой тропинке к метро. Зимнее белесое солнце, похожее на таблетку, подмигивало, пробиваясь сквозь черные ветви лип и кленов, сжимавших пятернями сучьев пустые и выстуженные гнезда. Вопреки ожиданиям дождь со снегом так и не начался. Я не стал слушать выпуск столичных радионовостей, не вспоминал мамины печальные предсказания и вообще ни о чем не думал, перебирая ногами серые клавиши-ступеньки метро. Прогуливаясь туда-сюда по краю платформы, ожидая поезда, который унесет меня из родного Царицына, я насвистывал грустный мотив песни «Миллион алых роз», а потом напевал: «Жил-был волшебник один, много он бед перенес, но в его жизни была целая площадь цветов!»
Час спустя я, Митя Ниточкин, отдавший ключи от своего прошлого глуховатой старушенции с пекинесом, бочком спешу вниз по Пятницкой, стараясь не поскользнуться на заледенелом тротуаре. Ветер центра столицы насыщен кружевным выхлопом рычащих в пробке машин, тонкой наледью, запеченной корочкой сыра, шоколадной глазурью, бетоном, застоявшейся водой прудов и жидкостью для мытья стекол. Повсюду, настигая и поддразнивая, снуют игривые запашки закусочных: перченый выдох пиццерии, кофейно-коричный сквозняк из распахнутой двери кондитерской, пар курицы-гриль из приоткрытого оконца багетной, пережаренный лук и сливочный соус из окна чьей-то квартиры. Плечо привычно тянет к земле необъятная сумка с пожитками. В руках – огромная коробка с микроволновкой и посудой. Сказки сочинять некогда, голова забита единственным вопросом: кто такая Фрося, как быть, если она окажется:
