Кайли Фицпатрик - Гобелен
В маленьком книжном магазине Мадлен купила карту улиц старой части города. Центр изучения генеалогии, где работала Джоан, находился рядом с крошечной францисканской церковкой и музеем, в районе, который назывался Западные Ворота.
Секретарша сообщила, что Джоан ушла на ланч, записала, что приходила Мадлен, а затем объяснила, как найти находящийся неподалеку архив.
То и дело заглядывая в карту, Мадлен обошла францисканскую церковь, где любила бывать Лидия. Даже зимой окруженный стенами сад маленькой церковки девятого века был пронизан поразительной безмятежностью. Лидия считала, что молитвы, которые произносили сначала бенедиктинцы, а потом францисканцы, продолжают наполнять церковь и все вокруг нее. Это была действительно священная земля.
Берега канала, который разглядывала Мадлен из окна кафе, поросли здесь дубами и ивами, и вода резво ныряла под маленький, покрытый мхом каменный мостик. Она села на упавший ствол дерева, надеясь, что успокаивающий голос воды и холодный воздух на берегу заглушат звучащий у нее в голове голос Лидии.
Их последний разговор касался Питера. Лидия хотела только одного — чтобы Мадлен без колебаний оставила эту главу своей жизни в прошлом, считая, что привязанность к нему является угрозой ее счастью. Она ей сочувствовала, но твердо стояла на своем, не давала никаких советов, лишь твердила, что даже остатки ее чувства мешают ей жить.
— Он священник, Мадлен. Он избрал Бога. Ты и так потратила на него достаточно времени!
Эхо ее слов — «он избрал Бога» — продолжало преследовать Мадлен. А разве ее мать не выбрала Бога, когда так рано покинула ее?
Прежде чем встать с поваленного дерева, она потерла замерзшие руки и застегнула длинное черное пальто. Затем вытащила из кармана карту и нашла Кентерберийский архив.
Мадлен подумала, что архив — слишком громкое название для узкого, покосившегося викторианского дома, к которому она подошла. За конторкой у входа никого не оказалось, она нажала на кнопку звонка и стала ждать. Никто не выходил так долго, что она принялась бродить по вестибюлю, разглядывая объявления на досках и стойки с брошюрами у входа. Стены были выкрашены в ярко-зеленый цвет, а темно-зеленые виниловые стулья не производили впечатление удобных. Лампы дневного света заливали все вокруг неприятным сиянием, совсем как в кабинете зубного врача.
На досках с объявлениями не оказалось ничего интересного — да ей и терпения не хватило как следует их изучить. Мадлен собралась позвонить еще раз, когда услышала шаги — похоже, кто-то поднимался по лестнице. Через мгновение дверь сбоку от конторки, которую она приняла за дверцу шкафа, открылась и оттуда вышел мужчина, стройный, высокий, немного взъерошенный, в голубых джинсах и темной водолазке. Он был в квадратных очках в черной оправе, с длинными волосами, собранными в хвост. Она заметила в них седые пряди, но определить его возраст не смогла.
— Слушаю вас, — проговорил мужчина, и Мадлен поняла, что разглядывает его уже неприлично долго.
— Вы здесь работаете? — смущенно спросила она.
— Ну да. Наверное, если бы я здесь не работал, я бы не стоял по эту сторону конторки.
— Да, пожалуй, не стояли бы.
Начало получилось не слишком многообещающим.
Мужчина убрал выбившуюся прядь волос с лица, и у него сделался слегка раздраженный вид.
— Послушайте, не хочу показаться грубым, но, похоже, все ушли на ланч. Я не архивариус, я работаю реставратором, так что вряд ли смогу вам помочь.
— Но вы же не знаете, что я ищу, — сказала Мадлен, которая начала злиться.
Мужчина прищурился, словно впервые по-настоящему посмотрел на Мадлен. Она не могла наверняка сказать, понравилось ли ему то, что он увидел.
— Вы совершенно правы, не знаю. И что же вы ищете?
Мадлен поняла, что попалась. Она не имела ни малейшего понятия о том, что ищет. Нужно было срочно найти выход из этой сложной ситуации.
— А что вы реставрируете? — спросила она, чтобы выиграть время.
— Это скорее генеральная уборка, чем реставрация, — ответил он, снял очки и принялся протирать их краем водолазки. Глаза его оказались голубыми. — Это что-то вроде проекта тысячелетия, который слегка вышел за рамки сроков. Там безумно много всего скопилось.
Кивком головы он показал на дверь, через которую вошел.
— Значит, вы не ищете что-то определенное? — подсказал он ей.
— На самом деле… искала моя мать. Она занималась исследованиями, изучала историю семьи…
— В таком случае вам нужно в Центр изучения генеалогии, — перебил он ее.
— Нет, она собиралась сюда. Вот почему я пришла к вам.
— Ну а почему она не пришла сама?
Мадлен поняла, что он снова начал терять терпение, и, недолго думая, ответила:
— Она умерла.
В комнате повисла тишина, и глубокая морщина на лбу реставратора неожиданно исчезла. Он заговорил первым, очень мягко.
— Мне очень жаль. Послушайте, я, честное слово, ничем не смогу вам помочь, но если вы зайдете попозже, то сможете поговорить с кем-нибудь из архивариусов.
Они стояли и молчали. Мужчина смущенно разглядывал лицо Мадлен — может, искал в нем признаки боли?
Она сделала глубокий вдох и сказала:
— Все в порядке. Извините, что побеспокоила вас. По правде говоря, я и сама не знаю, что искала моя мать. Наверное, я просто захотела сюда прийти, потому что она собиралась…
Она замолчала, не зная, что еще сказать.
— Вы француженка?
— Да.
— Откуда?
— Из Нормандии.
— Вы там живете?
— Да.
Разговор не клеился.
— Ладно. Будьте здоровы, — сказал реставратор, махнул рукой на прощание, вышел в дверь и начал спускаться по лестнице.
На обратном пути Мадлен думала о том, какие документы могут храниться в таком старом и жалком здании. Наверняка всякая мелочь, которую музеи и церкви посчитали не стоящими внимания.
Входя в дом Лидии, она услышала, что звонит телефон. Это была Джоан.
— Как жаль, что мы разминулись, Мадлен. Я пришла всего через несколько минут. Что-то случилось?
— Нет, ничего. Просто глупый каприз. На прошлой неделе я получила от мамы письмо. Она собиралась побывать в архиве. Я не особенно внимательно просмотрела ее бумаги и потому не знаю, что она надеялась там найти, но подумала, что схожу…
— И что?
— Боюсь, что ничего. Я почувствовала себя полной дурой. К тому же там никого не оказалось, кроме какого-то мужчины, который что-то делает в подвале. Он не очень-то стремился мне помочь, но, с другой стороны, я не имела ни малейшего представления о том, что мне нужно.
— Это Николас. Я с ним знакома. Очень умный, но немного нелюдимый.
— Да, похоже, это он.
— Думаю, нам нужно встретиться. Тебе будет удобно завтра? Мне кое-что известно про то, над чем работала Лидия. Она попросила меня попытаться найти след некоторых членов вашей семьи, но это занимает массу времени. Сейчас я жду, когда прибудут копии документов из Лондона, из Государственного архива.
— Завтра мне удобно, — сказала Мадлен.
— Значит, договорились. У меня перерыв на ланч между часом и двумя.
Мадлен положила трубку. Она постаралась оттянуть момент, когда ей придется подняться по лестнице в спальню Лидии, решив сварить кофе, затем навести порядок, а потом в качестве последней отговорки посмотреть какую-нибудь дневную передачу по телевизору. Через несколько минут, проведенных с Донахью, она была готова отправиться разбирать вещи матери.
Наступил вечер, а Мадлен все еще продолжала разбирать шкаф с одеждой и ящики комода. Одежда в гардеробной могла бы помочь тому, кто не знал Лидию, составить представление о ее личности. Во-первых, там не было ни одной вещи, купленной просто так, под влиянием момента, или по какой-то другой причине. Все было предельно функционально. Лидия очень часто употребляла слова «полезный» и «хорошего качества», когда речь заходила об одежде. Во-вторых, ее гардероб по большей части состоял из прекрасно сшитых блузок и классических юбок; брюк Лидия не признавала. Все вещи были прекрасного качества и достаточно модные, но сказать, например, что они сексуальные, было нельзя. Ничего легкомысленного — Лидия никогда не приобретала одежду, повинуясь порыву.
В-третьих, все вещи находились в безупречном состоянии — даже те, которым, как знала Мадлен, исполнилось несколько лет. Они аккуратно висели на вешалках, точно только что подверглись химчистке и дожидались, когда их заберут домой.
Теперь же все было упаковано в большие черные мешки, стоящие у стены ванной, словно мусор, который должны увезти. Завтра одежда Лидии отправится в местное благотворительное общество. В гардеробе остался висеть только длинный черно-голубой футляр для костюмов. Такие футляры складываются, превращаясь в дорожную сумку. Мадлен достала его и положила на кровать, расстегнув боковые молнии, чтобы убедиться, что там не осталось ничего из того, что можно спрятать в мешки. В футляре она обнаружила два предмета, которых не видела раньше, — великолепное черное платье из шелка с глубоким вырезом, отделанным крошечными гагатовыми бусинками, без рукавов, до колена, обтягивающее грудь, талию и бедра. Очень красивое. Такие носили в шестидесятых годах, и оно явно было оригинальным, потому что Лидия никогда не покупала вышедшую из моды или подержанную одежду. Оно сохранилось так хорошо, что казалось новым. Надевала ли его Лидия хоть раз? Наверняка. Возможно, в Париже, когда начала встречаться с Жаном.
