Виктория Платова - Мария в поисках кита
А мы еще некоторое время сидели в ожидании. Альфонс и корыстолюбивая самка. Недоумок и шлюшонка. Малосимпатичная личность мужского рода и малосимпатичная личность — женского. А потом выкатывались из заведения, заплатив астрономическую сумму за сожранные ВПЗР деликатесы и выпитое коллекционное вино. К слову сказать, две трети моих воздыхателей проверку ресторанным счетом не прошли, заявив, что не собираются отдавать свои кровные за причуды «скверной бабы, пусть она и трижды известная, мать ее, писательница». А три четверти из этих двух третей вообще заявили: «Да пошли вы в пень, обе!»
После чего наши отношения заканчивались сами собой, по обоюдному согласию сторон.
К чести оставшейся одной трети — она все же платила. Шмыгнув носом и дернув кадыком.
Но отношения все равно заканчивались, так как над ними (неизвестно почему) довлела смоделированная ВПЗР кривозеркальная реальность.
Всякий раз я спрашивала у себя: «Что это было?» Всякий раз давала себе слово уничтожить ВПЗР морально. Уволиться, высказав все, что думаю о ней. Смазать по физиономии напоследок. Или попросту плюнуть в нее.
И всякий раз ничего путного из этого не выходило.
Во-первых, потому, что в первые сутки после своей Глобальной Ресторанной Пакости ВПЗР была недостижима. В прямом смысле: ее рабочий кабинет был заперт изнутри, а на дверях висело сразу четыре таблички «DO NOT DUSTIRB!», прихваченные в свое время из самых разных гостиниц. И на все мои крики она спокойно отвечала из-за двери: «Я заканчиваю главу. Поговорим позже, Ти».
«Ну ничего! Все равно выползешь! Хотя бы в сортир! Хотя бы на кухню — утянуть кусок холодного мяса из холодильника! Тогда и получишь сполна, бампером по харе», — утешалась я мстительными мыслями. И устраивалась на кресле против дверей в кабинет. С книжкой модного отечественного автора в руках — из тех вулканических литературных «прыщей», что вскакивают внезапно и с единственной, по мнению ВПЗР, целью: еще больше обезобразить и без того не блещущее красотой лицо современной культуры.
Ничего, кроме злобы, круто замешанной на черной, беспросветной зависти, «прыщи» у ВПЗР не вызывают. Оттого-то она и бесится и впадает в клинч, если кто-нибудь в радиусе пятисот метров раскрывает высокотиражный томик такого вот «прыща». Мудрый Катушкин давно обезопасил себя, перескочив на книжные фолианты и раритеты, датируемые (в худшем случае) началом прошлого века. И он ни разу не был замечен в противоестественной связи с современными и более удачливыми, чем ВПЗР, писателями. Писаками, масскультовым мьерда, конъюнктурным шайзе, главная задача которых — потрафить низменным вкусам толпы, срубить бабла на этом и (апофеоз!) внедриться в зомбоящик, став медийным лицом. У медийного лица есть одно неоспоримое преимущество: его узнают. Все без исключения. Ему делают скидки в стоматологических клиниках и салонах красоты, у него просят автограф в кафе и презентуют бутылку вполне сносного шампанского в ресторанах — «за счет заведения». У него нет проблем с местами на чартер в разгар туристического сезона: сошки, сидящие на билетах, — сплошь почитатели его тв-ва. Медийности сопутствует и масса других вкусностей с зашкаливающим количеством калорий. Так недолго и в весе прибавить, потерять форму и — как следствие — быть изгнанным из зомбоящика. Что периодически и происходит с «прыщами» — к вящей радости ВПЗР. Она даже может посочувствовать низвергнутым кумирам толпы, но пока они на коне — сочувствия от нее не жди!..
Я несколько раз попадалась на чтении имевших резонанс литературных новинок — и попадосы эти заканчивались крупными скандалами. Обвинениями в отсутствии вкуса, мозга и вменяемой шкалы эстетических ценностей. Термин «овца, питающаяся трупятиной» тоже произрос из литературных скандалов. И сколько я ни пыталась втолковать ВПЗР, что овца — животное травоядное, ничего из этого не вышло.
Теперь-то я, наученная горьким опытом, читаю не-вэпэзээровские книжки исключительно за закрытыми на семь замков дверями собственной комнаты. На пленэре, в кофейнях, в поездах и перед бюджетными утренними киносеансами для пенсионеров и школьников. Вдали от ВПЗР, ну ее в пень, тут мои воздыхатели правы. И лишь после Глобальной Ресторанной Пакости позволяю себе попасться ей на глаза с компроматом.
Каждый раз забывая, что в этом случае реакция будет совсем иной.
ВПЗР появляется на пороге своего кабинета в образе «аутичной сиротки», сослуживицы Бисквитного Лулу по батальону самокатчиков. Все движения ее замедлены, все эмоции загнаны внутрь, а в глазах наблюдается известная пустота.
Шаркая ногами и держась рукой за стену, «аутичная сиротка» идет по своим делам. И один лишь ее вид вызывает у меня приступ острой жалости. Какое там «смазать по физиономии»! Единственное, чего мне хочется в этот момент, — прижать несчастное дитя к себе, растормошить и развеселить его, а потом — показать специалистам: вдруг еще можно что-то исправить и вернуть ребенка в социум!
— Читаешь? — спрашивает у меня «сиротка» на обратном пути в кабинет. — Отличная книга и такая трогательная, я плакала. Может, попьем чайку?..
В процессе чаепития, на которое я безвольно соглашаюсь, ВПЗР пространно рассуждает о новой главе из книги, цитирует только что написанные куски, размышляет о высоком (низменном), размышляет о прихотливости человеческой натуры и делает смелые художественные обобщения.
— А как твой парень? — спрашивает она после очередного псевдоэкзистенциального кульбита.
Я, оглушенная трепом ВПЗР, оказываюсь не готова к этому вопросу. Я вообще никогда не бываю к нему готова.
— Что?
— Как твой парень? Он мне очень понравился.
— Он альфонс. Недоумок. И вообще… Малосимпатичная личность.
Неужели я (я!) произношу весь этот бред, внушенный ВПЗР?!.. Нет, не я, кто-то другой, очень похожий на меня. Находящийся по ту сторону кривого зеркала.
— Да что ты!!! — делано изумляется ВПЗР. — Быть того не может!
— Может.
— Ну надо же… А выглядел таким приличным, я даже порадовалась за тебя…
— Рано порадовались, значит.
— Вот и верь после этого в писательскую мудрость…
— Я никогда не верила в писательскую мудрость. — Именно этой реплики и ждет от меня моя чертова иезуитка. Именно ее я и подаю, стоя в кулисах и не смея выйти на хорошо освещенную сцену.
Сцена предназначена только для ВПЗР. Исключительно.
— И правильно делала! — ВПЗР разражается страстным монологом в стиле сенековской (расиновской) Федры. — Мудрость никогда не являлась достоинством писателя. Скорее — наоборот. Наивный, детский взгляд на мир — вот что ценно. Взгляд, который снимает ненужные наслоения со знакомых всем слов! Заставляет по-новому оценить их…
От слов ВПЗР переходит к сюжетам, так же требующим новизны. И к требующим нетривиальности мыслям. А мужчина-альфонс-недоумок-малосимпатичная личность — что может быть тривиальнее?
Ни-че-го!
Значит, и заморачиваться этим не стоит. Будет другой, третий, десятый!
— У тебя вся жизнь впереди, Ти, — подытоживает ВПЗР. — Найдется и твоя половинка. Как говорят в народе: на каждый горшок — своя крышечка.
Мое — отшлифованное годами работы с писательницей — воображение тут же начинает рисовать горшки самых разных модификаций: от терракотовых сосудов эпохи Мин до банальных молочных крынок и не менее банальных ночных ваз из пластика. Все это великолепие стоит в сумрачном honky-tonk тире, стены которого густо заляпаны красным (случаются же меткие стрелки!). Вот и сейчас один из метких стрелков, неуловимо похожий на ВПЗР, выходит на линию огня. И, молниеносно перезарядив винтовку, стреляет, почти не целясь.
Бац-бац-бац!
Десять из десяти!
Приз за меткость (резиновая утка и конструктор «Лего») вручается «аутичной сиротке», а от горшков (каждый из которых мог стать моей судьбой) остаются одни черепки.
И после всего эта гадина, беспринципный и аморальный фрик ритуальная убийца ЕЩЕ СМЕЕТ ГОВОРИТЬ О МОЕМ ЛИБИДО!!!
…— Наш друг Хесус — симпомпончик, — продолжает измываться ВПЗР. — Ты не находишь?
— Нет.
— А ты представь его в костюме тореро… Галуны, позолота, красная тряпка в руках… Забыла, как она называется.
— Мулета. Красная тряпка называется мулета. И вообще — это не тряпка, а плащ. А ваш друг Хесус, — я делаю ударение на слове «ваш», — совсем не похож на тореро.
— Может быть, ты и права… Просто влюбиться в тореро — совсем не то, что влюбиться в администратора ресторана. Любовь к человеку романтической профессии возвышает тебя над толпой. Матадоры, рыбаки, капитаны судов, сражающихся со стихией… Кстати, на Талего живут именно такие мужчины.
— Вы полагаете?
Я уже имела счастье лицезреть мужчин острова Талего. Два цыганистых типа из сувенирной лавки — им я бы не доверила даже использованную зубочистку, не говоря о собственной жизни. Прощелыга-официант, опустивший нас (меня) на двадцать пять евро в единственном островном кафе. Один специалист по дезинфекции с лицом дауна: он как раз поливал разбодяженной химией траву около этого чертова кафе… Кто еще?.. Пока я судорожно пытаюсь вспомнить, был ли там кто-то еще, ВПЗР продолжает развивать тему с Талего.
