Лариса Васильева - Бессонница в аду
Наверно в этом была ее ошибка, возможно, потому Алешка и вырос таким заносчивым, привык считать себя умнее других. Надо было позволить ему самому прокладывать себе путь, набивать шишки, подумала она. А шеф изумленно смотрел на нее. Похоже, он не верил, что бывают семьи, где детям уделяют столько внимания.
— А меня классный руководитель заставил заниматься, — вдруг сказал он.
— Да? Значит, и в детдомах бывают хорошие преподаватели…
— Очень хороший… Только меня он невзлюбил, и если я получал плохую оценку или не знал что-нибудь, он заставлял закатывать рукав и тушил сигарету о мою руку. А у меня кожа такая паршивая, ожоги долго не заживали… Он оставлял меня после уроков и открывал журнал… Смотрел, что я получил за весь день. Первое время наказывал за двойки и тройки, потом, когда я стал учиться лучше, и за четверки или вообще за то, что по какому-то предмету у меня нет оценок. Говорил: «Наверняка тебя спрашивали, а ты не ответил. Иди сюда, расстегни манжет… И не вздумай орать». Смотрел на меня, как удав на кролика, как я подхожу, как задираю рукав, протягиваю руку, и жег, глядя мне в глаза. «Мой долг заставить тебя учиться, сиротка…»
— Какой ужас!
Хан рассказывал, отвернувшись к окну, а тут взглянул на Марию — у той в глазах стояли слезы.
— О, какая ты впечатлительная… Все давно прошло… Зато я полюбил учебу. Зубрил все наизусть, память у меня хорошая была, знал почти все учебники.
Марии захотелось погладить его по голове, как маленького: сколько бы плохого ни говорили о детских домах, действительность всегда оказывается еще хуже.
На следующий день Ирочка, по-видимому, еле дождалась вечера. Она поджидала Машу у кухни и, как только та вышла, сразу начала с восторгом рассказывать:
— Тетя Маша, спасибо вам! Я ему так и сказала! А он засмеялся, что, говорит, созрела? Оказывается, он такой ласковый, такой внимательный, такой нежный, всю ночь меня ласкал…
Марию почему-то разозлил этот рассказ.
— А с кем я тогда разговаривала два часа посреди ночи?
— Это, наверно, он вышел, когда я заснула…
— Да, внимательный, нежный, только вот на нас собирается ставить опыты…
— Ой, да может быть, это неправда…
— А ты знаешь, что стало с теми двумя девушками, которые были у него до вас?
— Да, мне сказали, что они погибли, но он не виноват, у него был приступ, он даже не помнит, как это произошло…
— Может, и не помнит, но тем девушкам от этого не легче… А ты сама помнишь, как Риту пороли у него на глазах?
Ирочка надула губки. И зачем испортила этому ребенку настроение! Пусть бы наслаждалась плотскими радостями… Но девушка недолго дулась, тут же не выдержала и спросила:
— А о чем вы с ним ночью разговаривали?
— Да мы с ним не одну ночь, а каждую разговариваем, о чем — и не перескажешь, обо всем на свете говорим… Потому-то я и хочу спать все время — днем на кухне вкалываю, а ночью с ним разговариваю…
Ирочка ушла, звеня браслетами на ногах. Все три красавицы Хана постоянно поражали воображение остальных своими нарядами. В этот вечер они появились на ужине в восточных костюмах — шифоновые шальвары, маленькие топики, увешанные драгоценностями с головы до пят. Гарем, одним словом. Женщины хозяина выглядели донельзя довольными. И если раньше Ирочка вносила какой-то диссонанс, всегда была словно обиженной, то сегодня и она сияла. Рита же полностью вошла в роль хозяйки — она командовала и в гареме, и всеми остальными женщинами, и не возражала, чтобы ее называли Ханшей.
Ночью Мария спросила у Хана про драгоценности: они у девчонок настоящие или подделки?
— Конечно, настоящие.
— Тогда откуда у работника научного учреждения такое богатство?
— Ты наивна, как Ирочка. Для нашего Центра кредит неограничен в любой форме: деньги, валюта, живые ресурсы.
Мария не могла понять, как это в их стране и в наше время может существовать такое заведение — гибрид острога и научно-исследовательского института. Это казалось невероятным.
— Когда-то, при царе, такое, наверно, могло быть, но при советской власти?!
— Ты сама простота. Да наш институт как раз и существует с первых дней советской власти. Сначала тут занимались биологическим оружием.
— Бактериологическим?
— Нет, здесь немного другое, не инфекциями занимаются, а ищут различные способы влияния на организм человека. Не только отрицательные, но и положительные. Один ученый-авантюрист соблазнил правителей идеей бессмертия, побочным продуктом его научной работы, но именно это исследование и стало теперь главной целью нашего заведения. В сталинские времена медиков тут быстро меняли — не смог за год изобрести эликсир жизни, «живую воду» — все, расстрел. Потом стали давать побольше времени, но тоже ждать долго не хотели. А опытный материал сюда всегда поставляли без ограничений — смертников, раньше из концлагерей, потом из тюрем, домов инвалидов, престарелых.
— Ну, в сталинские времена это неудивительно, ведь людей не то что не берегли, а специально уничтожали. Но потом, когда к власти пришли Хрущев, Брежнев, они-то как могли допустить это? Или не знали?
— Как могли допустить?! Да в их времена в нашем правительстве были одни старики — больные, пресыщенные и циничные. И все хотели получить если не бессмертие, то долгую жизнь, здоровье. В брежневские времена наше учреждение расцвело, его сделали еще более закрытым, автономным и самодостаточным, добавили хозяйственный двор — чтобы продовольствие реже подвозить, чтобы информация случайно не вышла за пределы этой территории, меньше контактов — больше степень секретности. А уровень снабжения при этом подняли еще выше.
— А как вы сюда попали?
— Случайно. По рекомендации своего научного руководителя. Вроде бы недавно, но уже почти десять лет прошло. А после того, как сделал серьезное открытие, я здесь — царь и бог.
— Какое открытие?
— Это же секретные материалы, тебе ни к чему знать… — Потом усмехнулся: — Вот уж, действительно, много будешь знать, скоро состаришься! Хотя, ты все равно здесь и останешься… Не болтай только на эту тему ни с кем, а то непоздоровится… А открытие такое — наступление старости можно ускорять.
— И что тут секретного? Какое же тут открытие? Это знают все — создай плохие условия, обеспечь стрессы — мигом состаришься.
— Нет, это очень серьезное дело. Представь только: вот пришел к власти здоровый мужик, президент кампании или даже страны, уж у него-то условия самые лучшие, а его надо так деликатно отстранить от управления, чтобы даже он сам этого не заметил. Здесь можно использовать мое маленькое открытие: надо просто добавить некую микстуру в любую жидкость, и через определенный промежуток времени человек становится развалиной. Но у власти-то он остается до конца срока, хотя в сущности, уже не способен решить ни одного вопроса, — марионетка в умелых руках. Для того, кто стоит за ним, — это идеальный вариант. Всего за год здоровяк может стать дряхлым маразматиком. Вон, видишь, что с Надей стало…
Мария даже ахнула:
— Наде вкололи эту гадость? Бедная девушка… Нет, вы шутите…
— А тебе что, жалко ее? Не женщина, а паровоз, носилась тут на всех парах, не сворачивая…
— Конечно, жалко. Я думала, ей что-то дали для похудания… Зачем вы это сделали?
— Надо же на ком-то испытывать препарат, а она самая подходящая… Вот теперь мы будем знать, что введенная ей доза слишком большая — такая крепкая девушка состарилась за пару месяцев, это слишком явно, угасание должно быть постепенным, незаметным. Хотя, иногда и быстродействующее требуется. Именно это открытие, а не эликсир молодости приносит огромные деньги, желающих купить мою микстурку — море, ведь столько неугодных людей занимает большие должности и в политике, и в бизнесе. Кстати, деньги платят не только за саму микстуру, но и за то, чтобы никто не знал о ее существовании. Потому отсюда никого и не выпускают.
— Но это так гадко…
— А для меня это открытие словно выигрыш, бонус, лучше не придумаешь — жить-то мне осталось немного, — и он повторил, безрадостно усмехнувшись: — А теперь я тут бог и царь, любой мой приказ исполняется.
— Не поняла, почему жить осталось мало?
— Не перебивай меня. Об этом тебе и без меня любой расскажет. Это скучная тема, как-нибудь в другой раз поговорим, важен сам этот факт.
Да, его с мысли не собьешь. Что же с ним такое, чем-то болен? А Хан продолжил:
— Раз будущего у меня никакого нет, значит, я не захочу сбежать и выдать секреты кому-нибудь. Поэтому, мне доверяют, и все мне дозволяется, потому-то я и пользуюсь особыми правами.
— Что именно дозволяется?
— Например, только я имею право убрать любого служащего.
— В смысле — убить? — недоверчиво спросила Мария.
— Ну, если до этого дойдет, то да. Мне, знаешь ли, нравится владеть жизнью и смертью людей… Хотя я еще никого не убил в нормальном состоянии… А нашим «спонсорам», как нынче выражаются, нужны только мои разработки и соблюдение тайны, остальное их не интересует. Поэтому здесь уделяют такое внимание секретности. Выезжать отсюда позволяют далеко не всем врачам и спецам-ученым. И все сведения о проделанной работе тоже отправляю только я, остальные никакой связи с внешним миром не имеют… Олег только, пожалуй, исключение, но у него явно особые полномочия. Так что, все остальные, и высший эшелон, и младший научный персонал, и охранники — это те же заключенные, причем вполне возможно, смертники. Они получили большие деньги и пожизненно обеспечили свои семьи… И родне уже сообщили об их внезапной смерти, так что они вычеркнуты из списков живых.
