Эдуард Лимонов - Русское психо
Вообще следователи предпочитают работать стаями. В этом они похожи на собак. Они загоняют… Некоторых животных, кто попроще и за кого некому вступиться — загоняют в сеть пластиковым мешком на голову, таких как я — сотнями обманов, чиновничьими штуками, крючкотворством; загоняют в ловушку, где мы и лежим, опутанные верёвками показаний «свидетелей», магнитолентами подслушек и подглядок, «вещественными» доказательствами…
Следователь… Передо мной сидит человек по фамилии Шишкин. Он, может, и в пиджаке, и никакой такой особой рубахи и панталон нет, и чулок, но это мрачный Идол, олицетворяющий Государство. У него руки не в крови, но за все эти его тюканья пальцами бескровных рук (он худ, бледен, плешив и бескровен, и на нём некий «тон», как бы загар Ада, подземного царства) по клавишам компьютера ты заплатишь, и кровью тоже, из горла от туберкулёза… — говорю я себе.
Перед тобой сидит человек. У него есть охотничий инстинкт. Это не хобби, инстинкт у него в крови, это не греческий, не латынь, инстинкт не хорошие манеры, он не забывается. Инстинктом пренебречь нельзя. Охотничий инстинкт и безнаказанность (он неприкасаем, он — Идол Государства) заставляют его идти по следу. Потому он СЛЕДОВАТЕЛЬ. А ты добыча, на ханжеском языке судейских именуемая: ПОДСЛЕДСТВЕННЫЙ. Это каннибальская методика, — людоедам с островов Фиджи тоже в 19 веке было неудобно называть съедаемого — человеком, они ханжески употребляли эвфемизм: «длинная белая свинья». Вот ты для Шишкина Олега Анатольевича — «белая длинная свинья», чтоб ему было удобнее гнаться за тобой и безжалостно открывать все твои штучки-схороны, куда ты спрятался. А там, где нет никаких штучек — изобретать их для тебя. Ни ради твоей матери, ни ради своей, он тебя не отпустит, этот мрачный Щелкунчик с носом-буравом, этот Головастик; след не бросит. Из-за безнаказанности. (Бросит, конечно, под дулом, но ствола-то у тебя как раз и нет). Ему может быть именно тебя и жалко, но киловатты его жалости ничто в сравнении с тысячами ватт его инстинкта загонщика-следователя. То есть, «котлеты (гонка за тобой, охота) отдельно, а мухи (жалость, понимание твоей моральной правоты) — отдельно».
Он тщедушен. Он не то, что гири не выжимает, он просто урод физически, у него впалая грудь, большие уши и нос. Он рано оплешивел. Он весь ушёл в хитроизвилины. Что такое хитроизвилины? Это как при вязании свитера или шапочки, — умение подцепить крючком нить и ввязать её в общее месиво. Шишкин не гений, как не гений — старушка-вязальщица, но он ловко орудует спицами: ать-два, ать-два… Он знает, как связать дело.
Ты не должен ничего ему говорить. Ничего. Как можно меньше слов, и даже слогов, силлабов, букв. Будь скуп, будь скрягой на звуки. Ибо он вяжет из всего. «Что этот Ваш Николай, каменщик, дикий человек, ну где Вы таких набрали?» — А что? — «Ну совсем же двух слов не может связать». Позднее я прочёл показания Николая. Он ничего не показал, сказал пару банальностей: «Не видел, не знаю, сторожил». Отличные для меня показания. Ибо из этой скудности Шишкин ничего не свяжет. У смирительной рубашки для меня, которую он вяжет, не будет рукава. А вот интеллектуал, знаток санскрита, философ, умник Андрей как соловей разливался перед следователем на 12 целых листов на пишущей машинке набеседовал, глупец. Вот и рукав у следственной телогрейки появился. Да эдак они мне и тюремный бушлат свяжут! Андрей думает, что он ничего не сказал, что он беседовал о теории. А то, что стая следователей во главе с генерал-полковником, (розовощёкий и высокий, к пенсионному возрасту подходит генерал-полковник), что эта стая хитрым манёвром сделала эту теорию практикой (всего лишь по пути самовольно переименовав «теорию» в «проект», во как работают слуги государевы!!!), глупец Андрей не знал, не предполагал такого подлога! Санскрит! Немецкий! Арабский учит! Индуизм, буддизм — всё знает, а по-житейски Андрей перед следователем оказался глупцом. Да не думай, что ты умнее следователя, потому что он всего того, что ты знаешь — не знает. Его методике учили, как тебя разговорить. «А как по Вашему, Андрей Батькович, Ваша теория предусматривает…?» И обрадованный очкарик заливается, довольный, что его слушают. Следователь силён тем, что он примитивен. Розовощёкий, с брюшком семьянин, хороший дедушка, генерал-полковник, начальник Управления составил (хитрожопый генерал-полковник!) вопросник и разослал его в сорок четыре региона — и там следователи стали вызывать членов партии. Стали шпарить по вопроснику. Чтобы поймать меня в сеть, засадить, чтобы я сгнил в тюрьме. Генерал-полковнику по барабану, что он схитрожопил — составил «проект» из трёх документов, опубликованных с дистанцией в год, а потом через три месяца. Он, наверное, ещё и гордится, что так ловко слепил свой проект, остроумно так. Вечером у этого г/п Балашова внуки в ногах по тапочкам на ковре ползают, газетку он читает, надев очки… Он слепил «проект», а следователи по регионам скрепили его части соплями нескольких наивных мальчишек…
А какие там люди в регионах! Какие фамилии! Следователь-женщина: КУСЛИВАЯ. Думать будешь месяц, лучше не придумаешь. Или другая крайность — следователь СЧАСТЛИВЫЙ. Оторопь берёт. А то меня допрашивали в кабинете с аквариумом. Хозяина, правда, на месте не было — похожий на бога Анубиса (у него маленькая головка и жёлто-серая кожа обитателя подземного царства), шакалообразный подполковник Баранов был в командировке. Рыбки там следовательские плавают в аквариуме — шнырь— шнырь. Корм рядом лежит. Как мне хотелось повыкидывать их в окно — следовательские рыбки эти. Потом пришёл Шишкин, привёл стажёра — кормить рыбок. Стажёр такой как Шишкин, но молодой — бледная немощь, в прыщах, с носом. Подобострастно — «да, Олег Анатольевич, конечно, Олег Анатольевич…» Вдвоём они шептались и наклонялись над аквариумом, счастливые как два педераста.
Зашёл в кабинет, видишь у него аквариум… Не расслабляйся, следователь неумолимо прижимает тебя лопатками к полу, аквариум или нет. Дзержинский у некоторых из них висит. Я сказал одному: «Снимите Дзержинского. Он не имеет к вам ни малейшего отношения. Вы не имеете на него права. Он в тюрьмах сидел. Он такой как мы. Он сидел в Варшавском централе, а там каждую ночь на казнь, вешать людей выводили. Дзержинский был революционер, а вы охранка!» «Он основатель нашего ведомства», — сказал следователь. «Вам нужно повесить Зубатова», — сказал я убеждённо.
Другой мне говорит: «Кто Вам сказал, что Вы Великий Писатель? Мои друзья, все они с высшим образованием, читали ваши книги…» — Ну и что? «Не то, не то…» — пробормотал он. Я задумался, что бы ему ответить. А отвечать не стал. Эти его друзья с высшим образованием, я представил их себе, и только воскликнул: «Во как!» (Самодовольные, они с высшим, а у меня 10 классов!)
Самый лучший следователь — это алкоголик. Каждое утро он сам не свой, и в течение дня много раз бегает выпить. На тебя он смотрит как на досадную помеху или удобное алиби, в зависимости от того, сколько он выпил. Алиби звучит так: «Я занят, я работаю с подследственным», а помеха: «Ну зайди на пять минут, посиди с подследственным, мне отлучиться надо». И по коридору топ-топ-топ-топ-топ, к пиву, к пиву!
Однако для Государства их слабости не имеют значения. Все вместе, животастые, тощие как глисты, юные или дряхлые, сложены они в единую глыбу каменного холодного закона: трещина-яма рта, через которую они тебя заглатывают, каменные, глубокие уши, которыми подслушивают, немигающие злобные слепые глаза — чёрные угли. На каменных губах Закона — кровь запеклась пенкой.
Дикие девочки
Вообще-то взрослая, выросшая до отказа самка — смешна. Этакая затянутая в трусы и лифчик, мясная такая, тугая и остро пахнущая туша. Как бы ее варили как сарделину до отказа. Еще не лопается, но готова вот сейчас распороться трещиной. Сиськи-батоны, жировые отложения, живот вперед, задница — на зад. Особенно нелеп лифчик (бюстгальтер по-древнему) — какая-то просто сбруя, как на лошади или там, осле. Мы уже привыкли, но вообще-то хохотать нужно, когда стоит такое существо перед тобой в сбруе, и пальцами ног шевелит… Я думаю, лучшим из них этот поганый лифчик ненавистен. Конечно, есть, в конце концов, опасность отвисания, но лучше уж пусть когда-нибудь потом отвисают, чем сейчас в таком виде путешествовать и появляться в интимный момент с этими переметными сумами для грудей.
Девушка — существо выжидающее. Она всегда ждет. Не то, что она от природы такая. Это ее сделали зависимой. Внутри себя она, может быть, нетерпеливо простеньким матом кроет тебя за то, что ты еще не протянул к ней руки. Что до нее, то она давно все решила, девушка существо соглашающееся, впускающее или нет. Про себя она все решила о тебе, едва увидев. Она решила «Дам». «Ему дам». Она сделала полдела. И еще сделает часть, когда будет заниматься с тобой любовью. Постарается тебе понравиться, если ты ей нужен. Но общество и воспитание обрекло ее на пассивную роль, на роль «телки». Потому она ждет своего часа. И зыркает глазами. Ее мама так учила. И общество.
