Альберт Лиханов - Слётки
Такие видения вообще стали зачем-то являться к Борису в последние годы. Ни с того ни с сего. Кто-то что-нибудь скажет, или сам он задумается – и вдруг словно перелетит в иной мир, перескочит в чудесные, никогда не виданные дали. Они были разными и в то же время одинаковыми. В них никогда не было людей, хотя животных и птиц великое множество. И всегда – величественная, какая-то вселенская красота. Виделись вдруг ему неведомые, нетронутые леса, да такие близкие, что хотелось потрогать бабочку, пролетавшую там на расстоянии вытянутой руки.
Он видел и горы, озаренные боковым солнцем, и склоны вершин казались ярко-фиолетовыми, как у какого-то знаменитого художника, картину которого он видел в журнале.
И моря ему млились, да такие, что и придумать невозможно – все в айсбергах, очень ярких, синих и белых, цветах, немыслимой красоты, с голубизной, неоглядные ледяные поля…
Будто он летал над землей в эти мгновенья. Хотя никогда при этом не спал, вот что удивительно.
Мало ли какие людям снятся чудеса, ему так почти ничего не снилось, разве что какие-нибудь мелкие разговоры с мамой, бабушкой, ребятами из горевской компашки, а сцены эти вселенские, феерические, великие дали и пространства возникали вдруг, ни с того ни с сего, посреди бела дня. Будто душа его отделилась от тела, вознеслась на недосягаемую высоту и оттуда обозревает мир, то ли прощаясь с чем-то, то ли что-то познавая и к чему-то необыкновенному приготовляясь.
3*
35Есть в русском языке слова, обозначающие такое состояние, – почудилось, померещилось, примлилось, приблазнилось. Вот и Бориске блазнились какие-то непонятные, но яркие миры, и не сразу он приходил в себя, возвращаясь из этих странных путешествий духа.
В тот раз его вернул в избу Глебка. Он тронул старшего за руку, легонько прикоснулся – и, похоже, не в первый раз, – бережно всматриваясь в брата, сидевшего с открытыми глазами, но в странной, нездешней какой-то задумчивости.
– Ты чего, Боря? – спрашивал Глеб и смотрел на него взрослым, будто все понимающим взглядом. – Ты чего?
Бориска часто дышал, и пульс у него учащался, когда блазнились ему невиданные просторы. Наверное, так же часто бьются сердца у птиц, вьющихся там, в безмерном пространстве – их скорость велика, крылья трепещут, а значит, и кровь должна перетекать очень быстро.
Борис вздохнул, душа его спланировала с горних высот обратно в тело, он взглянул на Глебку с прежней радостью за него, да и за себя, за книжку, которая подарила это чувство, спросил:
– Ну что, еще кусочек торта?
– Нарезай! – понимающе откликнулся братец.
– Читаю. Хотя тут большой кусок из Тургенева.
– Что это? Тоже торт?
– Ещё какой!
– Попробуем!
– «Хороший соловей должен петь разборчиво и не мешать колен, а колена вот какие бывают:
Первое: Пульканье – этак: пуль, пуль, пуль, пуль.
Второе: Клыканье – клы, клы, клы, как желна.
Третье: Дробь – выходит примерно, как по земле дробь просыпать.
Четвертое: Раскат – трррр.
Пятое: Почти понять можно – плень, плень, плень. Шестое: Лешева дудка, этак протяжно го, го, го, а там короткое: ту! Седьмое: Кукушкин перелет – кукушка как полетит, таким манером кричит. Сильный такой звонкий свист. Восьмое: Гусачок: га, га, га, га.
Девятое: Юлиная стукотня: как юла – есть птица, на жаворонка похожая, – или как вот органчики бывают, такой круглый свист: фюиюию-июию.
Десятое: Почин – этак: тин-вить, нежно, малиновкой.
Это по-настоящему не колено, а соловьи обыкновенно так начинают. У хорошего нотного соловья оно еще вот как бывает: начнет – тин-вить, а там – тук! Это оттолчкой называется. Потом опять тин-вить… тук! Тук! Два раза оттолчка – и в пол-удара, этак лучше, в третий раз: тин-вить – да как рассыплется вдруг с… с… дробью или раскатом – едва на ногах устоишь – обожжет!» Уф!
– И я на ногах не стою, – утешил брата Глебка. – Еще бы не «уф»! Я, правда, ничего не понял. И не пойму, если мы с тобой, только без ребят, это еще раз не перечитаем. Там! В кустах! На опушке, где они поют!
Снова поразился Борис совсем недетскому желанию Глебки. А отвертеться не мог. И хотя книгу в сумеречное путешествие на природу они все-таки не взяли, сидя в том же месте, где сидели несколько дней назад всем гуртом, однако что-то припоминали, так написал Тургенев: и раскат – трррррр, и плень, плень, плень, плень, и клы-клы, и пуль-пуль… И круглый свист, еще совсем недавно непонятно почему так называемый, в самом деле оказывался круглым, а как еще иначе: фюиюиюиюию…
Глебка при том заметил Тургеневу, что дробь звучит, будто рассыпанная не по земле, а по полу – это больше похоже. Еще жаловался Борису, что не знает, какая это птица юла. Зато слово «оттолчка» сразу полюбил и к себе приспособил. Даже научился подражать, конечно, совсем не по-соловьиному, а по-человечески и по-детски:
– Тин-вить, тук! Тин-вить, тук!
Но результат Борисовых стараний оказался негожим. Глебка не успокоился, повторил:
– Хочу увидеть! Еще и удивился:
– А ты, Боря, разве не хочешь увидеть соловья? Особенно теперь! Когда мы так много уже про него знаем?
Подвигнул на новые розыски.
19
Много дней шерстил Борис книжку Брема, все искал рецепт, как поймать соловья, но ничего подобного не обнаружил, только срок в десять дней, отведенный библиотекой, сильно превзошел, явился туда хотя и с просьбой, но не уверенный, что будет понят. Так и вышло. Библиотечная начальница нахмурилась сразу, как только он порог переступил. А достав карточку, куда книга вписывалась, принялась отчитывать:
– Что же вы, молодой человек! Разве можно так задерживать? Книжка-то, сами видите, непростая, в одном экземпляре, дорогая. Мы вам, как новому читателю, одолжение сделали, выдав на дом, а вы…
– Извините, – покаялся Борис. – А что – её спрашивали?
– Кого её? – не поняла библиотекарша.
– Книгу.
– Ну, – смутилась, – допустим, и не спрашивали, но дорогая же, говорю вам, а за пропажи кому отвечать? Нам! Боимся!
Выдвинулась из-за стеллажей Дылда. Смотрела молча, с интересом, как конфузят её врага. Срамиться за так не хотелось, Борис ответил дерзковато:
– Ну, оштрафуйте меня, сколько я вам должен? Теперь уже книжная начальница охолонулась.
– Да надо бы, надо бы, но на первый раз простим, ладно.
Кому нравится, когда его прижимают? И хотя грешок в наличии имелся, Борис не считал его существенным, достойным наказания, а потому полез в пузырь, то есть в задний карман джинсов, вытащил пару неразменных, на всякий случай, десяток, протянул библиотекарше.
Та занервничала. Ну, в самом деле, чего это она так: чуть что – и сразу застращала парня, заугрожала, одним словом, не на того принялась управу искать.
Руками замахала, указала на Глебку – он за спиной стоял, всему внимал оттопыренными своими ушонками.
– Вот лучше брату мороженое купи. – Придумала, заулыбалась. – От имени нашей библиотеки. Верно, Марина?
Вот, значит, как ее зовут, Дылду-то! Ни разу за долгие школьные годы не поинтересовался Борис ее именем – Долговязая да Дылда.
Выходило, Борису уступали, как бы прощали невелик его грех, малость подумав, он деньги убрал, всё не решаясь задать вопрос про новый свой интерес. Так что Глебка его выручил – этот смущения не имел.
– А дайте нам теперь книжку, – проговорил он, – как соловья поймать.
– И зажарить? – молвила Марина.
Настала краткая пауза. Глебка просто подивился ее вопросу, но вовсе не смутился.
– Почему зажарить? – спросил он. – Посмотреть, а потом отпустить.
– Зачем вам смотреть? – опять вскинулась хмурая маленькая книжная начальница. Похоже, она такой и в детстве была – маленькой и хмурой, да такой и состарилась, ничему не радовалась, ни с кем не шутила, все понимала всерьез. – Вы просто их слушайте! Разве этого мало?
– Ему мало, – вступился за младшего Борис. – Может, он хочет стать, как это… птицеведом, в общем.
– Орнитологом! – поправила Дылда.
– Ну!
– Таких книг у нас нет, – решительно ответила заведующая. – И вообще! Снова говорю! Слушайте! А не ловите! Лучше мороженое брату купи!
На том и расстались. Без новой книжки, как Глебка желал, но с новой, вполне радостной мыслью полизать мороженое по дороге домой. Ну, а Борис шел слегка умытый. Его и отчитали, и вроде даже воспитывали. Такие речи были уже не по нутру. Ему, по крайней мере. Глебка-то что, с него как с гуся вода – купи ему поскорее мороженое.
Добрались до дому не скоро. Глебка долго примеривался к мороженому в маленьком магазинчике: шоколадное ему не нравилось, пломбир тоже, на красивое, с фруктовыми добавками у Бори не хватало денег, так что после долгих препирательств и уговоров сошлись на фруктовом эскимо, но едва вышли из лавочки, освободили от обертки, как Глебка уронил мороженое наземь, да в самую пыль! Ясное дело, разревелся, потому что, как ни пробовал Борис, очистить от налипшего сора эскимошку никак это не удавалось. Пришлось отдать тотчас набежавшей своре маленьких голодных бедолажек, одинаковых собачушек, дежуривших у магазинчика, похоже, весь световой день.
