Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 2
Да мало ли есть способов помешать советскому человеку спокойно спать и видеть желанные сны! Один мой знакомый десять лет ведёт титаническую борьбу с соседями по квартире. Так те каждую ночь по десять раз подряд прокручивают одну и ту же пластинку с песней «Любимый город может спать спокойно и видеть сны». С интервалом в пятнадцать минут. И не громко, чтобы милиция не придиралась. Но чтобы мой знакомый слышал. А чтобы самому спокойно спать, сосед изобрел автоматику, с помощью которой переставлялась какая-то штуковина в проигрывателе с заданным интервалом. Сосед изобрел эту автоматику в качестве рационализаторского предложения на заводе, но там ее не приняли. Сказали, что они этими рацпредложениями сыты по горло. А другой мой знакомый уже года два занимался жизнью во сне и довольно далеко продвинулся в этом — тут, как у йогов, есть более или менее далеко продвинутые спуны (так называют тех, кто живет во сне). Так он случайно проболтался о своих успехах старому университетскому приятелю. Тот на ближайшем же профсоюзном собрании выдвинул его в профком. И его избрали. После этого он ни одной ночи уснуть не мог толком — все мечтал о том, как станет председателем профкома, потом — председателем ВЦСПС, потом — членом Политбюро, потом — Генсеком. И получит в конце концов отдельную двухкомнатную квартиру с раздельным санузлом, которую ему обещают вот уже десять лет.
Итак, начав жить во сне, никому не трепитесь об этом. Помалкивайте в тряпочку и блаженствуйте в одиночку. Помните, тайна сновидений, в отличие от прав человека, не охраняется нашим законодательством даже формально. Великий русский поэт Лермонтов хотел, как вы знаете, забыться и уснуть. Но — проболтался об этом, да еще в стихах. Чем это все кончилось, вы тоже знаете: царское правительство убило его на дуэли. Так то было всего лишь царское правительство, а не советское. Последнее даже до дуэли не допустит, если только заподозрит вас в намерении забыться и уснуть. Холодным сном могилы можете засыпать сколько угодно. Но чтобы в груди играли жизни силы — это ни в коем случае.
Наши праздники
Все смеются над тем, что у нас трудящихся сгоняют приветствовать приезжающих и уезжающих вождей и видных государственных деятелей других стран, которые в данный момент вносят вклад в разрядку напряженности или способствуют общему прогрессу человечества. А напрасно смеются. Во-первых, правильно делают, что сгоняют, ибо вождей и прогрессивных деятелей надо всячески приветствовать, особенно — когда они уезжают. Если нас не пригонят в положенное место и не заставят приветствовать, кто же тогда вообще их приветствовать будет? Никто? Это, знаете ли, очень даже обидно. Обидно быть прогрессивным и не приветствоваться. А во-вторых, это — очень приятное времяпровождение. Покидаешь свое постылое учреждение и проводишь часа четыре на свежем воздухе. Наше место — на Ленинском проспекте у столба номер сто девяносто шесть (около спортивного магазина). Собирается приличная компания. Шутки, анекдоты. После того как приветствуемые деятели промчатся мимо, отправляемся в ближайшую забегаловку. В учреждение, конечно, не возвращаемся. И частенько бывает так, что просиживаем в забегаловке до закрытия. Уютно. Наступает чисто человеческая близость. У меня не было еще случая, чтобы после этого я провел ночь в одиночестве. Тут уж, конечно, не до сна. Но в этом деле есть своя бесспорная приятность, в особенности — с младшими научно-техническими сотрудницами и лаборанточками. Потом возникают трудности — не допустить их вторичного появления в моей холостяцкой комнатушке, ибо, если допустишь второй раз, она придет и третий. И может остаться насовсем, что не входит в мои планы. Но я имею многолетний опыт по части избавления от претенденток на мои сердце и руку. К тому же преодолевать трудности нас приучают с детства.
Вот и тогда, только я начал позевывать (первый признак — пора на обед), как по коридорам и кабинетам забегали сотрудники дирекции, канцелярии, профкома, партбюро, комсбюро и прочих общественных и административных органов с криками «Выходи во двор!», «Кабинеты запираются!», «Сбор у столба номер сто девяносто шесть!», «Будет проверка!» и т.д. Я захлопнул книгу, которая лежала передо мною для отвода глаз (вверх ногами, чтобы стукачи из дирекции могли заметить, что это не детектив, а том из собрания сочинений), пересчитал оставшиеся в кошельке монеты (получка через два дня!) и начал сколачивать подходящую компанию. Уговаривать никого не пришлось. Из женского персонала на меня на сей раз нацелилась психически неуравновешенная дама из сектора перспективного планирования проблем. Каких проблем? Все равно каких. Любых. Они занимаются проблемами планирования проблем, причем — перспективного, то есть с ударением на слове «планирование» и «перспективное», а не на слове «проблем». Но это не важно. Важно тут другое: эта дама взяла меня под руку и прошипела в ухо, что ей надо со мной посоветоваться по одному очень важному делу. Я осмотрелся кругом в надежде найти более приятную физиономию, с обладательницей которой я якобы уже договорился советоваься сегодня по еще более важному делу, но не заметил ничего подходящего. Молодежь сегодня уже угнали частично на овощную базу, частично — на подшефную стройку, в учреждении осталась одна шваль предпенсионного возраста. Ладно, сказал я даме, надеясь, однако, что удастся как-нибудь выкрутиться.
В метро протолкнулись с большим трудом — трудящиеся со всех концов Москвы направлялись туда же, куда и мы, и с тою же целью. На толкучку, однако, никто не раздражался. Преобладала приподнятость, возбужденность, веселость, юмор. Завязывались разговоры с незнакомыми людьми, будто все мы были из одного огромного дружеского коллектива. В вагоне мне удалось оторваться от психически неуравновешенной дамы из сектора «Трех П» и познакомиться с более молодой и неизмеримо более приятной женщиной, которой предстояло приветствовать (а кого, собственно говоря?!) через пять столбов от нас. Я уговорил ее помочь мне — подойти ко мне после процедуры приветствия под видом старой знакомой и спасти от дамы из «Трех П». За это я обещал ей флакон духов, какие она пожелает. Она сказала, что я многим рискую, давая такие обещания, ибо в Москве сейчас продаются такие духи, на которые зарплаты младшего сотрудника может не хватить. Я сказал, что я старший сотрудник, скрыв то, что я — технический. Она сказала, что, глядя на меня, такого не подумала бы. У них в конторе старшие на такие мероприятия не ходят. Я сказал, что у нас тоже не ходят, но что я — исключение. Она сказала, что в таком случае она спасет меня от дамы из «Трех П» еще до проезда высоких персон. Кстати, встречаем мы или провожаем? И кого именно? Я сказал, что я такой ерундой никогда не забиваю себе голову. И мы поняли друг друга.
Такие минуты первого знакомства я обожаю. Хотя я знаю, что все равно из этого ничего путного не выйдет (я и со своей бывшей второй женой познакомился аналогичным образом), у меня все равно возникают волнующие иллюзии. Моя новая знакомая сходила к своему столбу (отметиться), потом отыскала меня как старого знакомого (к неудовольствию дамы из «Трех П»), и мы уже не расставались, прогуливаясь от моего столба до ее столба и обратно. Через час высокие персоны и сопровождающие лица промчались в черных машинах по направлению к центру. Мы проводили их равнодушным взглядом, присоединились к нашей теплой компании и направились в кафе «Луна».
Наши нравы
Это вранье, будто в наших тюрьмах плохо кормят заключенных, говорил на партийном собрании старый член партии, пенсионер, прикрепленный к нашей организации. Их там кормят на убой!
Их нравы и общие выводы
На Западе тоже есть свои недостатки, сказал Кандидат. У нас один доктор наук полгода прожил в Западной Германии. Не мог дождаться конца командировки, попросился домой досрочно. Однажды получил он толстый пакет каких-то официальных бумаг — там бумажки любят, без инструкций и квитанций даже в туалет не ходят. Получил наш доктор бумаги, решил прочитать. Хотя язык знал прилично, понять ничего не мог. Две недели бился, обложился всякого рода словарями и справочниками. Штук десять консультаций у специалистов взял. А все это стоит больших денег. Марок пятьсот угробил. В конце концов разобрался: от него хотели просто получить десять марок и двадцать пфеннигов для какого-то благотворительного общества. Это его и доконало. Он преисполнился тоской и попросился домой. С тех пор слышать ничего о Западе не хочет. Какая отсюда мораль? Очень простая. Общества различаются только формами идиотизма, а не сущностью идиотизма. Не преувеличивайте человека и человечества. Если люди научились играть на скрипке и летать в космосе, это еще ничего не значит. Человек по природе своей кретин. И всякие штучки-дрючки он изобрел не от большого ума, а от непроходимой глупости. Так вот, на Западе весь идиотизм происходит от избытка тряпок, жратвы, свобод. У нас — от недостатка. А середины нет. Вернее, она есть, но она и есть основа того и другого.