Артур Хейли - Менялы
Однако во всех прочих отношениях Беатрис его вполне устраивала. Семья, где она родилась, принадлежала к бостонскому высшему обществу, и Беатрис, как положено, стали «вывозить» в свет в качестве дебютантки. На одном из балов, куда Роско явился во фраке и в белых перчатках, их официально представили друг другу. Затем они стали встречаться в сопровождении пожилых дам и через два года — ровно столько, сколько приличествовало после помолвки, — поженились. На свадьбу, о которой Хейворд до сих пор вспоминал с гордостью, пожаловал весь цвет бостонского общества.
Беатрис, как и Роско, всегда ставила во главу угла респектабельность и социальный статус. Только вот одного недоставало Беатрис и её блистательному семейству — денег. И сейчас Роско Хейворд в очередной раз горько пожалел о том, что его жене никогда не получить наследства.
На протяжении всей их совместной жизни самую большую проблему составляло то обстоятельство, что им приходилось существовать лишь на жалованье Роско. В этом году, как показывали сегодняшние подсчеты Роско, расходы Хейвордов грозили значительно превысить доходы. В апреле ему опять придется влезать в долги, чтобы уплатить подоходный налог, — так было и в прошлый, и в позапрошлый годы. Так будет и впредь, если ему не повезет с акциями.
Многие бы только улыбнулись, услышав, что исполнительный вице-президент, получавший 65 000 долларов в год, с трудом сводит концы с концами, не откладывая ни цента про черный день. Однако дело обстояло именно так.
Во-первых, почти треть годового жалованья съедал подоходный налог. Затем надо было выплачивать кредит за дом — это ещё 16 000 долларов в год; 2500 долларов уходило на городские налоги. Итого, оставалось 23 000 долларов — то есть около 450 долларов в неделю — на все прочие расходы: ремонт, страховку, еду, одежду, машину Беатрис (в распоряжении Роско был лимузин с шофером от банка), кухарку, благотворительные пожертвования и множество других более мелких трат, составлявших в результате колоссальную сумму.
В такие моменты Хейворд неизменно приходил к выводу, что их дом — непозволительное расточительство. Такой огромный особняк был им ни к чему даже тогда, когда Элмер жил с ними, а уж сейчас и подавно. Вандерворт, получавший такое же жалованье, снимал квартиру, что было гораздо разумнее; однако Беатрис, дорожившая именно размерами и престижем дома, о квартире и слышать бы не захотела, да и сам Роско вряд ли бы на это пошел.
А потому приходилось экономить, что страшно раздражало Беатрис, которая не желала мириться с отсутствием денег. Ее привычка к расточительству была видна во всем. Она никогда не пользовалась полотняной салфеткой дважды — даже если салфетка оставалась чистой, её непременно надо было отдать в стирку. То же самое происходило с полотенцами, так что счета из прачечной были непомерно велики. Она часто звонила в другие города и редко выключала за собой свет. Несколько минут назад Хейворд спустился на кухню налить себе стакан молока, и хотя Беатрис легла спать два часа назад, везде на первом этаже горел свет.
Тем не менее в чем-то им все же приходилось себе отказывать. Например, в путешествиях во время отпуска — последние два года Хейворды никуда не ездили.
Другая неприятность заключалась в том, что у них не было никаких сбережений, кроме нескольких акций «ФМА», которые, вполне возможно, скоро придется продать, впрочем, вырученных денег вряд ли хватит на покрытие денежного дефицита за этот год.
Сегодня вечером Хейворд пришел к единственному выводу: после того как он займет денег, они должны максимально сократить расходы в надежде на скорые перемены к лучшему.
В частности, он рассчитывал на то, что станет президентом «ФМА».
В «Ферст меркантайл Америкен», как и в большинстве других банков, разница между зарплатой президента и представителей следующего эшелона управления была чрезвычайно велика. Бен Росселли получал 130 000 долларов в год. Его преемник, безусловно, унаследует и его жалованье.
Если Роско Хейворд добьется своего, он станет получать в два раза больше. Даже при больших вычетах оставшихся денег хватит на то, чтобы решить все насущные проблемы.
Глава 12
Наступила пятница.
Эдвина и Льюис Д'Орси завтракали в своей роскошной квартире на крыше небоскреба.
Прошло три дня после трагического сообщения Бена Росселли, и два дня — после обнаружения недостачи в центральном отделении «ФМА».
Пока ничего нового выяснить так и не удалось. Весь вчерашний день два специальных агента ФБР дотошно допрашивали сотрудников банка, но, увы, это ни к чему не привело. Главным подозреваемым лицом оставалась Хуанита Нуньес, которая по-прежнему все отрицала, упорно настаивала на своей невиновности и отказывалась пройти проверку детектором лжи.
Подобное упрямство лишь усиливало подозрения, однако вот что сказал Эдвине один из агентов ФБР:
«Мы можем подозревать её сколько угодно, но у нас нет ни малейших доказательств её вины. Что же касается денег, то даже если они спрятаны у неё на квартире, для получения ордера на обыск нам нужны серьезные улики. У нас же нет никаких. Разумеется, мы будем за ней следить, но это не та слежка, какую ФБР устанавливает в других случаях».
Сегодня агенты ФБР снова будут в банке, но вряд ли им удастся продвинуться дальше.
Администрации банка ничего другого не оставалось, кроме как уволить Хуаниту Нуньес с работы. Эдвина решила, что сделает это сегодня. Но от такого финала никому легче не станет.
Эдвина сосредоточилась на еде — омлете и гренках, — которую только что подала горничная. Льюис сидел напротив, уткнувшись в «Уолл-стрит джорнэл», и, как обычно, ворчал по поводу очередной глупости, допущенной Вашингтоном. Сверкая глазами поверх полукруглых очков в металлической оправе, Льюис Д'Орси швырнул газету на пол, где уже валялись просмотренные «Нью-Йорк таймс», «Чикаго трибьюн» и лондонская «Файнэншл таймс».
Эдвина листала «Крисчен сайенс монитор». С виду Льюис был тщедушным человечком, напоминавшим ивовый прутик, — можно было подумать, что это следствие недуга или недоедания, на самом же деле он не страдал ни тем, ни другим. Его худое, почти изможденное лицо полностью соответствовало фигуре. Иногда Льюис подшучивал над своим тщедушием. Он стучал пальцем по лбу и приговаривал: «Природа обделила меня мускулатурой, зато с лихвой восполнила этот недостаток здесь». Что было поистине верно — даже недруги признавали его блестящий ум, особенно когда дело касалось финансов.
Он издавал частный дорогостоящий «Деловой листок», предназначавшийся для узкого круга подписчиков в США и за рубежом; бюллетень содержал информацию относительно выгодного помещения денег; кроме того что он обеспечивал Льюису высокий уровень жизни, он служил ещё чем-то вроде копья, которым Льюис пронзал правительства, президентов, премьер-министров и политиков, проводивших неуклюжую финансовую политику. С точки зрения Льюиса, она почти всегда была именно таковой.
«Если вы поставили перед собой цель сделать деньги, — говорила Эдвина, — то обратитесь за советом к Льюису». Он не раз доказывал её правоту — те, кто следовал его рекомендациям, бывали щедро вознаграждены. В последнем выпуске «Делового листка» он писал:
«Доллар США — когда-то гордая и честная валюта — доживает свой век, как и нация, которую он представляет. Благодаря безумию финансовой политики, проводимой несведущими и продажными политиканами, сосредоточенными на собственном пупке и на результатах выборов, нас постиг финансовый кризис, из которого нет выхода.
Если у вас есть доллары, оставьте себе на такси, еду и почтовые марки. Да ещё на билет до какой-нибудь более благополучной страны.
Не можете улететь сами — переведите свои деньги за океан. Обратите доллары — пока есть ещё такая возможность (скоро её не будет!) — в немецкие марки, швейцарские франки, голландские гульдены, австрийские шиллинги, ливанские фунты — в любую валюту.
И положите их в какой-нибудь европейский банк, лучше всего в швейцарский — вне досягаемости американских бюрократов…»
Льюис Д'Орси трубил об этом на все лады вот уже несколько лет.
У Льюиса были потрясающие друзья и потрясающие связи — во многом залог его успеха. Он внимательно следил за всеми изменениями в системе налогообложения и давал советы читателям бюллетеня, как употребить себе во благо тот или иной закон.
Сам Льюис платил чисто символический подоходный налог, который никогда не превышал нескольких сотен долларов, в то время как его реальные доходы исчислялись семизначным числом.
Несмотря на пример своего мужа, Эдвина придерживалась на сей счет собственной точки зрения и платила в государственную казну значительно больше со своих относительно скромных доходов. Однако их общими счетами — за квартиру и все её содержимое, «мерседесы»-близнецы и прочие удобства — занимался Льюис.
