Стеф Пенни - Нежность волков
— Ценности это не представляет, — добавляет он. — Чисто академический интерес.
Я сохраняю молчание.
— Наверное, я должен вам довериться, — говорит он с застенчивой улыбкой. — Вы, наверное, сомневаетесь, правду ли я говорю, так что расскажу все с самого начала. Месье Жаме приобрел кусок слоновой кости, примерно такой величины… — Он показывает мне ладонь. — С рукотворными следами на ней. Возможно, этот предмет представляет собой археологическую ценность.
— Вы же назвались адвокатом?..
— Адвокат по профессии. И археолог по призванию. — Он разводит руками. Я озадачена, но он кажется искренним.
— Признаться, я не слишком хорошо его знала, хотя мне очень жаль, что он умер. Это случилось так… внезапно.
Полагаю, слово «внезапно» тоже подходит к случаю.
— Должно быть, кажется странным, что я приехал за этой вещью почти сразу после его смерти, но она действительно может оказаться очень важной. С виду она совсем невзрачна, и будет ужасно обидно, если ее выкинут, просто не зная, что это такое. Вот почему я здесь.
Его взгляд, открытый и несколько неуверенный, совершенно меня обезоруживает. Даже если он врет, я не могу себе вообразить, какую он может представлять угрозу.
— Что вы, мистер Стеррок, — начинаю, — я вовсе не…
Внезапно я обрываю фразу, услышав кое-что еще — шорох камешков на тропинке за хижиной. Я тотчас хватаю стоящую на печи лампу.
— Мистер Стеррок, я вам помогу, если вы поможете мне и сделаете то, что я скажу. Пойдите спрячьтесь в кустах у реки. Ничего не говорите. Если вы останетесь незамеченным, я расскажу вам все, что знаю.
В изумлении он разевает рот, однако движется с впечатляющей для мужчины его лет живостью: в тот момент, когда я заканчиваю говорить, он уже за дверью. Я задуваю фонарь, закрываю и заматываю дверь проволокой, прежде чем скрыться в кустах заросшего сада Жаме. Мысленно я благодарю Жаме за отсутствие садоводческих амбиций: здесь таких, как мы, и дюжина спрячется.
Стараюсь раствориться в кустах и чувствую, как нога погружается во что-то мягкое и мокрое. Шаги приближаются, в руке темной фигуры качается горящий фонарь.
К моему невообразимому изумлению, это Ангус.
Светя себе фонарем, он открывает дверь и заходит в дом. Я жду довольно долго, замерзая в насквозь промокшей туфле и гадая, когда же Стерроку надоест и он выйдет из своего укрытия, предпочтя говорить с вновь прибывшим, а не с безумной женщиной. Наконец Ангус появляется снова и заматывает проволоку на двери. Почти не оглядываясь по сторонам, он шагает по тропинке, и вскоре даже свет его фонаря скрывается из виду.
Вокруг темнота, хоть глаз выколи. Я неуклюже выпрямлюсь, так что трещат суставы, и вытаскиваю ногу из мерзкой жижи. Чулок тоже промок. Отыскиваю спички и не без труда ухитряюсь зажечь фонарь.
— Мистер Стеррок, — зову я, и пару мгновений спустя он вступает в круг света моего фонаря, отряхивая от листьев поношенное пальто.
— Что ж, прямо приключение какое-то, — улыбается он. — Кто он, этот джентльмен, от которого мы прятались?
— Не знаю. Слишком темно, чтобы разглядеть. Мистер Стеррок, я прошу прощения за все это; вы, должно быть, неизвестно что обо мне думаете. Буду откровенной, как вы были со мной, и, возможно, мы сможем друг другу помочь.
С этими словами я отпираю дверь, и снова ужасный запах чуть не валит меня с ног. Если Стеррок это заметил, он неплохо скрывает свои чувства.
Большинство мужей, чьи жены скрываются в сумерках и возвращаются затемно вместе с незнакомым мужчиной, не будут столь обходительны, как Ангус. Это одна из причин, почему я вышла за него замуж. Сначала он мне доверял, а теперь не знаю, может, не считает меня способной возбудить в ком-либо греховные помыслы или его это просто не заботит. Совершенно незнакомые люди редки в Дав-Ривер; обычно они служат хорошим поводом для праздника, но Ангус лишь поднимает взор и невозмутимо кивает. Опять же, возможно, он заметил его у хижины.
О себе Стеррок рассказывает совсем немного, но за ужином у меня складывается о нем определенное представление. Представление о человеке с дырявыми башмаками и пристрастием к хорошему табаку. Человеке, с таким аппетитом поглощающем свинину с картошкой, как будто неделю не видел приличной пищи. Человеке учтивом, умном и, похоже, разочарованном жизнью, но не лишенном честолюбия, судя по тому, как ему хочется добыть этот маленький кусок кости, чем бы он ни был.
Мы говорим с ним о Фрэнсисе. Дети, бывает, теряются в лесу. Это известно. Мы неминуемо переходим к обсуждению сетоновских девочек. Как и всем по эту сторону границы, ему о них известно. Стеррок обращает внимание на разницу между сестрами Сетон и Фрэнсисом, и я соглашаюсь, что Фрэнсис — вовсе не беззащитная маленькая девочка, но, признаться, это не слишком утешает.
Иногда замечаешь, что смотришь на лес другими глазами. Иногда он перестает быть просто скопищем деревьев, обеспечивающим нас кровом и теплом и скрывающим наготу земли, чем ты вполне доволен. А иногда, как сегодня, это огромное темное пространство, конца которого тебе никогда не увидеть, обладающее не только длиной и шириной, чтобы поглотить тебя, но и глубиной неизмеримой, и еще неизвестно чем.
А иногда вдруг ловишь себя на том, что смотришь на собственного мужа и гадаешь: тот ли это честный малый, которого ты знаешь — кормилец, друг, отпускающий глупые шутки, которые тем не менее заставляют тебя улыбнуться, — или в нем тоже есть глубины, доселе тебе неведомые? Чего можно от него ждать?
~~~
За ночь резко падает температура. Когда Дональд стирает с оконного стекла иней, его приветствует мир, припорошенный снегом. Он думает, каково было Джейкобу ночевать в конюшне. Джейкобу не привыкать к холоду. Прошлая зима — первая для Дональда в этой стране — оказалась сравнительно мягкой, но все же потрясла его. Это зубодробительное утро — всего лишь первая ласточка.
Нокс договорился с одним из местных, чтобы тот вместе с Маккинли отправился вдогонку за французом. С кем-то достаточно непритязательным, чтобы Маккинли не пришлось делиться с ним славой… Дональд тут же отбрасывает эту мысль, как слишком уж немилосердную. Последнее время у него все больше и больше таких мыслей. Вовсе не этого он ожидал, покидая Шотландию; огромная уединенная земля влекла обещанием чистоты, — казалось, суровый климат и простая жизнь отточат характер, избавят от изъянов. Но все оказалось совершенно по-другому — или, возможно, изъяны были слишком глубокими. Наверное, в первую очередь виновата слабость его моральных устоев.
После отъезда Маккинли, до последней минуты немногословного и раздражительного, Дональд засиживается за кофе в надежде увидеть Сюзанну. Конечно, само по себе удовольствие — сидеть за столом, накрытым белой льняной скатертью, разглядывать висящие на стенах картины, в то время как тебе прислуживает белая женщина — пусть даже неотесанная ирландка, или задумчиво уставиться на пламя, и все это без грубых шуток в его адрес. Наконец терпение его вознаграждается, и обе девушки занимают свои места за столом.
— Ну, мистер Муди, — говорит Мария, — выходит, вы стоите на страже нашей безопасности, в то время как остальные преследуют подозреваемых.
Просто невероятно, как сумела Мария одной фразой заставить его почувствовать себя трусом. Он старается, чтобы слова его не прозвучали оправданием:
— Мы ждем Фрэнсиса Росса. Если сегодня не вернется, мы отправимся за ним.
— Вы же не думаете, что он мог это сделать? — очаровательно сдвигает брови Сюзанна.
— Я о нем ничего не знаю. А вы как считаете?
— Я считаю его семнадцатилетним мальчишкой. Довольно привлекательным, — украдкой поглядывая на него, отвечает Мария.
— Он милый, — опустив глаза, соглашается Сюзанна. — Застенчивый. У него не много друзей.
Мария саркастически фыркает. Дональд думает, что перед Марией с ее язвительностью и Сюзанной с ее красотой любой юнец станет робким и неуклюжим.
— Он с нами не слишком общался, — добавляет Мария. — Да и ни с кем, насколько я знаю. Просто он всегда кажется каким-то трусоватым. Он не охотится и вообще не делает ничего, чем занимаются остальные мальчишки.
— А чем занимаются остальные мальчишки? — Дональд пытается утвердить дистанцию между собой нынешним и семнадцатилетним, когда он тоже не охотился и без всяких сомнений был бы назван трусоватым этими молодыми особами.
— Ой, знаете, они сбиваются в кучки, разыгрывают друг друга, напиваются… И тому подобная чепуха.
— Вы полагаете, тот, кто ничего подобного не делает, и убийство совершить неспособен?
— Нет… — Мария задумывается. — Он всегда кажется угрюмым и… ну, в общем, в тихом омуте черти водятся.
— Вот однажды, я помню, в школе, — говорит Сюзанна, и лицо ее светлеет. — Думаю, ему было около четырнадцати, и другой парень, Джордж Притти, что ли?.. Нет-нет, это был Мэтью Фокс. Или…
