Эдуард Лимонов - Моя политическая биография
глава VIII. Бункер
В середине декабря, в обстановке всё большего давления на нас, выживания нас Чикиным из помещения в «Советской России», мы написали письмо московскому мэру. В письме я и Дугин просили дать помещение для редакции «Лимонки» и «Элементов». Письмо Лужкову было лишь одним из проведённых запланированных действий по добыче помещения. Я не очень надеялся, что от письма будет хоть какой-то результат. Но ещё до Нового года от Лужкова позвонили. Позвонили Дугину, так как у него был телефон, а я жил в это время у метро «Академическая» на улице Гримау — в квартире без телефона, но спросили меня. Через несколько дней нас принял глава Москомимущества Олег Михайлович Толкачёв. Белая рубашка, волосатые руки, седые волосы, — Толкачёв обращался исключительно ко мне и с большим уважением. Он предлагал мне купить помещение и очень удивился, когда я сообщил, что не имею достаточно денег для этого. Сошлись на том, что Москомимущество предложит нам в аренду несколько помещений, мы выберем, и «мы оформим вам помещение, Эдуард, по самой низкой цене». Далее Олег Михайлович пустился в рассуждение о том, что власть и искусство всегда шли рука об руку, что Достоевский воспитывал наследника царя.
Когда мы вышли, Дугин поделился со мной, что не понял параллель Толкачёва до конца. «Если вы, Эдуард, — Достоевский, то кто наследник? Лужков, очевидно, отец-государь. Они вас очень высоко ценят, Эдуард Вениаминович!» — заключил Дугин с некоторой завистью. А когда я посетовал на то, что почему же в таком случае, если ценят, нам не дают помещение бесплатно, Дугин заверил что 17 рублей в год за квадратный метр — о такой цене говорил Толкачёв — это и есть бесплатно.
Дугин меня не убедил до конца в том, что мы получили наилучшее из возможных предложение. Увы, я оказался прав в своих опасениях: уже через год арендная плата за квадратный метр, даже самая низкая, взлетела в десятки раз. Во всяком случае нам стало невмоготу платить аренду (ведь доходов у политической партии быть не может, а у радикальной газеты тем паче, — какие доходы!), и через некоторое время наши отношения с Москомимуществом осложнились. Мы даже оказались друг против друга в Арбитражном суде в 1997 году. Впрочем, их сторона вскоре отозвала свой иск к нам. Мы выбрали одно из четырёх первых же предложенных нам помещений. Можно было, разумеется, не торопясь выбрать и лучшее, чем полуподвальное помещение на 2-й Фрунзенской, дом 7, но ведь нам срочно нужно было работать, строить партию, делать газету. Пока что газета приезжала из Твери ко мне в квартиру на улице Гримау (за исключением той части, которую брал на распространение «Логос-М»), а уж оттуда я с помощью Тараса развозил её по распространителям. Шесть пачек у нас брал симпатичный украинец Мусиенко из отдела распространения газеты «Правда», их надо было отвозить аккуратно по нашему прежнему адресу — на ул. Правды, рядом с газетой «Советская Россия». Две пачки брали помещающиеся во дворе напротив Елисеевского магазина, в подвале, военные-отставники, они недолго владели небольшим распространительским агентством. Я помню себя, выходящего из метро на Пушкинской площади, в гололёд, несу восемь пачек газет, по четыре в руке, то есть 800 экземпляров! Жилы рвались. Зато какое наслаждение, когда, продолжая путь, я загружался в метро уже только с 600 газетами!
При первом посещении Бункер наш меня напугал. Тёмный, подслеповатый, бегают огромные тараканы, бродят полупьяные слесаря в брезентовых робах. При этом слесаря почему-то назывались «газовщиками» и никак не хотели съезжать. Их впустила в помещение директриса ЖЭКа — вульгарная горластая тётка. Дугин убедил меня, что мы владеем богатством в центре Москвы. Только в конце февраля 1995 года мы оформили нужные документы и получили помещение в аренду на десять лет. С криками, чуть ли не с дракой, я лично выгнал газовщиков. Пришёл Сергей Мелентьев, брат жены Дугина, и поставил на входную дверь наш замок. Так мы и вступили во владение помещением. Долгое время у помещения не было имени. Наконец устоялось два названия: «бункер», предложенное мной, и «штаб» — само собой укоренившееся, неизвестно кем брошенное. Дугин забрался в самую глубь помещения: взял себе две вполне цивилизованные комнаты, повесил там свои правые плакаты, поставил замок.
Пришли новые массовые национал-большевики. Первая волна. Некоторые до сих пор в партии. Художник Кирилл Охапкин и отставной прапорщик Виктор Пестов; студент, он тогда только поступил на первый курс Строительного института, Василий Сафронов. Пришёл, правда долго у нас не удержался — странноватый беженец из ЛДПР — Дима Ларионов (впоследствии сидел в тюрьме… и вновь к нам вернулся), пришёл лысый молодой симпатяга Проваторов. Впоследствии, правда, он от нас ушёл, не сойдясь характером с Карагодиным. Пришёл анархист Цветков вместе с анархистом Димой Костенко, а с ними красивый мелкий анархист Алексей и некрасивая девочка с косами и выпученными глазами. Пришёл Миша Хорс — 17-летний студент МГУ, факультет геологии, задержался в НБП надолго, ездил в азиатский поход, был впоследствии моим охранником после Разукова. Но женился в 1998-м и дезертировал. Пришёл Данила Дубшин — качок и спортсмен. Пришла Лаура Ильина.
Мы решили пробить дверь на боковую улочку, расширить окно. Все вышеперечисленные, к ним даже прибавился Паук — лидер «Коррозии металла» и моя жена Наталия Медведева, собрались и, подняв тучи пыли, заделались строителями. Кто-то срывал со стен фанерит, большинство занялось перестиланием полов в большом зале, руководил нами всеми художник Миша Рошняк. Его привёл Дугин. Рошняк составил первый план перестройки Бункера и первую смету. Решено было сделать ремонт по минимуму. Такой, какой делают бедные художники в своих мастерских. В «Анатомии героя» я описал эти дни свежо и с чувством. На второй заряд свежести у меня сегодня не хватает эмоций, все эмоции отнимает тюрьма. Но в контексте истории партии Бункер на 2-й Фрунзенской очень важен, его обойти нельзя. Потому не поленитесь и прочитайте «Анатомию героя». Надо сказать, что все мои книги продолжают и расширяют друг друга. Некоторые последние, как «Книга воды», увеличивают отдельные ситуации. Такой я писатель. Предъявить ко мне требования как к Льву Толстому, чтобы он больше не возвращался к «Анне Карениной», вам не удастся. Я буду, пока жив, возвращаться к своим книгам. Вступать с ними в спор, комментировать, опровергать персонажей, увеличивать детали. Впрочем, даже Толстой собирался написать продолжение «Карениной» — «Алексей Вронский».
Бункер. Место встреч и место происшествий. Здесь были обыски и налёты. Здесь умер на полу мой охранник Костян. Отсюда мы отправлялись на сотни демонстраций, пикетов, на сотни акций. Люди выходили отсюда, чтобы быть арестованными.
В 1995-м мы сражались с кагэбэшным бетоном (дом изначально был населён пенсионерами КГБ), оказалось, что увеличить проём окна с помощью кирки — это все равно что пытаться перочинным ножом спилить дуб. Пришлось нанимать дорожных рабочих с пневматическим молотком. Но и они, с грохотом, с плевками и матюгами, возились долго и до конца с работой не справились: на месте окна образовалась безобразная круглая дыра. В довершение всего железная дверь, сваренная Мишей Рошняком, оказалась крупнее нашей дыры. Мы до поздней осени возились с этой дверью: наш сварщик Пестов ослеп, правда, временно. Так или иначе к первому снегу дверь стояла на месте, вниз вели ступеньки, которые я сделал сам, ценой изъеденных цементом подушечек пальцев. У нас, таким образом, был теперь свой собственный вход.
Первые истории партийного Бункера скорее комичны. Так, например, огромную деревянную пробку, закупоривающую трубу, срывало раза три. И дерьмо, окурки — короче, всё содержимое фановой трубы плавало по Бункеру. До дугинских помещений дерьмо не добиралось. Всё ограничивалось полсотней лучших квадратных метров нашего штаба, расположенных между двумя входами в помещение. Помню, первый раз дерьмо прорвало ночью. Явившийся рано утром в штаб за газетами Карагодин обнаружил несчастье и забросал дерьмо газетами. Кажется, газетой «Завтра», несколько пачек которой предприимчивый Тарас Рабко украл из типографии «Тверской Печатный Двор», где «Завтра» печатали вместе с «Лимонкой». Рабко надеялся наварить на «Завтра» денег, обычно он отвозил пачки к музею Ленина и за полцены сбывал старушкам. Мы с Дугиным издалека увидели Карагодина, с отвращением выносящего в мусорный бак какие-то гнусного вида газеты. Делать было нечего: философ и председатель партии, жрец и кшатрий, пошли убирать дерьмо. Позднее явился Рабко, проклинал нас за то, что пустили его товар на такую низменную цель. Потом мы дружно все смеялись, рассуждая о том, как будут веселиться последующие поколения, узнав о том, как в действительности всё начиналось, как отцы-основатели Национал-большевистской партии стояли в лужах и сгребали дерьмо!
