Михаил Балбачан - Шахта
По протекции нового приятеля Сашка перевели в его комсомольскую бригаду. Сперва он там тоже грузил породу вручную, а потом сам, никого не спросясь, наладил забытый всеми пневмопогрузчик, найденный им в забученном тупичке. Сашок до того насобачился на нем работать, что товарищи его даже зауважали.
– Сашок-то у нас молодцом оказался, – говорили, – утер, …, нос начальству!
Во время перерывов они частенько просили его потравить чего-нибудь «высоконаучное». Сашок всегда с удовольствием соглашался. Прежде он никогда не попадал в центр всеобщего внимания и не подозревал, как это может быть приятно. Говорить он, кстати, умел, объяснял все просто и доходчиво. Звеньевой Самохин, член парткома шахты, однажды поинтересовался:
– Слышь, Сашок, а чего тебя, это самое, мастером до сих пор не ставят? Ты ж вроде как диплом имеешь?
– А … его знает! – пожал плечами Сашок.
– Понятненько, – неопределенно выразился Самохин, но вопрос на бюро поднял, обобщив его до масштабов шахты в целом. Вышел приказ, согласно которому техник Белоконь А. И. назначался сменным мастером по вентиляции.
Сашок чрезвычайно активно включился в это дело, и вскоре обнаружил, что почти третья часть выработок не проветривается вовсе. Тогда он составил подробнейшую докладную на имя начальника шахты тов. Смирнова Е. Г., в которой яркими красками живописал выявленные безобразия. Но сперва, на всякий случай, зачитал ее Самохину, к которому чувствовал особое доверие. Тот сказал:
– О…ительно, пацан, ты это все изобразил, только я-то тут при чем? Ты давай лучше к начальству двигай.
– Небось пошлет он меня куда подальше.
– Как это пошлет? Не дрейфь, ты ж теперь вроде как сам начальник у нас.
Смирнов его действительно никуда не послал и даже похвалил:
– Молодец, Белоконь, не ошибся я в тебе! Мы с тобой, знаешь, что теперь сделаем?
– Нет, – честно ответил Сашок.
– Мы тут кое-чего подправим и пойдем с тобой к главному инженеру треста. Ты там это все ему доложишь. Главная твоя задача будет – вентиляторы выбить. Ну, или хотя бы чтобы он усек, в каких невозможных условиях мы тут план даем.
Они ездили в трест, и Сашок доложил свою записку, а через неделю шахта получила новенький вентилятор и даже запасной электромотор к нему. Потому что пути руководства неисповедимы. Так Сашок в зените славы и на руководящей должности встретил свое восемнадцатилетие. Казалось бы, живи да радуйся, только вдруг затосковал парень. Все потому, что была у него одна нехорошая привычка – задумываться. По правде сказать, он почти все время о чем-то думал, это очень смешило товарищей и выставляло его человеком несерьезным, чуть ли не чудаком.
Размышлял Сашок о самых разных вещах, но больше всего о женщинах и о том, чтобы не прожить свою единственную жизнь как другие. На третьей странице областной газеты подобные мысли квалифицировались как наивные, требующие постоянного внимания комсомольской организации, но, в общем и целом, нормальные искания молодого советского человека, строителя коммунизма, на предмет «любви» и «смысла жизни». Сашок эти печатные материалы прочитывал с интересом, но они его не вполне удовлетворяли, немного даже раздражали, потому что на самом деле его переживания довольно сильно отличались от того, что там описывалось. Никакого «идеала», например, он не искал. Наоборот, ему нравились почти все девушки, а еще больше – молодые женщины, которых он встречал в поселке и в городе. Но никакая это была не любовь, а то самое, о чем парни все время трепались в раздевалке. Сашка этот их треп очень беспокоил. Получалось, что все мужики и бабы в поселке, кроме глубоких стариков и самого Сашка, только этим и занимаются все свободное время, причем преимущественно извращенными способами. И никакое это не счастье, не удовольствие даже, а тяжелая работа, которую несчастным мужикам приходится исполнять с двенадцатилетнего возраста, по требованию ненасытных баб, которые без этого самого отказываются их кормить, обстирывать и не позволяют пить пиво. Неприятнее всего было то, что сам Сашок никогда с подобными требованиями не сталкивался. Точнее, один раз все-таки столкнулся. Тот случай был предметом самых мучительных его терзаний.
Он сидел на лавочке в сквере около городского кинотеатра, ел мороженое и ждал начала сеанса. Напротив него, через клумбу, сидели две красивые, модно одетые девушки, похоже, студентки. Они тоже ели мороженое, смотрели на него и смеялись, а он принужден был стыдливо отворачиваться. Они казались ему такими недоступными, что Сашок весь извелся от собственного ничтожества. Вдруг та, что была покрасивее, призывно махнула ему рукой. Он не поверил своим глазам, но она поманила опять. Сашок на негнущихся ногах пошел к ней прямо через клумбу. Вблизи она показалась ему еще прекраснее.
– Молодой человек, чем без толку во мне дырки глазенками высверливать, пойдем-ка лучше в кусты. Уж так и быть, дам тебе по-быстрому. Надеюсь, у тебя найдется пятьдесят рублей для бедной девушки?
Сашок только глазами хлопал.
– Что, нету полтинника? Тогда давай хоть сороковник. Скидку тебе сделаю как молодому специалисту.
И она засмеялась чудесным нежным смехом. Сашок замотал в отчаянии головой и побежал прочь.
– Обоссался, м…? – понеслось вслед.
– Брось Лен, у него ж просто денег нема, – задорно крикнула вторая девка. – Эй, молодой человек, а молодой человек? Может, тогда хоть закурить есть?
Сашок потом не мог себе простить, что сбежал. Ясно, никто другой не побежал бы на его месте. И пятьдесят рублей у него при себе были. То есть выходило, что он действительно м…! Он почти убедил себя, что ему нужны совсем другие девушки, такие, как в книгах, а не эти грязные твари. И все больше укреплялся в желании прожить свою жизнь как-то необыкновенно, не как все. Но червячок подозрения о собственной ущербности уже зашевелился в глубине его души.
Осенью он должен был идти в армию. Мог бы воспользоваться отсрочкой, но не захотел, как мать ни уговаривала. В военкомате его как техника приписали в артиллерию, и это льстило его самолюбию. После армии он планировал поступать в институт, но только не в горный, а в какой – не решил еще. Ему хотелось стать, например, летчиком, особенно – военным. Короче говоря, он инфантильно мечтал о подвигах, о каких-то необыкновенных событиях, в которых он так себя проявил бы, что все бы поразились. В мечтах он видел себя стройным, спортивным, хорошо одетым мужчиной с твердым, чуть меланхолическим лицом и холодными стальными глазами. Прекрасные девушки со всех сторон умирали от безнадежной любви к нему. Ну и так далее. Однажды по дороге на шахту ему в голову пришла замечательная идея: «Мне не нужно чего-то ждать, чтобы стать героем, по той простой причине, что я уже герой! Нужно всего лишь показать это присущее мне качество при первом удобном случае!»
– Какой ты, Сашенька, мрачный сегодня, случилось чего? – спросила его раздавальщица в столовке, прыщавая застенчивая девушка, всегда накладывавшая ему побольше и повкуснее. Он презрительно глянул на нее и отвернулся.
Удобный случай представился незамедлительно. Воскресным вечером они с Кондратовым и его хорошим знакомым, Романовским, директором городского кинотеатра, направлялись в пивную. Пива Сашок не понимал и не любил. Он считал, что на вкус оно неприятно горчит и вообще отдает хозяйственным мылом. Зато он обожал воблу, ароматный газетный кулек с которой Романовский нежно прижимал к своей могучей груди. Итак, они продефилировали по парку мимо пруда, в котором до революции, по слухам, водились лебеди, а в ту пору – уже одни только лягушки, неумолчно оповещавшие о бессмысленном своем существовании. Трое мальцов, соорудив из чего попало плот, возились на самой середине. Вдруг один из них упал в воду. Плот тут же весь расползся, развалился на отдельные доски, ящики и такое прочее. Те двое, что еще оставались на нем, не растерялись и уцепились за автомобильную камеру. Но первый, очевидно, тонул. Он беспорядочно колотил руками по воде, рассыпая вокруг себя веера радужных брызг. Народ на аллее окаменел и наблюдал безмолвно.
– Если б не нога, – тихо произнес директор кинотеатра.
«Вот же оно! – пронеслось в голове у Сашка. – Сейчас… только вот плаваю я неважно… Надо раздеваться! – и он начал расстегивать пуговичку на воротничке рубашки. Пуговичка упорно не поддавалась. – Или сначала вокруг обежать? Вроде с той стороны ближе?»
Тут от толпы отделился один тип, известный хулиган и вообще – блатной. Сбросив лакированные штиблеты, он как был, в пиджаке, вошел в воду. У берега оказалось мелко и вязко. Наконец, выбравшись из топкого ила, он поплыл. Тогда люди закричали. Каждый искренне старался как-то помочь, посоветовать, куда и как надо было плыть и что потом делать. Но тот, не слушая, ухватил за шкирку барахтавшегося шкета, выволок его на противоположный берег, отвесил хорошую затрещину и тем же манером поплыл назад. Вылез, зло рыча, по-прежнему не обращая внимания на столпившихся людей, отер травой свои шикарные штиблеты, надел их и, проложив мокрым плечом дорогу, пошел прочь. Вода текла с него ручьями.
