Артуро Перес-Реверте - Осада, или Шахматы со смертью
И достает кошелек, чтобы расплатиться, но комиссар жестом останавливает его и подзывает хозяина. Запиши за мной. Они выходят на улицу и медленно идут в сторону площади Аюнтамьенто. На пустой улице гулко отстукивают их каблуки. Фонарь на углу Хуан-де-Андас светит им в спину, и по мостовой перед закрытыми дверьми лавок и портняжных мастерских движутся их длинные тени.
— Что теперь намерены предпринять, комиссар?
— Выполнять мой план, пока смогу.
— Вихри? Подсчет вероятностей?
В голосе Барруля звучит ласковая насмешка, но Тисон не обижается.
— Дай бог, чтобы удалось подсчитать, — отвечает он искренне. — Есть в городе несколько мест, которые я изучал целыми днями, неделями, месяцами и теперь знаю там каждый камешек.
— И много этих мест?
— Три. Одно не простреливается французской артиллерией. И потому — не в счет… Два других больше подходят…
— Для убийцы?
— Ну разумеется.
Комиссар, замолчав, откидывает полу своего сюртука. В свете уже далекого фонаря на поясе справа виден двуствольный «кетланд».
— На сей раз он не уйдет. И я не упущу.
Он ловит на себе внимательный и явно растерянный взгляд профессора. Тисон знает, что тот впервые за все время их долгого знакомства видит его с пистолетом.
— Вы подумали о том, что своим вмешательством можете согнать убийцу с его поля? Внести смуту в его идеи? Спутать намерения?
Теперь удивлен уже комиссар. Они достигли площади Сан-Хуан-де-Дьос, где от близкого моря веет солоноватой свежестью. На козлах коляски дремлет кучер. Слева, под двойным бельведером Пуэрта-де-Мар, освещенным со стороны суши маячным огнем, который окрашивает в желтоватые тона камни крепостной стены, сменяется караул. В полумраке белеют амуничные ремни и поблескивают штыки.
— Нет, не подумал, — бормочет комиссар.
И замолкает, осмысляя открывающуюся перспективу. Потом кивает, как бы соглашаясь.
— Вы хотите сказать, что он, быть может, потому столько времени не убивал?
— Это не исключено, — в свою очередь кивает профессор. — Не исключено, что ваши манипуляции, так сказать, с бомбами, изменив каким-то образом ту произвольную, случайную, я бы даже сказал, безыскусную бомбардировку, которую вела прежде французская артиллерия, изменили и план злодея… Сбили его с толку… И может статься, он больше не будет убивать.
Тисон слушает, мрачно склонив голову, и слегка похлопывает себя по бедру, где ощущает твердую выпуклость пистолета. И наконец отвечает:
— А может быть, принял мою игру. И придет туда, где я буду его ждать.
17
Последний свет дня меркнет, медленно отступая перед лиловатыми сумерками, что разливаются по крышам, колокольням и дозорным вышкам. Когда карета доставила Лолиту Пальму в сопровождении горничной Мари-Пас и Рикардо Мараньи на Ментидеро, окна домов, обращенных к западу еще отблескивали красным, а сейчас зарево заката на глазах гаснет над морем. Начинается такой кадисский и так любимый ею час, когда в слабом свечении моря голоса и приглушенные звуки доносятся будто из дальней дали; когда рыбаки с удочками на плече, спустившись со стен, идут по домам под еще темными уличными фонарями; когда, налюбовавшись закатом у маяка на Сан-Себастьяне, возвращаются праздные любители красивых видов; когда одна за другой в нишах начинают зажигаться лампадки, а за окнами лавок — лампы и свечи, и, окропленный этими брызгами света, гуще делается еще нерешительный и тихий полумрак, в котором нежится город ежевечерне.
Под вечер площадь Крус-де-ла-Вердад, иначе называемая Ментидеро, напоминает ярмарку. Маранья, сойдя первым, подает руку Лолите, и она, приказав горничной и вознице ждать ее на углу улицы Веедор, выходит из экипажа. Поправляет черную кружевную мантилью, покрывающую голову и плечи, и вместе с моряком проходит меж палатками мимо играющих детишек и разложенных костерков, вокруг которых целые семейства сидят на земле у самодельных жаровен, готовят себе ужин и явно предполагают провести под открытым небом всю ночь. В последние недели обстрелы усилились: французские бомбы стали падать чаще и, главное, лететь дальше. Обнаружилась какая-то систематичность, и, хотя жертв немного — большая часть гранат по-прежнему не взрывается, а потому урон невелик, — иные жители кварталов, оказывающихся в зоне поражения, проводят ночь здесь, благо погода хорошая. Из циновок, одеял, парусины мастерят шалашики и устраиваются на площади и на части прилегающей к ней эспланады, что тянется между бастионами Канделария и Бонете. И каждый вечер весь квартал и площадь Ментидеро превращаются в стойбище кочевников, а к прежним харчевням и закусочным прибавились ныне бесчисленные лотки и ларьки, и вокруг них пьют, поют, беседуют, бренчат на гитарах люди здешние и пришлые, прежние и новоприбывшие жители Кадиса, со стойким смирением перенося или буйным весельем одолевая незавидность своего положения.
Пепе Лобо ужинает напротив кофейни «Пти Версаль», сидя на углу улицы Эркулес, у дверей таверны «У негра» — в этом заведении с сомнительной репутацией подают несравненные сардины на вертеле, жареных осьминогов и красное вино. Когда устанавливаются погожие дни, хозяин выносит на тротуар три-четыре столика, и за ними усаживаются моряки и эмигранты, привлеченные сюда девицами, которые с наступлением ночи расхаживают взад-вперед и по самой улице, и по соседнему бульвару Перехиль. Лолита Пальма, завидев корсара, который ее пока не замечает, останавливается, пропускает вперед Маранью. Больше часа искала она капитана по всему городу: сперва отправилась в контору Санчесов Гинеа, где сказали, что капитан Лобо во второй половине дня в самом деле был здесь, но ушел, а потом — в порту, где, пережидая сильный норд-вест, уже двое суток задувающий над бухтой, стоит на рейде «Кулебра». Оповещенный лодочником, помощник тотчас сошел на берег — вопрос жизни и смерти, сказала ему Лолита, не вдаваясь в подробности, — и со свойственной ему сдержанной холодноватой учтивостью вызвался сопровождать ее на Ментидеро, сказав, что капитан ужинает именно там. И вот теперь Пепе Лобо, с нескрываемым удивлением поглядев на Лолиту, что-то говорит помощнику, а тот лишь пожимает в ответ плечами. Потом капитан, отложив салфетку, встает из-за стола и — без шляпы, лавируя в толпе — направляется к хозяйке. И та, не оставляя ему времени на всяческие «какими судьбами?» и «чем обязан?», готовые сорваться с его уст, когда он приближается, с места в карьер произносит:
— Очень большая неприятность.
Моряк несколько растерянно спрашивает:
— Что-нибудь случилось?
— Случилось.
Пепе Лобо с беспокойством оглядывается по сторонам. Маранья уже присел за его столик и наблюдает за ними, налив себе стакан вина.
— Но тут, наверно, не вполне удобно… — говорит капитан.
— Не имеет значения, — отвечает Лолита и с удивительным для нее самой спокойствием сообщает: — «Марк Брут» захвачен французами.
— Вот оно что… Когда?
— Вчера, у мыса Кандор. Наша канонерка утром доставила это известие. Заметила его, когда вышла на разведку к мысу Рота. Там, в бухте, они стоят на якорях рядом — и «Марк», и фелюга, которая его захватила. Должно быть, слишком близко подошел к берегу, и француз выскочил ему навстречу.
Лолита ощущает, что Пепе Лобо глядит на нее очень озабоченно. Она пришла сюда после того, как все тщательно обдумала. Взвесила каждое слово и каждый жест. И ее наружное спокойствие дается ей большим усилием воли. Даже не усилием, а — насилием над собой. Очень трудно выдержать оценивающе-пытливый взгляд этих светлых глаз. И видеть перед собой эти полуоткрытые губы.
— Я вам очень сочувствую, — говорит Пепе Лобо. — В самом деле, неприятность очень серьезная.
— Это больше, чем неприятность. И мне нужно больше, нежели сочувствие.
Последовавшее за этим сказано не во внезапном порыве искренности. Лолита Пальма выложила все начистоту лишь потому, что знала — это единственный выход. Единственный способ справиться с тем, что свалилось на нее. И она рассказывает о драгоценном грузе меди, сахара, зерна, индиго в трюме «Марка Брута». И о двадцати тысячах песо, жизненно необходимых для спасения компании. Не говоря уж о стоимости самой бригантины и всего прочего, что есть на борту.
— Мне удалось выяснить, — заключает она, — что французы намерены были отогнать судно в Санлукар и там разгрузить его, но из-за шторма им пришлось пережидать в бухте Рота… Надо полагать, они снимутся с якоря, как только ветер переменится. Сейчас стоят на рейде: причал слишком мал.
Моряк, который слушал молча, слегка наклонившись к Лолите, сейчас выпрямляется. Снова глядит по сторонам, а потом — прямо на нее:
— Этот норд-вест может дуть еще и сутки, и двое… Почему бы не разгрузиться на рейде?
Лолита Пальма этого не знает. Может быть, не решаются — испанские и английские канонерки кружат вблизи. Но скорей всего, дело в том, что фелюга базируется на Санлукар, вот туда они и хотят отправить добычу. А везти груз по сухопутью опасаются — в окрестностях реки Саладо действуют отряды геррильеров.
