Томас Вулф - Домой возврата нет
Втроем они двинулись по дорожке к дому.
— Виноват, сэр, — послышался жалобный голос за спиной Джорджа (из них троих он был ближе всех к машине. Занятые своими заботами, они начисто забыли про маленького шофера). — Сэр, — шофер высунулся из окна и продолжал шепотом: — А как же мне с машиной, сэр? Вам, — он испуганно облизнул губы, — вам она еще понадобится нынче, сэр?
Англичанин тотчас взял дело в свои руки.
— Нет, она нам не понадобится, — решительно ответил он. — Поезжайте вокруг дома и там сзади ее поставьте.
— Да, сэр, хорошо, сэр, — судорожно глотая воздух, ответил шофер. Чего он все еще боялся, он, наверно, и сам не знал. — Вокруг дома и сзади, сэр, — машинально повторил он. — Будет исполнено, сэр. И… и… — Он опять облизнул пересохшие губы.
— И… а, да! — вдруг спохватился англичанин. — Когда покончите с машиной, пройдите на кухню. Мой дворецкий вас накормит.
Потом он весело повернулся, снова взял Мак-Харга под руку и повел к дому, а перепуганный шофер все не двигался с места и только бормотал ополоумевшему ветру и несущейся по небу луне:
— Да, сэр, хорошо, сэр.
После исхлестанной ветром и дождем беспросветной пустыни, после всех передряг, в доме их обдало светом и теплом. Очень славно было в доме — низкие потолки, стены, обшитые панелями старого дерева. Приезжих встретила хозяйка дома, обаятельная, красивая женщина гораздо моложе мужа. Мак-Харг обменялся с ней двумя-тремя словами и сейчас же снова заявил, что хочет спать. Она, казалось, мгновенно все поняла и повела их наверх, где ждала комната для гостей. Очень уютная комната с глубокими оконными нишами. В камине горит огонь. Приготовлены две кровати, одеяла аккуратно отогнуты, заманчиво белеют простыни.
Хозяйка вышла, а ее муж и Джордж помогли Мак-Харгу лечь. Он совсем не стоял на ногах. Они сняли с него башмаки, воротничок, галстук, потом, поддерживая с двух сторон, сняли пиджак и жилет. Уложили его поудобней в постель и укрыли одеялом. К тому времени, как они со всем этим кончили и собрались уходить, Мак-Харг уже не сознавал окружающего, он спал как убитый.
Мужчины спустились по лестнице и только теперь оба спохватились, что в неразберихе при встрече они даже не подумали представиться друг другу. Джордж назвался, и ему приятно и лестно было узнать, что имя его хозяину знакомо и он даже читал книгу. Хозяина звали странно — Рикенбах Рид. Позднее в тот же вечер выяснилось, что он наполовину немец, однако всю жизнь живет в Англии; держался он как истый англичанин, и его речь и весь облик были чисто английские.
Поначалу Уэббер и Рид чувствовали себя друг с другом несколько стесненно. Обстоятельства, при которых появился Уэббер, не очень-то способствовали непринужденности или легкому взаимопониманию. После того, как они довольно чопорно представились друг другу, Рид спросил, не угодно ли Уэбберу умыться, и провел его в маленькую ванную. Когда Джордж вышел оттуда освеженный, насколько это возможно с помощью мыла, воды, щетки и расчески, хозяин встретил его и все еще не без чопорности повел в столовую, где их уже ждала хозяйка дома. Втроем они сели за стол.
Комната была очень хороша, теплая, с низким потолком, обшитая старым деревом. И хозяйка дома была хороша. А обед, хоть он и ждал много часов, был просто великолепен. Перед супом Рид предложил Джорджу стакан отличного сухого хереса, потом еще стакан и еще. Наконец подали суп, внес его носатый малый с колючей продувной физиономией истинного кокни и, как подобало случаю, в чистой, но далеко не новой ливрее. Суп оказался восхитительный — густой томатный суп цвета красного дерева. Джордж не сумел скрыть, что голоден как волк. Он ел жадно и с таким откровенным наслаждением, что ледок некоторой официальности, которая еще сковывала их всех, начал таять.
Дворецкий внес жаркое, потом вареный картофель и брюссельскую капусту. Рид отрезал Джорджу исполинских размеров кус мяса, а хозяйка дома щедрой рукой положила ему на тарелку овощи. Сами они тоже ели, но ясно было, что они уже обедали. Они брали всего понемножку, да и то половину оставляли на тарелках. Однако проделывали все, что полагается, чтобы составить Джорджу компанию. С его же тарелки жаркое исчезло в два счета.
— Вот это да! — воскликнул Рид, снова берясь за нож. — Позвольте отрезать вам еще. Вы, видно, порядком проголодались.
— Вы, наверно, просто умирали с голоду, — мелодичным голосом произнесла его жена.
И Джордж снова принялся за еду.
Дворецкий внес вино — старое, густого тона бургундское в бутылке, затянутой паутиной. С бургундским расправились быстро. На десерт был пышный, с хрустящей корочкой яблочный пудинг и солидный ломоть сыра. Джордж уплетал все подряд. Покончив со всем, что ему подавали, он глубоко, умиротворенно вздохнул и поднял глаза от тарелки. И тут все трое переглянулись, разом откинулись на спинки стульев и расхохотались.
Так единодушно и непосредственно люди хохочут не часто. Они покатывались со смеху, оглушительное «ха-ха-ха» неодолимо рвалось из глоток, рокотало, гремело, ревело, отдавалось в комнате, даже бокалы в буфете стали позвякивать. Хохот нарастал все неудержимей, они уже выбивались из сил, ломило бока и скулы, все трое пыхтели и отдувались и веселились уже беззвучно, и вдруг, когда, казалось, больше и дух перевести нет мочи, вновь раздавался взрыв хохота, и вновь он грохотал, отдавался и перекатывался от стены к стене. За это время дворецкий дважды подходил к двустворчатой двери, приоткрывал ее, просовывал голову в шелку и пугливо озирался. И оба раза его появление вызывало новый взрыв смеха. Наконец, когда они затихли и только судорожно вздыхали, понемногу приходя в себя, дворецкий опять заглянул в столовую и сказал:
— Прошу прощенья, сэр. Тут шофер дожидается.
Вновь появился несчастный человечек, боязливо стал на пороге, вертя в руках шапку и с опаской облизывая пересохшие губы.
— Прошу прощенья, сэр, — наконец осмелился он пробормотать. — Я насчет машины. Вам угодно, чтоб она всю ночь стояла за домом, сэр, или мне отвести ее в ближнюю деревню?
— А до ближней деревни далеко? — еле переводя дух, спросил Джордж.
— Да, верно, миль шесть, сэр, — пробормотал шофер, в глазах его были отчаяние и ужас.
Выражение его лица переполнило чашу. Уэббер приглушенно взвизгнул от смеха. Миссис Рид низко наклонилась, зажимая рот скомканной салфеткой. А что до Рикенбаха Рида, он просто откинулся на спинку стула и, задрав голову, гоготал, точно одержимый.
Шофер будто прирос к полу. Он явно решил, что ему настал конец: он во власти этих помешанных, убежать нельзя — ноги не слушаются. А они не в силах были рассеять его невыразимый ужас. Не в силах заговорить с беднягой, хоть что-то объяснить, не в силах даже просто поглядеть на него. Едва они пытались сказать ему что-то, взглядывали на бледное, нелепо искаженное лицо несчастного человечка, и снова на них накатывало, их душил смех, они хохотали до слез и ничего не могли с собой поделать.
Наконец они угомонились. Припадок миновал. Опустошенным, изнемогшим и пристыженным, им стало совестно, что они так глупо себя вели и перепугали маленького шофера. Теперь спокойно и мягко они сказали ему, чтоб он оставил машину, где она стоит, и больше о ней не беспокоился. Рид велел дворецкому позаботиться о шофере и на ночь устроить его у себя.
— Слушаюсь, сэр, слушаюсь, сэр, — как заведенный бормотал маленький шофер.
— Будет исполнено, сэр, — бодро отозвался дворецкий и повел шофера прочь.
Они же поднялись из-за стола и перешли в гостиную. Через несколько минут дворецкий принес на подносе кофе. Они расположились подле весело пылавшего огня, пили кофе, а потом коньяк. Так славно, так тепло и уютно было сидеть у огня и слушать, как за окном беснуется непогода, — все трое не могли не поддаться обаянию этого часа и почувствовали себя легко и просто, словно старые друзья. Без малейшего смущения они смеялись, болтали и рассказывали разные истории. Видя, что Джордж все еще тревожится за Мак-Харга, Рид на все лады старался рассеять его страхи.
— Дорогой мой, я знаю Костяшку не первый год, — говорил он. — Он загоняет себя до изнеможения, я видел это уже много раз, но кончается все всегда хорошо. Просто поразительно, как он это умеет. Я бы не мог. Никто бы не мог, а он может. Он невероятно жизнеспособен. Вот вам уже кажется, он вконец себя заездил, смотришь, а он вскакивает свеженький, как огурчик, и все начинается сначала.
Джордж уже видел достаточно, чтобы понимать, что так оно и есть. Рид рассказал несколько случаев, которые убедили его еще больше. Несколько лет назад Мак-Харг приехал в Англию работать над новой книгой. Даже тогда его образ жизни внушал самые серьезные опасения тем, кто его знал. Почти все считали, что так он долго не протянет, а друзья-литераторы просто не понимали, как он вообще ухитряется работать.
