Колыбельная для брата (сборник) - Крапивин Владислав Петрович
— Видишь, Кирилл, все хорошие… Но ведь хочешь не хочешь, а кто-то из них, по всей вероятности, виноват. Кроме ребят из вашего класса, никого у раздевалки не было, когда кошелёк пропал… Ты меня упрекнул в предательстве. Но тот, кто украл, тоже предал. Меня, ребят… Ну, пусть не эти ребята, а из другого класса, но всё равно предали. Учителей, товарищей…
Кирилл не ответил. Он отыскал глазами Чирка. Петька сидел верхом на большом, видимо, чужом, рюкзаке и рассматривал забинтованный локоть: он незадолго до привала споткнулся и ободрал руку.
Чирок был в белой пилотке, парусиновом костюмчике с якорем на нагрудном кармашке — самый маленький из всех, словно первоклассник, которого взяли в поход по знакомству. И как настоящий первоклассник — без пионерского галстука. Один из всех.
— Зоя Алексеевна, а почему Чиркова тогда в пионеры не приняли? — спросил Кирилл.
— Не приняли? — Она пригляделась к фотографии. — Да, в самом деле, я вспоминаю. Кажется, в те дни ему не повезло с оценками. Видимо, так. Поведение-то у него всегда было приличное… — Она вдруг встревожилась: — Но сейчас-то он пионер?
Кирилл кивнул:
— Да, в галстуке ходит.
Зоя Алексеевна улыбнулась:
— А характер? Всё такой же или побойчее?
— Всё такой же, — усмехнулся Кирилл. — Воды не замутит. На него даже Александр Викентьевич никогда не кричит.
— Почему «даже»? Разве Александр Викентьевич такой сердитый?
Кирилл пожал плечами.
— Если рассказывать, получится, что я жалуюсь. Придите на урок, послушайте… Но, наверно, при вас он будет поспокойнее.
— Он, видимо, просто требовательный.
Кирилл мотнул головой.
— У нас математичка Вера Сергеевна знаете какая требовательная! Но про неё никто ничего плохого не скажет. А чертёжник просто злой.
— Ох, Кирюша, Кирюша. Неужели ты думаешь, что кто-то из учителей желает вам зла? Ева Петровна или Александр Викентьевич? Неужели ты так думаешь?
«А в самом деле, — подумал Кирилл, — зачем им хотеть для нас зла?»
— Я не знаю… — растерянно сказал он.
— Вот видишь!
— Нет, я скажу… сейчас… — медленно проговорил Кирилл. — Я просто об этом не думал. А сейчас подумал… Они, конечно, не хотят нам плохого, если не злятся… Но хорошего тоже не хотят, им просто всё равно. Им надо, чтобы всё было спокойно. Чтобы ученики не получали двоек и всегда слушались.
— А что в этом плохого?
— Да не могу я всегда слушаться! — крикнул Кирилл. — Ну глупо же это! В кино с классом не пошёл — запись в дневник: от коллектива отрывается. Петь не хочешь — отдавай портфель! Даже если кошелёк не брал — всё равно слушайся, признавайся! Делай что говорят! А если ерунду говорят?.. Уроки готовить заставляют — это понятно. Но нельзя же всё на свете из-под палки! Человек должен сам выбирать…
— Но сначала надо научится выбирать правильно. Вот вас и учат. Сейчас ты возмущаешься, а потом поймёшь, что Ева Петровна хотела добра.
«А что есть добро? — спросил отец Карлос и подпёр дряблую щёку верхним концом нагрудного распятия…» — вспомнил Кирилл.
— А что такое добро? Оно разное, — сказал он.
— Разное, но всегда доброе, — наставительно проговорила Зоя Алексеевна.
Кирилл сказал:
— Я одну книжку вспомнил, фантастику. Летом читал. Там средневековый монах попал в наше время. Он был инквизитор… Ну, приключения разные, не в этом дело… Ему стали говорить, что он злодей, людей сжигал, а он заплакал. Говорит, что сам из-за этого страдал, жалко было. Но он думал, что огнём спасает их душу от греха. Верил, что делает добро…
Зоя Алексеевна удивлённо и пристально посмотрела на Кирилла.
— Да, в третьем классе вы так не рассуждали…
Кирилл усмехнулся:
— Маленькие были. Если обидно — заплачем, вот и всё.
— Нет, не в этом дело. Вы были добрее… По крайней мере, никто бы не сравнил учителя с инквизитором.
— Да я разве сравниваю? — удивился Кирилл. — Я только считаю, что Ева Петровна не думает про добро. Ей главное — чтобы всё выглядело правильно. Чтобы отряд был правофланговый. Чтобы говорить: вот какой у меня хороший класс. А что всё это напоказ, неважно…
— Кирилл! Ева Петровна работает в школе семнадцать лет!
— И всегда так, как сейчас? — тихо спросил Кирилл. — Это же с ума сойти…
Зоя Алексеевна, кажется, немного рассердилась. Она встала.
— Очень легко судить всех так решительно. Ты забываешь, что у каждого взрослого очень сложная жизнь.
Кирилл тоже встал.
— Ну да. Зато нас, невзрослых, можно судить как хочешь. Вот вы сказали про того, кто украл: «Он всех предал». А вы же не знаете… Может, он от беды какой-нибудь. От отчаяния. Вы думаете, у взрослых жизнь сложная, а у ребят простая?
Он вдруг увидел, что Зоя Алексеевна смотрит на него растерянно, почти испуганно.
— Кирилл… Ты что-то знаешь?
— Ничего я не знаю, — пробормотал он и отвернулся. Надо же так по-дурацки проболтаться!
— Кирилл… Может быть, ты расскажешь? Если надо, я обещаю молчать.
Кирилл сердито мотнул головой.
— Нет… Может быть, не сейчас. Он, может быть, Зоя Алексеевна, потом вам сам расскажет.
— Но ведь, наверно, надо что-то сделать? Помочь? И этому… человеку. И Оле…
— Какой Оле?
— Студентке.
— Им помогут, — сказал Кирилл.
Глава 11
Кирилл уехал от Зои Алексеевны с противной смесью стыда и тревоги. Стыдно было за свои слова: «Им помогут». Он думал, что это прозвучит мужественно и твёрдо, а прозвучало глупо и напыщенно. Кирилл сразу это понял. Даже покраснел.
Хорошо хоть, что Зоя Алексеевна сделала вид, будто не заметила его глупость. Она ни о чём не стала больше расспрашивать. Опять взяла старую фотографию.
— Между прочим, Оленька Федосеева, у которой сегодня украли деньги, тоже училась у меня. Вот она.
Кирилл увидел круглолицую девчушку в белом передничке.
— Славная девочка, — сказала Зоя Алексеевна. — Всегда помогала мне тетради носить домой. Она неподалеку живёт, наискосок, в трёхэтажном доме. С мамой вдвоём.
— А в какой квартире? — самым небрежным тоном спросил Кирилл и тут же понял, как фальшива эта небрежность.
Но Зоя Алексеевна опять будто ничего не заметила.
— В девятой, — просто сказала она и хотела убрать снимок.
— Дайте, пожалуйста, я ещё посмотрю, — попросил Кирилл.
Теперь он смотрел не на Олю, а на того незнакомого Мишу, который вырос и стал преступником.
У мальчишки смешно торчал растрёпанный чубчик и блестели весёлые точки в глазах. Симпатичный десятилетний Миша был немного похож на Митьку-Мауса…
И с этой минуты ощущение опасности не оставляло Кирилла. Он ехал домой, а лицо незнакомого Мишки всё маячило перед ним.
Почему он стал бандитом? Он же был обыкновенным мальчишкой. Как Митька-Маус. Значит, и Митька может? Значит, все могут?
И Антошка?
Все люди были такими, как Антошка. У них смешно топорщились на темени волоски. Никто из них не хотел зла. Они бездумно улыбались солнечным зайчикам и ловили губами угол пелёнки, если он пощекочет щёку. Они все такие сначала. А потом делаются разными.
Если человек хороший, это понятно. А почему некоторые становятся гадами? Вроде Дыбы? Почему?
Может быть, потому, что сначала боятся других гадов? А боятся потому, что одни? Как Чирок?
Кирилл гордо и небрежно бросил Зое Алексеевне: «Им помогут…» Но кто поможет Чирку? Они с Женькой благородно похлопали его по плечу и опять оставили одного. И Чирок небось мечется со своим стареньким «ПВЗ», думает, как бы продать, чтобы мать не узнала. И снова должен врать и выкручиваться…
А если покупатель окажется таким же подонком, как Дыба? Деньги не отдаст, начнёт угрожать? И вновь будет Антошка метаться между страхом и отчаянием, между ложью и желанием вырваться из паутины… То есть Чирок, а не Антошка. Антошке это ещё не грозит. Пока. А потом?
Чирок тоже был такой крохой, а сейчас попал в беду. Если отдать его этой беде, через тринадцать лет она придёт и за Антошкой.
