Виктория Токарева - День без вранья (сборник)
Западные ученые возражают против захоронения: мумия имеет большую давность – 70 лет. Это научный эксперимент. Жалко зарывать эксперимент в землю…
Разве можно было еще пять лет назад представить себе такие слова вокруг Ленина: эксперимент, продать… Вот уж действительно стихийное бедствие, лавина в горах. А как остановить это бедствие? Никак. Многие торопливо упаковывают чемоданы, продают квартиры за валюту – и наутек. Кто быстрее – люди или лавина? Кто успеет… Добежали до Израиля, до Америки и дышат тяжело.
А Нина со своей марксистско-ленинской философией и мужем полковником милиции куда побежит? Что он умеет? Приказы отдавать?
Второй клад – здоровье – сказал печально: «До свидания, Нина. До лучших времен».
Давление образовалось от такой жизни. Печет в затылке. Того и гляди, лопнет сосуд и зальет мозги. Хорошо, если помрешь в одночасье, а то ляжешь в угол, как мешок. Вот когда грузчик понадобится: двигать туда-сюда мебель.
Ах, как тяжело, как безрадостно…
Поезд тем временем подошел и остановился, и от вагона отделилась Марьяна, подруга детства, и пошла навстречу. Красивая, дорогая, благополучная женщина. И не изменилась с тех пор: те же тихие глаза, то же выражение доверия на лице. Она шла из прошлого, из тех времен, когда были молодыми, и «чушь прекрасную несли», и надеялись…
Сейчас иногда кажется, что не было ни детства, ни молодости, как не было, например, Древнего Египта. Уже XXI век на носу, компьютеры, роботы работают за людей, и даже египтяне – не те, что были в древности. Антропологи утверждают, что у них другая форма черепа. А пирамиды стоят, и никуда не денешься. Значит, БЫЛО. Было.
И Марьяна идет. Значит, было детство и мама.
Нина заплакала. Марьяна обняла подругу, почувствовала волнение и в этот момент порадовалась, что не пожалела и привезла дорогой подарок: полный набор хрустальных фужеров. Память на всю жизнь. Если не перебьют, конечно.
Медленно пошли по перрону.
– Кто жених? – спросила Марьяна.
– Грузчик.
– В каком смысле? – уточнила Марьяна.
– В прямом. Отгружает холодильники.
– Диссидент?
В семидесятые годы был такой вид социального протеста, когда интеллектуалы шли в сторожа и в лифтеры.
– Какие сейчас диссиденты? – мрачно спросила Нина. – Говори что хочешь. Просто грузчик, и все.
– Ты серьезно? – не поверила Марьяна.
– Серьезно, конечно.
– А где Катя его взяла?
– Домой пришел. По адресу явился. Мы холодильник на дачу перевозили. Он пришел с напарником. Стащили холодильник с пятого этажа. А потом он на руках снес Катю. Было весело. На другой день он явился к нам с цветами. Снова было весело. Довеселились.
– А он ничего? – спросила Марьяна.
– Много ест. Суп с хлебом с маслом. Компот с хлебом с маслом. Я каждый раз боюсь, что он все съест и примется за меня.
– А Катя его любит?
– Как можно любить человека, который не читает книг? И не пьет ни грамма. Все пьют, а он нет.
– Так хорошо.
– Подозрительно. Боится развязать. По-моему, он завязавший алкоголик.
– Но ведь это надо выяснить, – встревожилась Марьяна. – Иначе как от него детей рожать?
– Вот именно…
Под угрозой была не только дочь, но и внуки, и правнуки.
– Будь он проклят, этот холодильник, – сказала Нина.
– А как Миша?
– В милиции. Сталинист и антисемит. Но сейчас он считает: лучше бы Катя вышла за еврея.
– А евреи грузчиками бывают? – удивилась Марьяна.
– Нет. Они сейчас на бирже. Но уж лучше на бирже.
– Да… – задумчиво сказала Марьяна.
Шли какое-то время молча. Жизнь складывалась не так, как хочешь. Хочешь одно, а получаешь другое. Вот Колька вырастет, тоже женится на Тамариной дочке. Они уже сейчас каждый вечер мультики вместе смотрят. Тамарина дочка вся в маму. Обожает, когда про любовь. А Колька смущается, отворачивается. Дурак еще. Но она научит.
– А тебя носил кто-нибудь на руках? – спросила Марьяна.
– Нет, – растерялась Нина.
– И меня нет.
Вышли к стоянке такси. Цены подскочили в десять раз, поэтому машины стояли свободно.
Марьяна подумала вдруг, что двадцать пять лет проработала рабой и Аркадий воспринимал сие как должное. Не дарил цветов, не носил на руках. Зато он не был сталинист, грузчик и алкаш. Он принадлежал к тонкой благородной прослойке, именуемой «интеллигенция». При этом – к лучшей ее части. К подвижникам. Земским врачам, которые шли в народ и трудились в поте лица.
За это можно носить на руках.
– А ты как? – спохватилась Нина.
– Так собой… У нас есть знакомый грузин, который вместо «так себе» говорит «так собой», – пояснила Марьяна.
Марьяна не любила хвастаться своей жизнью, предпочитала прибедняться. Боялась спугнуть, сглазить.
У детей есть дразнилка: «Я на эроплане, ты в помойной яме».
Так и Марьяна. Она на «эроплане», при любви, при деньгах, при смысле жизни. А почти все вокруг в яме проблем. Хорошие люди, а в яме. Марьяне просто повезло. С высоты аэроплана она видела кое-где редкие семьи на такой же высоте. Но это так редко, как гениальность.
Катя стояла посреди комнаты в свадебном платье, сшитом из тюлевой занавески. Соседка-портниха укрепляла ветку искусственных ландышей на плече. Ландыши – не Париж, да и платье из занавески, но все вместе: молодость, цветение человека, ожидание счастья, высокая шея, тонкая талия… – все это было так прекрасно, что Марьяна обомлела.
Обомлел и Костик, первый гость, Катин школьный товарищ. Он пришел с самого утра и ошивался без дела. Путался под ногами.
Костик смотрел с ошарашенным видом. Для него Катя была соседка по парте, каждодневная девочка, пальцы в заусеницах. И вдруг он увидел белую мечту.
– Какой же я был дурак, – сказал себе Костик.
Он был приглашен на свадьбу свидетелем, а мог и женихом. Это открытие ударило его, как дверью по лицу. Было больно и неожиданно.
Нина и Марьяна, едва раздевшись, отправились на кухню и стали украшать тарелки с салатом и холодцом. Из зеленого лука, моркови, крутых яиц и маринованных помидоров Марьяна выстраивала на тарелках целые сюжеты с зелеными лужайками, зайчиками и мухоморами.
– Да бросьте, тетя Маша, сейчас придут и все порушат. Все равно в желудке все перемешается, – говорила Катя.
– Прежде чем порушат, будет красиво, – возражала Марьяна.
– Это позиция! – Катя цапнула с торта орешек.
– Не хватай! – одернула Нина. – Терпеть не могу, когда хватают. И учти, я в загс не пойду. Много чести!
– Не ходи, – легко согласилась Катя. – Мы быстренько: туда-сюда.
– Видала? – Нина обернулась к Марьяне. – Туда и сюда… Как тебе нравится?
– А что ты хочешь? – беззлобно удивилась Катя. – Тебе так не нравится и так не нравится…
Она цапнула еще один орешек и удалилась, облизывая палец.
Нина без сил опустилась на табуретку.
– Разве я о такой мечтала свадьбе? – грустно сказала она.
– А знаешь, этот Костик… Он посожалел.
– И что с того? – удивилась Нина.
– Ничего. Так.
Распахнулась дверь, вбежал жених в куртке. Он был усатый и волосатый, как певец из вокального ансамбля.
– Машина пришла! – запыхавшись, объявил жених. Он подхватил Катю на руки и помчался с ней к дверям.
– Пальто! – душераздирающе крикнула Нина.
– А, да… – спохватился жених.
Костик накинул на Катю пальто, как плед. Она сидела на руках, как в кресле-качалке, закинув нога на ногу.
Они скрылись в дверях. По лестнице вместе с белым шлейфом летела их молодость и молодая страсть.
Костик засуетился, втиснулся в свой плащ и тоже поспешил следом.
– Как он тебе? – спросила Нина.
Марьяна молчала.
Она испытывала что-то похожее на светлую зависть. Дело не в том, кто грузчик, кто врач. Жизнь прошла. Не вся, конечно, но вот этот кусок оголтелой беспечности, когда все смешно. Палец покажешь – и смешно. А сейчас – палец покажешь и смотришь. Ну да. Палец. И что? Ничего.
Катя вернулась пешком и одна. Она шла на высоких каблуках, как на ходулях.
– Машина ушла. Не дождалась, – объяснила Катя.
– А этот где?
– Новую ловит.
– А почему ушла машина? – возмутилась Марьяна.
– Плохо договорился, значит, – объяснила Нина. – Мало денег дал.
– Знаешь, сколько они запрашивают? – заступилась Катя.
– Он к тому же еще и жадный.
Нина вдруг села и зарыдала.
Катя приблизилась к матери, стала гладить ее по волосам, изредка повторяя: «Мама, ну мама…» Произносила с теми же интонациями, что и Нина в детстве.
– Перестаньте! – попросила Марьяна. – Нашли время.
В кухне снова появился жених, радостно возбужденный удачей.
– Нормалек! – объявил он.
Подхватил Катю и исчез, не заметив трагедии, разыгравшейся вокруг его персоны.
– Мне начинает казаться, что Катька того… с прибабахом, – поделилась Нина.
– А что это значит?
– Ну… дура. Неполноценная.
– А ты – нет?
– Это почему?
– Надо уважать в молодом человеке его будущее. Понимаешь? Нельзя унижать недоверием.
