Людмила Улицкая - Счастливые (сборник)
Она сидела возле телефона, переваривая сообщение. Мария теребила ее за рукав:
– Веруся! Ну что, что случилось? Где Шурик?
– Он попал в больницу, ему сделали операцию на челюсти. – Вера приложила два пальца к подбородку и почувствовала там какое-то онемение.
– Надо ехать в больницу, – решительно заявила Мария.
– Сказали, чтобы мы приезжали завтра.
– Веруся, а нам его завтра отдадут? А он на носилках или сам ходит? Будем его ложечкой кормить? А можно я буду кормить? А морс ему сварим? – засыпала Мария вопросами.
«Как можно так упасть, чтобы сломать челюсть? – размышляла Вера. – Ногу, руку – это понятно, но челюсть? Нет-нет, они же не говорили, что он упал! Неужели подрался? Ну конечно, подрался!» – И в воображении ее рисовалась картина избиения Шурика хулиганами и что-то связанное непременно с защитой женщины или на худой конец просто слабого…
Вера прижала к себе Марию – та еще клокотала вопросами, но Вера почему-то успокаивалась. Неприятное онемение поднималось от подбородка к верхней челюсти. Вера потерла щеку. Надо было немного погулять с Мурзиком, сделать уроки и как-то дожить до вечера.
– Завтра я отведу тебя в школу и поеду в больницу. А сегодня вечером сварим морс. – Вера поцеловала Марию в голову, но та дернулась и больно ударила Веру по подбородку:
– Ты что, без меня? Без меня в больницу? – взвыла Мария. И Вера улыбнулась, потирая место ушиба.
– Ладно, ладно, вместе поедем! – согласилась она.
Ночь Вера провела бессонную: боль распространялась по всему лицу, болел подбородок, верхняя скула, отдавало в висок.
Наверное, от удара, доставшегося от Мурзика, предположила Вера. Приняла анальгин, который долго искала в аптечке, где все было разложено по старой бабушкиной системе, поддерживаемой Шуриком. Долгое рысканье в аптечке еще более расстроило ее. Скользнула мысль: надо послать Шурика в аптеку. И тут она почти расплакалась: Шурик в больнице, ему плохо, а она так нравственно распалась, не может собраться с силами, держаться бодро и противостоять… Это было что-то из репертуара Елизаветы Ивановны, и Вера поняла, что вот, настал момент, когда вся ответственность за Шурика и за Мурзика ложится на нее, и она должна взять себя в руки, собраться с силами, держаться бодро и противостоять… На этом месте она расплакалась по-настоящему – половину лица ломило, и даже глаз почти не видел.
Нашелся анальгин, она выпила сразу две таблетки и заснула.
С утра развели долгие и нелепые сборы. Собрали в пакет зубную щетку и пасту, яблоки, носовые платки и конфеты – все то, что никак не могло Шурику понадобиться в течение ближайших недель: Шурику поставили на челюсть металлические скрепки, удерживающие челюсть в неподвижности до тех пор, пока она не срастется. Рот открыть он мог только на размер трубочки для жидкой пищи. Зато забыли взять морс, сваренный с вечера, и тапочки. Впрочем, Шурику дали казенные…
Мария сунула в пакет игрушечного зайца. В справочной больницы сказали, что ему сделали операцию, что лежит он в травматологии, в послеоперационной палате. В отделение Веру Александровну не пустили. Лечащий врач к ней не вышел. Но передачу приняли. Довольно долго ждали от Шурика записки. Наконец принесли. Он просил прощения за глупое происшествие, в которое вляпался и причинил столько хлопот, шутил, что теперь наказан за глупость долгим постом и молчанием, совсем как монах. Просил принести ему две французские книги, лежащие у него на письменном столе, папку с бумагами, писчую бумагу и несколько шариковых ручек.
Домой приехали к вечеру, страшно усталые. У Марии промокли ноги, у Веры опять разболелась, условно говоря, щека. К ужину Мария вышла заплаканная и сказала, что соскучилась по маме. Сама Вера тоже готова была разрыдаться от полной нескладности жизни. Взять себя в руки, собраться с силами, держаться бодро и противостоять, повторила она сама себе.
В десять часов позвонила Светлана. Вместо обычного короткого «нет дома» Вера Александровна подробно описала Светлане все перипетии дня, начиная с утреннего звонка.
– Напрасно вы мне сразу же не позвонили, – очень бодро отозвалась Светлана. – У меня есть знакомые в Склифе, я завтра же туда поеду и все разузнаю.
– Да, это было бы замечательно, – обрадовалась Вера. – Только вот еще ему надо передать книжки, кое-какие бумаги.
– Я заеду и заберу, об этом не беспокойтесь…
Вера Александровна продиктовала Светлане адрес и долго и путано объясняла, как легко найти их дом с Бутырского Вала.
Светлана только улыбалась: настал момент, когда она сможет наконец показать Шурику и его важной матушке, на что она способна.
И ей действительно повезло. Хотя никаких знакомых у нее в Склифе не было – да и на что они нужны, когда операция уже была позади, – на следующее утро, представившись родственницей, она переговорила с Шуриковым хирургом, который показал ей рентгеновский снимок, объяснил, какая именно операция была произведена и каковы перспективы.
– По этой травме мы могли бы быстро выписать его домой, а через шесть-восемь недель сделать повторную операцию, она несложная. Но у него еще сотрясение мозга, поэтому пусть полежит, – сказал хирург.
Затем Светлана зашла в палату, где среди перебинтованных и загипсованных мужиков с трудом узнала Шурика. Он лежал на спине, весь в трубках: одна изо рта, две из носа, и черные синяки под глазами. Картина дополнялась уткой, стоявшей у него на одеяле.
– Боже мой! Кто же тебя так отделал? – воскликнула риторически Светлана.
Но разговаривать Шурик не мог, покрутил пальцами, и она вытащила блокнот и ручку.
Дальнейшие переговоры велись исключительно в письменном виде. Шурик горячо благодарил ее за то, что она пришла. Просил, насколько возможно, отодвинуть посещение мамы. Написал, что его какой-то сумасшедший казах или монгол с кем-то спутал и чуть не убил.
Светлана вынесла утку в уборную, перестелила постель, нашла дежурную сестру и дала ей совершенно правильную сумму денег: не мало и не много – чтоб заходила и проверяла, все ли в порядке. Потом вышла в магазин, купила кефиру, два треугольных пакета сливок и минеральной воды, вернулась в палату. Когда она уже выходила, в палату вошел милиционер в белом халате поверх формы. К Шурику. По поводу вчерашнего избиения. Милиционер задавал Шурику интересные вопросы: знает ли он Джамилю Халилову и какие у него с ней отношения…
Шурик писал милиционеру ответы, но Светлана их не видела, так как милиционер сразу же забирал листки. Однако одних только вопросов оказалось достаточно, чтобы у Светланы сложилась картина, очень похожая на ту, которая рисовалась в воображении Рашида. Во всяком случае, об Эгле милиционер вопросов не задавал, и Шурик не считал нужным вообще упоминать ее имя.
Свое собственное расследование Светлана решила отложить: у нее тоже возникли некоторые вопросы к Шурику. Милиционер, к слову сказать, больше у Шурика не появился – дело об избиении Рашидом Джамили Халиловой и Александра Корна закрыли на следующий день, когда в Москву прилетел отец Рашида, главный кагэбэшник республики, и теперь заботой московских милиционеров было выпутаться самим, потому что Рашидку они в отделении порядком изметелили…
На третий день в палату ворвался Гия:
– Шурик! Мне только что сказали… Ну ты попал, старик! У меня тоже случай был…
И Гия рассказал несколько историй о своих похождениях, когда ему приходилось быть битым. Это было малоутешительно. Потом Гия вытащил из портфеля бутылку коньяка, завернутую в газету, открыл его, согнул конец трубочки от Шурикова рта к горлышку бутылки.
– Мне кажется, неплохая мысль, – взял еще одну трубочку с тумбочки, опустил в бутылку и потянул. – Блестящая, я бы сказал, мысль. А закусывать будешь… нет, не кефиром, конечно… сливками.
За этим приятным занятием застала приятелей Светлана.
Она едва подавила вздох негодования:
– Что это вы здесь делаете?
Гия не давал себя в обиду даже женщинам:
– Мы немножко выпиваем. При сотрясении мозга очень рекомендуется. А вы что здесь делаете?
Шурик мычал что-то невнятное.
– Понял, понял, – съехидничал Гия. – У нее душа хорошая. Это даже заметно. Но когда мужчины выпивают, женщины помалкивают, да?
Светлана была в полной ярости от такого обращения, но сидела не сдаваясь. И Гия ушел, оставив бутылку у Шурика под одеялом, а Светлану в сильном раздражении.
Шурик, насколько это было в его возможностях, оттягивал посещение Веры. Да и Вера была в плохом состоянии: боль, начавшаяся, когда ей сообщили по телефону о неприятности с Шуриком, то нападала, то отступала. Она вызвала врача из платной поликлиники – врач долго ее осматривал и предположил, что у нее воспаление тройничного нерва. Прописал домашний режим, тепло и какое-то мощное лекарство.
