Лесли Уоллер - Банкир
Зал был так набит, что некоторым гостям пришлось стоять у двери в надежде на появление свободного места. Среди них Палмер заметил двух терпеливо ожидающих мужчин, в которых он узнал делегатов Объединенных Наций, правда не от какой-нибудь большой страны. Он начал медленно пробираться сквозь эту ужасную толкучку.
– …открылись на десяти и одной восьмой, а к закрытию упали до шести. Это?..
– …платья у Сакса слишком безвкусные. Есть магазин в Майами у…
– …я сказала бы, очаровывает женщин.– Палмер удивился, узнав голос Эдис. Он увидел ее недалеко от себя около пустого столика.
– …совершенно верно,– говорила Вирджиния,– это его любимая поза: как будто он совсем потерял самообладание и вот-вот потерпит крах. Я думаю, это и привлекает женщин.
– Но во всем этом, несомненно, очень много наигрыша,– ответила Эдис.
– Да, но на определенный тип женщин даже наигрыш производит глубокое впечатление.
– Не похоже, чтобы вы принадлежали к этому типу.
– Я убеждаю себя, что я не такой тип.
– Более того,– сказала Эдис почти торжественно,– я тоже говорю вам это.
Некоторое время обе женщины молчали. Они, казалось, не видели Палмера. Даже отделенный от них несколькими метрами расстояния и людьми, Палмер чувствовал их безмолвное напряжение.
– С моим мужем трудно работать? – неожиданно спросила Эдис.
– Ну… я бы не сказала.
– А что бы вы сказали о нем?
Вирджиния помолчала.
– Как его подчиненная, разговаривающая с его женой,– продолжала она каким-то тонким резковатым голосом,– я думаю, я вообще бы… ничего не сказала.
– О,– приятно улыбнулась Эдис и, повернувшись, увидела Палмера.– Вот и он. Но без вина. Что такое, дорогой?
– Я велел официанту принести его.
Она посмотрела на свои крошечные часики – маленькую плотную гроздь бриллиантов на запястье.
– Он не успеет. Уже десять часов.
– Вы уходите? – спросила Вирджиния.
– Во всяком случае, я да,– объяснила Эдис. Она посмотрела на Палмера: – Думаю, тебе следует остаться.
– Боюсь, что да.
– Ну хорошо,– Эдис выпрямилась.
– Я провожу тебя до машины,– сказал Палмер, беря ее за руку.– Держись поближе ко мне в этой толчее.
– До свидания, мисс Клэри, ужасно довольна, что познакомилась с вами.
– Спасибо, миссис Палмер. Это доставило мне огромное удовольствие.
Эдис смотрела на нее какое-то мгновение.
– По-моему,– задумчиво произнесла она,– у нас обеих все очень хорошо получилось.
Глава пятьдесят шестая
Палмер не возвращался почти полчаса. Несколько минут у него ушло на то, чтобы вызвать такси, но, даже посадив Эдис в машину и пожелав ей спокойной ночи, он не вернулся сразу на прием, а вместо этого задержался на необъятно широких ступеньках восточной лестницы «Плаза», так глубоко вдыхая холодный воздух, что на глазах выступили слезы. Он посмотрел в направлении парка и увидел целый ряд двухколесных экипажей; из лошадиных ноздрей выбивались тонкие струйки пара. И только когда холод пробрался сквозь одежду, Палмер возвратился в помещение. Сначала от тепла было приятно, но вскоре стало почти невыносимо жарко. В фойе он опустился в кресло и почувствовал, что комната с высоким потолком начала покачиваться. Смесь шампанского и виски, казалось, сломила его. Но тут же Палмер вздохнул и медленно поднялся. В старомодном зеркале он увидел себя – высокого, худощавого мужчину с замкнутым лицом. Он остановился, расправил плечи и, нахмурившись, уставился на свое отражение. Сразу же вид у него стал более внушительным. Коридорный наблюдал за ним.
Палмер перевел хмурый взгляд с зеркала на коридорного, который тут же опустил глаза. Палмер мотнул головой, пошел назад и сел в маленькой комнате рядом с залом, где проходил прием. Беспорядочное гудение голосов доносилось до него почти так же ясно, как если бы он находился в самом зале.
Отрывистым аккомпанементом раздавались более низкие – цок-цок-цок – удары барабанов бонго.
Палмер постарался, как мог в своем теперешнем состоянии, разобраться в поведении Эдис. Ни одно слово из сказанных ею, решил он, не означало чего-нибудь особенного. Но тогда откуда же, спросил он себя, такое беспокойство? Он наклонился вперед на обитой красным бархатом скамейке и, облокотившись на колени, попробовал заново перебрать в уме все замечания Эдис, обращенные к Вирджинии и сказанные о ней. Вместо этого мысли его тихонько разбрелись под звуки незаметно подкравшейся из другой комнаты музыки. Труба разразилась целым каскадом тонких, нудных, звуков – какие-то зазубренные копья жалоб, приглушенные отрывистым ритмом ударных. Выдав этот поток пронзительных минорных звуков, труба, казалось, утонула в них. Пианино прогрохотало над ее телом бессмысленные арпеджио.
Палмер выпрямился и полез за сигаретами. В боковом кармане смокинга он нашел тонкий серебряный портсигар для десяти сигарет. Спичек не было. Держа незажженную сигарету между пальцами, он долго сидел, уставившись на нее, пытаясь связать вместе все сказанное Эдис.
Эта попытка напомнила ему об огромном превосходстве электронных приспособлений над человеческим мозгом. Небольшая комбинация транзисторов и электромагнитов уже одержала над ним победу сегодня в квартире Бернса. Возможно, несколько туманно размышлял он, что со временем магнитофоны завоюют всю планету, создавая обширные электронные предприятия сверхчеловеческой памяти и сообразительности. Если верить Гейнцу Гауссу, громадные электромагниты могут даже одолеть изначальное земное притяжение, привязывающее людей к их собственному клочку земли. Что замышлял этот ненормальный старик…
Перед его глазами вспыхнула спичка. Он поднял голову, увидел официанта, протягивающего спичку, и прикурил.– Спасибо.
– Пожалуйста, сэр. Какого-нибудь вина, сэр?
Палмер болезненно поморщился:
– Виски со льдом, пожалуйста.
– Хорошо, сэр. Со льдом.
Палмер затянулся. Возможно ли, чтобы Эдис знала не только о его связи, но и то, что его любовница – Вирджиния? Если Эдис обо всем догадалась, что она собирается предпринять дальше? Будет ли искать доказательства? Сколько времени ей потребуется, чтобы понять роль Бернса в этом деле и узнать о находящейся в его распоряжении информации?
Перед ним появилось виски. Он поблагодарил официанта и начал пить маленькими глотками. Прохладный вяжущий вкус, казалось, несколько прояснил его мысли. И хотя он понял, что это всего лишь опасная иллюзия, он приветствовал ее.
Нет, сказал он себе, Эдис может что-то подозревать, но, по всей вероятности, не может угадать всего. Но когда она увидит – а это неизбежно должно случиться – ту роль, которую он скоро, очевидно, будет играть в захвате Джет-Тех контроля над ЮБТК, она поймет, что на него было оказано мощное давление. И она без труда определит, что это такое.
В течение часа, самое большее двух, он должен дать Бернсу ответ. Палмер встал, держа в руке стакан, и пошел к двери зала, где проходил прием. Все столы вокруг танцевальной площадки были окружены людьми, энергично опустошавшими тарелки с едой. На площадке под карибский ритм джаза извивались несколько пар. Престарелая пара, обливаясь потом, продолжала с полным отсутствием технического навыка перескакивать через искусную путаницу фигур.
Палмер с удивлением подумал, почему он тянет с ответом Бернсу. Им обоим было совершенно ясно, каким должен быть этот ответ.
Палмер стал разглядывать одного из периферийных банкиров – представителя мощной цепи коммерческих банков. Тот рассказывал какую-то длинную историю или шутку нью-йоркскому предпринимателю, которого недавно подозревали в том, что он замешан в первостатейном скандале, конгрессмену-демократу из Бруклина и Джиму Мадигану из «Меррей Хилл». На этом расстоянии, в нескольких метрах от Палмера, они казались прямо-таки братьями. Когда рассказ закончился, предприниматель взял пустые тарелки и пошел с ними к столу, чтобы вновь наполнить их. Палмер поймал себя на мысли: поймет ли он вообще когда-нибудь эту особую вассальную зависимость. Как и любой разумно осведомленный человек, он знал, что, где бы ни встречались политики – в законодательных органах штата или в палатах конгресса в Вашингтоне,– их личные чувства друг к другу были, так сказать, одно, а их политическая вассальная зависимость, которая могла даже сделать их врагами, совершенно другое. На сессии учредительного органа демократ мог с удовольствием топтать республиканца. Но если они были друзьями, как это и наблюдалось в большинстве случаев, после заседаний всякие признаки враждебности исчезали. Разумно ли это, спросил себя Палмер. Может быть, в этом необязывающем дружелюбии и решительном отказе сохранять серьезность было что-то типично американское. Как кодекс Omerta обязывал молчать даже враждующих членов мафии, так и кодекс несерьезности защищал политиканов от нанесения друг другу большого урона. Разыгрывались скандалы. Обнаруживалось казнокрадство. Но обычно обнаруживалось оно не самими политиками, а теми, кто был не у власти. Все это, решил Палмер, смахивает на частный клуб. Каждый имел право создавать такие замкнутые частные объединения, которые, конечно, плохо вписываются в картину демократии. Впрочем, вообще в современной политике мало что походило на этот образец, напомнил себе Палмер. Канули в вечность детские годы республики, когда политическое соперничество подогревалось личной враждой, резкими полемическими обвинениями и своего рода партийным фанатизмом, который пронизывал всю, до последнего уголка, жизнь любого политического деятеля.
