Владимир Орлов - Лягушки
Но он-то искал вовсе не Древеснову, а Хмелёву…
Стало быть, ход его мыслей был сейчас неверный.
В круглых водяных листьях рядом с золоченой Тортиллой что-то дернулось, мелькнуло, снова дёрнулось…
"Тритонолягуш Костик!" — сообразил Ковригин.
Он ощутил потребность в разговоре с Костиком, то есть и не в разговоре, Костик, помнится, ни слова не произнёс, да и не обязан был произносить слова, а пусть хоть бы и в немом общении с ним. Даже и без переводчика Дантона-Гарика. Без переводчика-то оно, пожалуй, и лучше…
Но Костик не вынырнул, на бортик фонтанного бассейна не взобрался. В воде же под Тортиллой более ничего не дёргалось и не мелькало.
Возможно, и недавнее мелькание чего-то (или кого-то) Ковригину померещилось…
— Как отдыхаете? — спросил гарсон. Явился. Вежливый, желающий добра.
— Прекрасно! — заявил Ковригин.
— Пти-харчо я вам заказал на всякий случай… Но вы не забыли об особенном блюде?
— Хариус жареный с картофелем фри, — без раздумий произнёс Ковригин и тут же удивился собственному капризу — А к хариусу и рыбу барабульку таганрогскую, тоже жареную. С золотистой корочкой.
Никаких удивлений гарсон не выказал. Хариус и хариус. Ну и барабулька, само собой. Не находился ли он, Ковригин, в таверне "Три пескаря"? Себе же он продолжал удивляться. Он-то собирался заказать шкворчащую брауншвейгскую колбаску, с дымком, чуть подгоревшую. Но посчитал, что делать это в ресторане с французской якобы кухней было бы бестактно и даже оскорбительно по отношению к персоналу мсье Жакоба. К тому же к пиву местные раки были ничем не хуже брауншвейгских колбасок. Ничем не хуже! О хариусах же ему напомнили взыгравшие вдруг сентиментальные чувства. В годы практик и журналистского стажёрства Ковригин много мотался по берегам саянских рек и притоков Енисея. Годы и края были голодные. Ковригин питался в придорожных чайных. Там и суп какой-никакой имелся, и можно было насладиться за тридцать копеек пойманным часами раньше хариусом с картошкой… А впечатления о рыбке барабульке зародились опять же в пору студенческого нищенства Ковригина и дикарского освоения им в дни каникул побережий Чёрного моря… Позже, говорят, барабулька даже и с Одесского Привоза пропала…
Ковригин растрогался, ему сейчас же захотелось рассказать — лучше бы Костику, но хоть бы и Дантону-Гарику — об истории своих вкусовых капризов, однако из-за странностей их (или, напротив, из-за их простоты и убогости) побоялся потерять лицо. Произнёс как-то неловко и будто бы себе в оправдание:
— Наши-то рыбки ко всему прочему обойдутся вашему заведению доступнее и дешевле Карибского тунца. И уж тем более мурены.
Слова его, похоже, вызвали неудовольствие гарсона.
— Наши возможности неограниченны, — вымолвил он. — А вас не должны волновать экономические и финансовые соображения. И свои фантазии вы можете не сдерживать. Все предполагаемые ваши расходы и желания обеспечены Распоряжением.
— Кстати, — быстро сказал Ковригин, — что это за Распоряжение и кто у вас Распорядители? Если не секрет…
— Распоряжение, — сухо, и как бы с необходимостью терпения разъяснил Дантон-Гарик, — документ для служебного пользования. А Распорядители — личности достойные.
— Понятно, — кивнул Ковригин. — То есть я даже не могу высказать им слова благодарности…
— Они узнают о них…
— А Костик?
— Что Костик? — спросил гарсон. Нервно спросил.
"Ага, — отметил Ковригин, — имя Костик произнесено. И не взорвался исландский вулкан. Впрочем, гарсон и прежде называл тритонолягуша Костиком. А Тот, чьё имя называть нельзя, и впрямь, видимо, существует лишь внутри синежтурской мифологии…"
— Что Костик? — переспросил гарсон.
— Костик нынче появится в ресторане?
— Он занят, — сказал гарсон.
— И не появится здесь? — Ковригин почувствовал, что интонации его вопросов — искательные, а желание вызнать, не впал ли тритонолягуш в спячку, полагается ли ему вообще сезонная спячка, желание это, как бестактное, отменил.
— У него сейчас много дел, — с почтением к Костику сказал гарсон, — всё у него под надзором, в частности, и Распоряжение, какое вас волнует, и даже любезные вам рыбки — хариус и барабулька. Кстати, меня уведомляют с кухни. Ваше блюдо готово. Отправляюсь за ним. Не желаете, чтобы оно было подано на синежтурском подносе с воздушным кораблём в небесах?
— Нет! Нет! — воскликнул Ковригин. — Что вы! Уж лучше на тарелке из придорожной Чайной!
Хотел было добавить слова о свежем пиве и о порожнем уже графине, но Дантон-Гарик дело знал. Или и впрямь над всем со вниманием надзирал тритонолягуш Костик. Две кружки свежего, с пеной пива и обновлённый графин были доставлены в подкрепление к жареным хариусу и барабульке. Теперь Ковригин уверил себя в том, что мелькал и заставлял вздрагивать водяные листья вблизи Тортиллы именно тритонолягуш Костик, он проинспектировал его, Ковригина, оценил его нынешнюю суть, остался ею доволен (иначе явились ли бы к нему на стол хариус и барабулька?), а из бассейна вылезать не стал, из деликатности или по причине нехватки времени. Ковригин опять пожалел о несостоявшейся беседе с Костиком, от того наверняка удалось бы хоть кое что разузнать о дебютантке Древесновой.
— Какие еще будут пожелания? — спросил гарсон.
— Пока никаких…
— Обязан напомнить вам о времени отправления ночного поезда в Москву, — вокзальным диктором произнёс гарсон.
— Спасибо, спасибо… — сказал Ковригин. — Я слежу за временем…
— Моё дело напомнить, — сказал гарсон. — А то ведь у нас в час ночи проходит ещё поезд Уренгой — Алма-Ата, с остановкой, между прочим, в Аягузе…
— Учту, — буркнул Ковригин.
— Моё дело напомнить… — повторил гарсон.
Ковригин смотрел в белую спину гарсона, отправившегося к столику у дверей, и размышлял. Никакого дружелюбия и благорасположения в последних словах гарсона не было. Напротив, тот, похоже, был бы теперь рад, если бы Ковригин убрался из ресторана "Лягушки" и принялся готовить себя к дальней дороге. Пожалуй, он даже был намерен нагрубить клиенту. Ковригин встревожился. Не исключалось, что инспекция тритонолягуша Костика вышла малоприятной для столичного путешественника и привела к открытию в нём, Ковригине, и в его мыслях чего-то враждебного и опасного для заведения, а то и для всего Синежтура (или, скажем, для одной из влиятельных в нём сил).
Тревожно было Ковригину, тревожно… Но как развеять заблуждения Костика (или кого там?). Не оправдываться же перед кем-то в воздух? Дурные мысли полезли в голову Ковригину… Ещё и Аягуз ему подсовывали, как будто только два поезда и проходили мимо Синежтура по ночам!
Однако хариус и барабулька… Они ведь могли и остыть! Не остыли… Ковригину стало казаться, что вызванные (выловленные) его воспоминаниями рыбёшки будут ему сейчас противны, сотрут одну из иллюзий голодных лет, а может, и вызовут у него тошноту. Не вызвали. Оказались прекрасны (какие уж тут шкворчащие брауншвейгские колбаски с дымком!), улучшили настроение Ковригина, отвлекли его от дурных предчувствий…
Вспомнилось. Вот он, Ковригин, юнец, сидит в прокуренной Чайной посёлка Кордон, внизу под скалами — спешит к Енисею Казыр, вокруг за столами — шоферня с булыжного Чуйского тракта, ради репортажа надо добираться до золотого рудника в горах, а ему, разомлевшему, неохота вставать, он — сытый, но ещё от одного хариуса не отказался бы…
— До отправления поезда… — прозвучало в Ковригине.
— Да, да! — будто отвечая кому-то, вскочил Ковригин. И понял, как он отяжелел. Или, как его развезло.
— Вам не требуется помощь? — спросил гарсон.
— Какая ещё помощь! — возмутился Ковригин. — Сейчас — на пятнадцать минут в шахматный отсек, взглянуть на поступления, потом — прогреться на мраморной лежанке, выпустить шлаки, потом к вам за кружкой пива, и всё. Кстати, тогда и расплачусь.
— Все ваши расходы сегодня — за счёт заведения, — напомнил гарсон.
— Хотел бы оспорить это, но раз вы настаиваете, то конечно… — сказал Ковригин. — И — к шахматисткам!
Шахматный отсек был забит посетителями и зелёнотелыми (зелёнокожими?) игруньями, как интеллектуальных, так и гимнастических направлений. Может, потому и зал Тортиллы был нынче полупуст. Новую звезду из поступлений Ковригин обнаружил быстро, хотя при первом взгляде на неё и не выделил её из будто бы массовки на сцене. Но потом… Особенная, особенная, уверил себя Ковригин. Однако в чём была её особенность, сообразить не мог, кураж мешал. Заметил вблизи себя ответственного гарсона-консультанта. А ведь как-то Дантон-Гарик говорил ему, что никакого отношения к шахматному отсеку не имеет и к шахматисткам не заходит. Что же, теперь гарсон был отправлен сюда присматривать за ним, Ковригиным? Так, что ли? Сейчас же Ковригину захотелось надерзить гарсону, а может, и тритонолягушу Костику.
