Дэвид Митчелл - Облачный атлас
Капитан снова поклонился. «Мадам, я не могу принести извинений там, где не было ни нанесено, ни замечено каких-либо оскорблений».
«Ваши предубеждения относительно «варваров моря» совершенно обоснованы, миссис Хоррокс, — вступил в разговор мистер Бурхаав, — но я не потерплю ни капли грога на борту нашей «Пророчицы», как бы ни вопили матросы! И они, да, вопят, но я воплю им в ответ: «Не дух спиртного вам нужен, но один только Дух Святой!» — и я провозглашаю это громче и дольше, нежели они!»
Его каламбур возымел желаемое действие. Пастор Хоррокс представил нам двух своих дочерей и троих сыновей — все пятеро родились именно здесь, в Назарете. (Девочки могли бы быть выпускницами школы для благородных девиц, но парни под своими накрахмаленными воротничками были загорелыми, словно канаки.) Несмотря на все отвращение, какое я испытывал к перспективе быть вовлеченным в маскарад капитана, мне любопытно было узнать побольше о теократии, царившей на острове, и я позволил увлечь себя ходу событий. Вскоре наша делегация проследовала к пасторату Хорроксов, в жилых помещениях которого не стыдно было бы разместиться никому из мелких консулов Южного полушария. Там имелись обширная гостиная с застекленными окнами и мебелью из тюльпанного дерева, отхожее помещение, две каморки для прислуги и столовая, где нас незамедлительно угостили свежими овощами и тающей во рту свининой. Все ножки стола стояли в блюдах с водой. «Муравьи, — объяснила миссис Хоррокс, — единственное бедствие Вифлеема. Приходится периодически выбрасывать их утонувшие тельца, иначе они построят дамбу из самих себя».
Я выдал комплимент по поводу их жилища. «Пастор Хоррокс, — с гордостью сказала нам хозяйка дома, — обучался плотничеству в графстве Глостер. Большинство домов в Назарете построены его руками. Видите ли, на сознание язычника большое впечатление оказывает вещественность, то, что он может увидеть своими глазами. Он думает: «Как же опрятны и нарядны христианские дома! И как же грязны и убоги наши лачуги! Как благороден и щедр Бог белых! Как низок и подл наш собственный!» Таким образом еще один новообращенный приводится к Господу».
«Если бы только я мог прожить свою жизнь сначала, — ничуть не краснея, высказал свою точку зрения мистер Бурхаав, — я выбрал бы бескорыстную стезю миссионерства. Пастор, мы видим здесь развитую, глубоко укоренившуюся миссию, но как начать работу по обращению к Господу на окутанном тьмой побережье, на которое никогда не ступала нога христианина?»
Взгляд пастора Хоррокса устремился сквозь мистера Бурхаава к будущему лекционному залу. «Упорство, сэр, сострадание и законность. Пятнадцать лет назад нас в этом заливе принимали далеко не так сердечно, как вас, сэр. Видите вон тот остров на западе, похожий на наковальню? Черные называют его Бораборой, но уместнее было бы назвать его Спартой, настолько воинственны были тамошние воины! Мы сражались с ними на побережье Вифлеемской бухты, и некоторые из нас пали. Если бы наши револьверы не позволили нам одержать победу в сражениях тех первых недель, что ж, миссия на Райатее осталась бы только мечтой. Но по воле Господа мы разожгли здесь его путеводный маяк и не давали ему погаснуть. Через полгода мы смогли доставить сюда с Таити наших женщин. Я сожалею о погибших аборигенах, но когда индейцы увидели, как Бог защищает свою паству, то, что там говорить, даже спартанцы умоляли нас прислать к ним священников».
Миссис Хоррокс продолжила его рассказ. «Когда сифилис начал свою смертоносную работу, полинезийцам понадобилась помощь, как духовная, так и материальная. Тогда наше сострадание привело язычников к священной купели. Теперь же пришел черед Святого Закона хранить нашу паству от соблазна — и от мародерствующих моряков. Китобои, в частности, презирают нас за то, что мы обучаем женщин целомудрию и скромности. Нашим мужчинам приходится держать свое оружие хорошо смазанным».
«Однако, случись кораблекрушение, — заметил капитан, — я поручился бы, что те же самые китобои молили бы Судьбу, чтобы их выбросило на побережья, где все те же «проклятые миссионеры» воздвигли свои часовни, разве не так?»
Согласие было единодушным и едва ли не граничило с возмущением.
Миссис Хоррокс ответила на мой вопрос касательно того, как укрепляется закон и порядок на этом одиноком форпосте Прогресса. «Наш церковный совет — мой муж и трое мудрых старцев — проводит те законы, которые мы полагаем необходимыми, посредством молитв. Наши Стражи Христовы, некоторые из тех аборигенов, которые доказали, что являются верными слугами Церкви, укрепляют эти законы в обмен на кредит в лавке моего мужа. Бдительность, совершенно необходима неослабевающая бдительность, иначе через неделю…» Миссис Хоррокс содрогнулась, вообразив, как призраки вероотступничества танцуют хулу на ее могиле.
Покончив с едой, мы перешли в гостиную, где местный подросток подал нам холодный чай в красивых чашках из тыквы. Капитан Молинё спросил: «Сэр, как же можно содержать столь процветающую миссию, как ваша?»
Пастор Хоррокс почувствовал, что ветер переменился, и вновь внимательно всмотрелся в лицо капитана. «Аррорутовый крахмал и кокосовое масло — вот что покрывает издержки, капитан. Черные работают на нашей плантации, чтобы платить за учебу в школе, изучение Библии и посещение церкви. Через неделю, если будет на то Божья воля, мы получим обильный урожай копры».
Я спросил, добровольно ли работают индейцы.
«Разумеется! — воскликнула миссис Хоррокс. — Ведь они знают, что если поддадутся лености, то Стражи Христовы их за это накажут».
Я хотел расспросить об этом карательном стимулировании, но капитан Молинё перехватил нить разговора. «И что же, корабль вашего Миссионерского общества доставляет эти скоропортящиеся товары обратно в Лондон, огибая мыс Горн?»
«Ваша догадка верна, капитан».
«Не задумывались ли вы, пастор Хоррокс, насколько прочнее была бы светская опора вашей миссии — а следовательно, и духовная, — если бы у вас был надежный рынок сбыта ближе к островам Общества?»
Пастор велел мальчику-прислуге покинуть комнату. «Я долго обдумывал этот вопрос, но где? Рынки Мексики невелики, и хозяйничают на них бандиты. Кейптаун — это союз продажных чиновников и алчных африканеров. Моря Южного Китая кишат беспощадными, дерзкими пиратами. Голландцы в Батавии высасывают из тебя кровь до последней капли. Не в обиду вам, мистер Бурхаав».
Капитан указал на меня. «Мистер Юинг обитает, — он сделал паузу, прежде чем раскрыть свое предложение, — в Калифорнии, в Сан-Франциско. Вы, должно быть, знаете, что из пустякового городишки в семь сотен душ он разросся в метрополию с… четвертью миллиона жителей? Все переписи бессильны! Сегодня его наводняют китайцы, чилийцы, мексиканцы, европейцы, иностранцы всех цветов кожи. Одно яйцо, мистер Юинг, будьте так любезны, сообщите нам, сколько ныне в Сан-Франциско платят за одно яйцо».
«Доллар, так писала мне моя жена».
«Один американский доллар за обычное яйцо! — Улыбка у капитана Молинё была в точности такой же, как у мумифицированного крокодила, какого мне довелось однажды увидеть в мануфактурной лавке в Луизиане. — Несомненно, человеку с вашей проницательностью стоит над этим поразмыслить?»
Миссис Хоррокс одурачить было непросто. «Скоро все золото будет там добыто».
«Да, мадам, но голодный, шумный, разбогатевший город Сан-Франциско — всего в трех неделях ходу для такой образцовой шхуны, как моя «Пророчица», — никуда не денется, и участь его кристально ясна. Сан-Франциско станет Лондоном, Роттердамом и Нью-Йорком Тихого океана».
Наш capitan de la casa[255] поковырял у себя в зубах костью голубой рыбы. «А вы, мистер Юинг, уверены, что продукты, выращиваемые на наших плантациях, смогут приносить нам в вашем городе хорошую прибыль, — странно было слышать, как превозносят наш скромный городок! — как в настоящий момент, так и после прекращения золотой лихорадки?»
Моя правдивость была той картой, которую капитан Молинё разыгрывал для своего хитроумного выигрыша, но, как оказалось, солгал ровно в той мере, чтобы как разъярить его, так и помочь ему. «Да, уверен».
Джайлз Хоррокс снял свой пасторский воротник. «Не сопроводите ли меня в мой кабинет, Джонатан? Я весьма-таки горжусь его крышей. Сам ее сконструировал, чтобы она могла противостоять ужасным тайфунам».
«В самом деле, Джайлз? — отозвался капитан Молинё. — Что ж, ведите».
Хотя имя доктора Генри Гуза вплоть до нынешнего утра было в Назарете неизвестно, как только вифлеемские дамы прослышали, что на берегу оказался прославленный английский хирург, они припомнили все виды болезней и выстроились в многочисленную очередь к пасторату. (Как странно снова оказаться среди прекрасного пола после столь многих дней пребывания взаперти вместе с полом куда более безобразным!)
