Фатерлянд - Мураками Рю
При этих словах все в комнате навострили уши.
— «Эль Эхерсито Популар де Либерасьон»? — спросил Канесиро.
— Совершенно верно, — отозвался Синохара.
— Ага, — кивнул Канесиро. — То есть там только ядовитые лягушки и партизаны!
Раскрасневшийся от выпитого Исихара пробормотал:
— Чудесные, потрясающие лягушатки!
Синохара откашлялся и продолжил:
— Именно в местах, где обитает крупнейшая популяция этих лягушек, в Перу, находится один из базовых лагерей «Сендеро Луминосо»[27]. Несколько лет назад туда отправилась экспедиция, чтобы отловить несколько экземпляров — лягушек, я имею в виду, но все люди погибли.
При этих словах Исихара вскочил со своего кресла и, размахивая кольтом, вскричал:
— «Сендеро Луминосо»! «Сияющий путь»!
Синохара кивнул:
— Я говорю про американскую фармацевтическую корпорацию. Они хотели на основе яда лягушек изготовить новый болеутоляющий препарат, но из-за партизан их план так и не удался. Безопасно ловить этих лягушек можно лишь в Коста-Рике и Панаме… Но мы все-таки не можем использовать их в качестве оружия.
Все закивали.
— Нет, это неправильный путь, — продолжал Синохара. — Однако, вы полагаете, «Сендеро Луминосо» использовала именно лягушек, чтобы перебить членов экспедиции?
Некоторое время все обсуждали этот вопрос, но к единому мнению так и не пришли. Чувство беспокойства и тревоги не отпускало.
Канесиро предложил разделиться на две команды. В то время, пока одна команда устанавливает взрывчатку, другая удерживает «корёйцев» силой оружия. Однако Исихара заметил, что если Канесиро надоело жить и он решил покончить с собой, то пусть делает это в одиночку. Сила врага была известна всем. Все помнили, как при задержании преступника один из солдат специальной полиции двумя выстрелами вдребезги разнес голову якудзы. А во время сражения в парке Охори один из офицеров Корё, будучи на грани смерти из-за обширных ожогов, умудрился ударом пальцев пробить горло одному из японских спецназовцев. Нет, мериться силами с корейцами была плохая идея.
— Но, с другой стороны, они тоже люди, — сказал Исихара. — А значит, у них тоже должны быть слабые стороны. Пораскиньте мозгами — может, что и придумаете.
Искусственные джунгли не имели ничего общего с настоящим тропическим лесом, где обитают ядовитые лягушки. Именно об этом и думал Синохара, пристроившись отлить к одной из пальм. Чтобы не слишком громко журчало, он пустил струю мочи на ствол. Он как раз подумывал, не сходить ли ему по-большому на всякий случай, когда в его кармане завибрировал сотовый телефон. Звонил Такегучи.
— У нас все чисто, — отрапортовал Синохара.
— Хорошо, — ответил Такегучи. — Мы начинаем ровно в час.
Чтобы не гадить рядом с местом, где дрых Татено, Синохара решил отойти подальше за птичьи клетки. Клеток было четыре, и они прятались под сенью драконовых деревьев, сосен, фиг и прочих экзотических растений. Экспедиционный корпус Корё перекрыл подачу воды, и многие деревья уже засохли. Но Синохара был уверен: сам факт помещения тропических растений в искусственную среду уже являлся убийством, хоть и медленным. Для удобства людей земля была выложена тротуарной плиткой, так что растениям почти не оставалось места. Грунт были засыпан белым песком и галькой, чтобы туда не попали бактерии и насекомые. Растения подкармливали химическими удобрениями и регулярно обрабатывали инсектицидами. Вывезенные из родных мест и помещенные в совершенно чуждую им среду, они медленно умирали.
«Какого черта было устраивать здесь эту икебану? Ну точно, как те идиоты, что заводят дома рептилий», — думал Синохара, спуская штаны и присаживаясь. Он возился с лягушками и членистоногими, но отказывался разводить рептилий. Конечно, Синохаре очень хотелось купить черную мамбу, которая была самой агрессивной и ядовитой змеей на планете, но держать ее в неволе он бы не смог. Когда Синохара еще учился в школе, он часами любовался на тарантулов, скорпионов и тропических рыбок в зоомагазине рядом с домом. Там были, конечно, и рептилии. Считалось модным заводить себе ящериц и черепах, особенно в маленьких квартирках, где невозможно держать кошку или собаку. Некоторые виды черепах с затейливым рисунком на панцире пользовались таким спросом, что почти исчезли из дикой природы. У Синохары едва не останавливалось сердце, когда он видел египетскую черепаху, раз за разом бившуюся головой о стекло, или крупную ящерицу, запертую в крошечной коробке, где она и повернуться не могла. А люди покупали этих несчастных животных — ящериц, змей или хамелеонов — и визжали от восторга, называя их милыми.
Будь Синохара богат, он бы скупил всех рептилий в зоомагазинах и выпустил на волю. А если бы он командовал полицейскими силами или армией, то немедленно приказал бы арестовать всех импортеров живого товара. Да, конечно, некоторые виды подвергались опасности быть уничтоженными у себя на родине, где не стихали войны или велось агрессивное освоение диких земель, но даже это не оправдывало поимку животных и вывоз на продажу в другие страны. Заточение пресмыкающихся в домах стало для Синохары окончательным символом человеческой низости. Он сам был той несчастной черепахой, что билась головой о стекло своей тюрьмы. Люди, считавшие «милым» держать в крошечных вольерах черепах и ящериц, мыслили точно так же, как его родители. Они кормили своих питомцев, давали им воду, выносили на солнечный свет, но даже в самых комфортных условиях ящерицы и черепахи не жили так же долго, как на воле. Восхищаясь своими питомцами, люди медленно убивали их.
Когда Синохара был маленьким, родители игнорировали его приступы тревоги — мол, ему не о чем беспокоиться. Впервые тревожные приступы появились у него в семь лет. В детском саду ему нравилось играть с конструктором «Лего». Он складывал пластмассовые блоки, делая из них ракеты, дома или роботов. Родители восхищались его «шедеврами», а самые лучшие ставили на полку в гостиной. Но однажды, уже во втором классе, Синохара посмотрел на свои поделки и вдруг испытал приступ паники. Чтобы увидеть в этих конструкциях ракеты или дома, людям нужно было сговориться. Все соглашались видеть именно то, о чем говорил Синохара. Однако сам он внезапно перестал видеть фигуры — только сложенные вместе куски пластмассы.
С этого момента он стал ощущать, как разваливаются и распадаются блоки окружающей его действительности. В минуты пробуждения он испытывал то сумеречное состояние, которое обычно бывает при засыпании. В голосах и лицах родителей, друзей, школьных учителей, в случайных разговорах возникали воспоминания о прошлом, но и только. Настоящего он не видел. Если перед его взором вдруг появлялась мать, ее лицо размывалось и образ смешивался с часами на стене или с шумом дорожного движения. Сознание и чувства Синохары разделились. Это было что-то похожее на головоломку, только он мог видеть лишь отдельные ее части. Вокруг него все распадалось — телевизор, книжки с комиксами, коробка с печеньем, школьный портфель, стакан для молока — все превращалось во что-то неузнаваемое. На его глазах родители и сестра как будто попадали в другое измерение. Даже когда они сидели в одной комнате и разговаривали, Синохара чувствовал, что его отделяет от них какая-то мембрана. Он пытался объяснить свое состояние родителям, но слышал неизменное «все в порядке».
Когда Синохара пошел в среднюю школу, его отец, профессор университета, специализировавшийся на средневековой европейской архитектуре, отмечал свой юбилей. В их дом в Сетагайе, в предместье Токио, пришло множество гостей, среди которых были иностранные дипломаты, знакомые его матери, переводчика с французского. После торжественного обеда младшая сестра Синохары играла для гостей на виолончели. Синохара никак не мог понять издаваемых инструментом звуков, а также что это за инструмент в форме разрезанной тыквы; он не мог понять, что за человек играет на нем, кто все эти люди, что собрались слушать, как называются вещи, на которых они сидят, что означает само слово «сидеть», и как все это связано между собой. Его словно пробил разряд электрического тока — Синохара бросился вон из гостиной, забежал в свою комнату, достал из аквариумов несколько пауков и скорпионов, сунул в бумажные пакеты, вернулся в гостиную и выбросил содержимое пакетов на головы родителям, внимательно слушавшим игру его младшей сестры.
