Джонатан Франзен - Поправки
– Что нашел?
Гари явно обиделся на такое невнимание к тому, что так его занимало. Ну как же, половина деталей от его детской модели железной дороги – «очень важная половина, паровозы и трансформатор» – много лет назад куда-то запропастилась и считалась безнадежно утерянной.
– Я только что разобрал кладовку, – сказал он. – И знаешь, где я это обнаружил?
– Где?
– Угадай!
– На дне картонки с веревками, – сказала она.
– Откуда ты знаешь? – Гари широко раскрыл глаза. – Я годами его искал!
– Спросил бы у меня. В большой коробке с веревками лежит коробка поменьше с деталями от железной дороги.
– Ну ладно. – Гари передернул плечами, переключаясь с сестры на себя, любимого. – По крайней мере, я получил удовольствие от того, что сам нашел паровоз, хотя жаль, что ты мне раньше не сказала.
– Жаль, что ты не спросил.
– Знаешь, я здорово увлекся всем, что связано с железной дорогой. Удается купить прямо-таки замечательные вещи.
– Прекрасно! Рада за тебя!
Гари полюбовался зажатым в кулаке паровозиком.
– Я уж и не надеялся увидеть его снова!
Он наконец ушел, и Дениз осталась в подвале одна. Прошла с фонариком в лабораторию Альфреда, опустилась на корточки посреди банок из-под кофе и заглянула под верстак. На нижней стороне верстака карандашом было неаккуратно нарисовано сердечко.
Дениз осела на пятки, упираясь коленями в холодный каменный пол. Литл-Рок. Старшинство. Проще будет уйти.
Машинально она сняла крышку с банки из-под кофе. Банка до краев была наполнена ярко-оранжевой, забродившей мочой.
– О боже! – сказала она, обращаясь к ружью. Когда Дениз опрометью бежала к себе в комнату за пальто и перчатками, больше всего она жалела мать, ведь как бы горько, как бы многословно Инид ни жаловалась, дочь и представить себе не могла, каким кошмаром обернулась жизнь родителей в Сент-Джуде. Как ей теперь дышать воздухом, не говоря уж о том, чтобы смеяться, спать, есть вволю, если она не в состоянии понять, как худо приходится близким?
Инид снова раздвинула занавески в столовой, высматривая Чипа.
– Пойду прогуляюсь! – крикнула Дениз и захлопнула за собой дверь.
Лужайку покрывал двухдюймовый слой снега. На западе тучи разошлись, передний край надвинувшегося холодного фронта был густо-лиловым, как тени для век, ярко-голубым, как яйца малиновки. Дениз шла по утоптанному снегу посредине сумеречных улочек и курила, пока никотин не приглушил боль, – тогда прояснились мысли.
Значит, после того как братья Рот купили «Мидленд-Пасифик» и начали сокращение штатов, Дон Армор не добился перевода в Литл-Рок и пошел жаловаться к Альфреду. То ли угрожал рассказать всем о победе над Дениз, то ли предъявил права в качестве псевдозятя, – так или иначе, Альфред послал его к черту. А потом пришел домой и заглянул под верстак.
Скорее всего, между отцом и Доном Армором разыгралась неприятная сцена. О подробностях не хотелось даже думать. Как Дону Армору было противно ползти на брюхе к начальнику начальника своего начальника и молить его или шантажировать, чтобы добиться перевода в Литл-Рок, как остро Альфред ощущал предательство дочери, которую все хвалили за работоспособность, как вся гнетущая сцена сделалась окончательно невыносимой, когда разговор пошел о внедрении члена Дона Армора в преступное и бесчувственное лоно Дениз. С ужасом она представляла себе, как отец опускается на колени возле своего верстака и обнаруживает выведенное карандашом сердце, с ужасом представляла себе, как грязные разоблачения Дона Армора оскверняют пуританский слух Альфреда, как оскорбительно для человека, верующего в дисциплину и укромность личной жизни, знать, что Дон Армор ходил и блудил в его доме, сколько хотел.
Я всегда старался оградить тебя от этого.
Да, конечно. Отец уволился с железной дороги. Оградил Дениз. Ни словом не обмолвился, ничем не показал, что она упала в его глазах. Пятнадцать лет она выдавала себя за идеальную дочь, заботливую, ответственную, а он-то ничего подобного не ждал от нее и не требовал.
Пожалуй, эта мысль принесет утешение, если только удастся ухватиться за нее покрепче.
Она вышла за пределы квартала, где жили родители, дома здесь были поновее и попросторнее, но более приземистые. Сквозь окна без средников или с фальшивыми средниками она различала светящиеся экраны, у кого-то огромные, у кого-то миниатюрные. По-видимому, любой день и час года, даже этот, годится, чтобы глазеть в телевизор. Дениз расстегнула пальто и повернула обратно, срезав дорогу через пустырь за своей средней школой.
Она никогда по-настоящему не знала отца. Наверное, никто его не знал. Застенчивость, сухость, вспышки тиранической ярости – все это была лишь маска, за которой он прятался, отстаивая себя настолько свирепо, что человек, любивший Альфреда так сильно, как любила его дочь, чувствовал: правильней всего будет отнестись с уважением к его воле и оставить в покое.
Альфред продемонстрировал свою веру в дочь, принимая ее по номинальной цене он никогда не пытался заглянуть за тот фасад, который она предъявляла миру. Их отношения больше всего радовали Дениз, когда публичная оценка подтверждала отцовскую веру, когда она приносила домой одни пятерки, когда ее ресторан процветал, когда ее хвалили репортеры.
Дениз хорошо, чересчур даже хорошо понимала, что для Альфреда обмочиться при ней – катастрофа. Лежать в луже быстро остывающей мочи – нет, это не для него. Для Альфреда и Дениз существовал лишь один способ поддерживать отношения, но этот способ исчерпал себя.
Для Альфреда любовь означала не близость, а умение соблюдать дистанцию. Дениз ощущала эту особенность отца глубже, чем Гари или Чип, а потому вся ответственность ложилась на нее.
Чипу, к несчастью, казалось, будто Альфреда в детях интересует только успех. Чип вечно оставался «непонятым» и даже не замечал, до какой степени сам не понимает отца. Недостаток отцовской нежности означал, по мнению Чипа, что Альфред не знает своего сына и знать не хочет. Чип не догадывался (хотя это было очевидно), что лишь его одного на всем белом свете отец любит чистой любовью, любит таким, каков он есть. Дениз не доставляла ему такой незамутненной радости, в их отношениях слишком большую роль играли формальности и пресловутые «достижения». Но именно к Чипу Альфред взывал посреди ночи, хотя знал, что Чип еще не приехал.
«Я старалась тебе объяснить, – мысленно сказала она своему глупому братцу, пробираясь через заснеженное поле. – Как тебе еще разжевать?!»
Она вернулась в дом, залитый светом. Кто-то – Инид или Гари – расчистил с дорожки снег. Дениз вытерла ноги о пеньковый коврик. Дверь резко распахнулась.
– А, это ты, – сказала Инид. – Я-то думала, это Чип.
– Нет, всего-навсего я.
Дениз вошла, сняла сапоги. Гари развел огонь и устроился в кресле поближе к камину, сложив у своих ног груду старых альбомов с фотографиями.
– Послушайся доброго совета, – сказал он Инид. – Забудь про Чипа.
– Он попал в беду, – сказала Инид. – А то бы давно позвонил.
– Мама, Чип – патологическая личность. Пора бы тебе это усвоить.
– Ты совершенно не знаешь Чипа! – сказала Дениз брату.
– Я знаю, кто не хочет нести общее бремя!
– Мне просто хотелось, чтобы мы все собрались вместе! – простонала Инид.
Гари задохнулся от сентиментального восторга.
– Ой, Дениз! – позвал он. – О-о! Ты только взгляни на эту малышку!
– В другой раз.
Но Гари прошел через гостиную с альбомом в руках и протянул ей, ткнув пальцем в семейную рождественскую фотографию. Круглощекая, растрепанная, слегка семитского облика девчушка – Дениз в возрасте примерно полутора лет. Ни капли тревоги в ее улыбке, в улыбках Гари и Чипа. Она сидела между братьями в гостиной на диване, еще со старой обивкой; Чип и Гари с обеих сторон обнимали малышку, их чисто умытые лица почти соприкасались над головенкой сестры.
– Правда, миленькая девчушка? – сказал Гари.
– О, какая прелесть. – Инид втиснулась между ними. Из альбома выпал конверт с наклейкой «Заказное».
Инид подхватила его, отнесла к камину и швырнула в огонь.
– Что такое? – всполошился Гари.
– А, бумаги «Аксона», теперь уже все улажено.
– Папа выслал половину денег «Орфик-Мидленд»?
– Он просил меня сделать это, но я не успела, никак не управлюсь со страховкой.
Гари, посмеиваясь, пошел наверх.
– Смотри, как бы эти двадцать пять сотенных не прожгли дыру у тебя в кармане!
Дениз высморкалась и пошла на кухню чистить картошку.
– На всякий случай приготовь с запасом, чтобы и Чипу хватило, – предупредила Инид, входя вслед за ней. – Он сказал, самое позднее – сегодня вечером.
– Полагаю, вечер уже наступил, – заметила Дениз.
– В общем, нужно побольше картошки.
Все кухонные ножи затупились так, что годились только масло намазывать. Дениз взяла овощной нож.
