Сол Беллоу - Приключения Оги Марча
А может, это густой и пряный рыбный дух, пахнувший на меня словно из прошлого, вызвал приступ критицизма по отношению к настоящему, заставил преувеличивать трудности Маминого существования и породил смутное подозрение, что и ковер на полу, и шторы на окне являлись лишь украшением клетки или тюремной камеры. Более того, возможно, это целиком моя вина, что и Джорджи, и Мама показались мне арестантами, и я огорчился и устыдился - ведь, в то время как я свободно разгуливаю повсюду, они сидят в четырех стенах.
- Повидайся с Саймоном, Оги, - попросила Мама. - Не сердись так на него. Я и ему сказала, что он не должен сердиться.
- Хорошо, Мама, непременно, как только найду жилье и начну нормальную жизнь.
- А чем ты думаешь заняться?
- Ну, чем-нибудь интересным.
- Интересным? Тебе есть на что жить?
- Странный вопрос! Я здесь, я живу - значит, есть на что!
- Но почему ты такой худой? А одет ты хорошо - я пощупала материал.
Еще бы не «хорошо», когда Тея угрохала на это целую кучу денег!
- Оги, не тяни, позвони Саймону пораньше. Он тоже очень ждет тебя. Он говорил. И просил сказать это тебе. Ты у него с языка не сходишь.
Саймон и вправду меня ждал. Едва услышав по телефону мой голос, он закричал:
- Оги! Где ты находишься? Оставайся на месте! Я сейчас подъеду и заберу тебя!
Я звонил из автомата возле моего нового дома, который размещался неподалеку от прежнего, в Саут-Сайде. Саймон тоже жил поблизости и уже через несколько минут подъехал ко мне в черном «кадиллаке». Сверкая драгоценным блеском и снаружи и внутри, красавец автомобиль бесшумно и мягко подкатил к тротуару. Саймон кивнул, и я влез в машину.
- Мне придется тут же вернуться, - сказал Саймон. - Я даже рубашку не надел. Только накинул пальто и нацепил шляпу. Ну-ка дай я на тебя погляжу!
Однако глядеть он особенно не стал, озабоченный скорейшим возвращением.
Сидя за рулем, он правил легкими, как у фокусника, движениями, касаниями ухоженных пальцев, нажатием на ка- кие-то сверкающие, подобно драгоценным камням, кнопки и на руль, по-видимому, агатовый. Казалось, машине его присутствие не обязательно - она способна идти и сама. Думаю, Саймон сожалел о нашей ссоре из-за Люси и Мими. Я больше не сердился на него, но был настороже. Саймон погрузнел. Светлое пальто реглан с коричневыми пуговицами, распахиваясь, обнажало тугой голый живот. Лицо тоже стало шире и погрубело - властный лик аристократа. Его мясистость не излучала света, как, например, у миссис Клейн, чье лицо тоже расплылось, стало по-китайски лунообразным, но при всей жирной восточности в чертах ее была какая-то светлая прозрачность. Впрочем, я понял, что осуждать Саймона после столь долгой разлуки не могу. Как бы он там ни вел себя в прошлом или собирался вести в будущем, при встрече я в ту же секунду опять его полюбил. Ничего не поделаешь. Это было сильнее меня. Мне хотелось вновь иметь брата. И зачем бы он так прискакал, если бы и сам не хотел того же?
Но пока что он желал знать о моем житье-бытье в Мексике, о чем рассказывать я вовсе не собирался.
- Ну, чем ты там занимался?
- Любил одну девушку.
- Вот как? А еще чем?
Я не стал говорить об орле, о своих неудачах и уроках, которые оттуда вынес. Хотя, может, и стоило. Ведь он, так или иначе, мысленно осуждал меня за мою торопливость и импульсивность, за мою обидчивость, так что я потерял бы, сообщив ему факты? Но меня удержали какие-то высокие соображения. Жалость к чувству, оказавшемуся столь кратковременным. Ну осудил бы он меня, что из того? Пусть. Pas- ве я не потерпел крах, не вернулся со шрамами, раной в душе и травмой головы, беззубый, разочарованный, потерявший всякую надежду и так далее? И так ли уж трудно было мне сказать: «Вот, Саймон, видишь, как все у меня складывается»? Ан нет: я ответил ему, что ездил в Мексику по одному очень важному делу.
Тогда он стал рассказывать о себе. Он приумножил свой бизнес и продал его с большой выгодой. Не желая вести общих дел с Магнусами, он выбрал себе другое поле деятельности и преуспел. Он сказал:
- Я, конечно, имею нюх и в делах толк знаю. Ведь начал- то я все в разгар Депрессии, когда, казалось бы, всякий бизнес должен рухнуть. А вот поди же!
И он поведал, как купил на аукционе старый больничный корпус и переделал его в многоквартирный дом. За полгода он выгадал на этом пятьдесят тысяч баксов, а потом организовал управляющую компанию для новых владельцев и возглавил ее. А еще у него была большая доля в испанском кобальтовом руднике. Руду они продавали не то в Турцию, не то еще в какую- то страну Ближнего или Среднего Востока. Он имел предприятие по изготовлению чипсов и торговал ими на нескольких железнодорожных вокзалах. Даже Эйнхорн мог только мечтать о таком размахе. Его оборот был куда как меньше.
- Каков, по-твоему, сейчас мой капитал?
- Сотня косых?
Он улыбнулся:
- Бери выше. Если скоро не перевалит за миллион, значит, я не в ладах с арифметикой!
Это произвело на меня впечатление, да и на кого бы не произвело? И он, конечно, это увидел. И тем не менее, обратив ко мне свое властное лицо и потемнев голубыми глазами, вдруг спросил:
- Оги, ведь ты же не считаешь себя лучше из-за того, что у тебя нет денег, а у меня они есть, правда?
Это меня рассмешило, и, возможно, даже больше, чем того заслуживало.
- Какой странный вопрос ты задаешь! Разве это возможно? С чего бы мне так считать? А если бы и считал, что тебе до этого! - И добавил: - По-моему, вполне естественно, что каждый хочет обскакать ближнего. Я был бы только рад, если бы и мне удалось разбогатеть.
Я не сказал, что мечтаю хорошо жить не в плане обеспеченности и деньги для меня вовсе не главное.
Мой ответ его устроил.
- Ты зря тратишь время, - сказал он.
- Знаю.
- Надо брать быка за рога. Хватит волынить. Ты уже не мальчик. Даже Джордж, и тот стал сапожником!
Я уже говорил, что восхищался, с каким достоинством нес Джорджи свой крест. Хорошо бы и мой крест проступил так же четко, чтобы кончились эти бессмысленные блуждания. Я не считал себя лучше Саймона. Ни в коем случае. Будь во мне эта бесшабашная веселая уверенность, он мог бы позавидовать. А так - чем тут хвалиться?
Уверенно и властно он вел машину, нажимая на каучук акселератора модным остроносым ботинком. Машина - как гордый конь под королевским штандартом, и Саймон - его хозяин, автомобильный властитель, столь же могущественный, владеющий той же мощной темной силой. Чем плохо властвовать в мире машин? И к чему стремиться, если не к этому? Я не слишком-то гордился собой и своим тяготением в какие-то иные, не совсем понятные высшие сферы, к другому, независимому, существованию. Не обладая выдающимися качествами, которые для этого требуются, я не достиг больших успехов и не прославился этой своей особостью, поскольку не был предназначен для схватки с Аполлионом[193], мохноногим чешуйчатым чудовищем, и в отличие от Жана- Жака на пути в Венсенн не оправдывал собственную скверну, считая первопричиной ее язвы общества, уродующего изначально добрую и светлую мою природу. Я не мог похвастаться какой-либо исключительностью, да и кто я такой на самом деле, чтобы столь долго колебаться и упорствовать? Единственным доводом в мою защиту могло быть лишь то, что независимости и самостоятельности я искал не только ради себя самого.
Но, Боже мой, зачем такая высокопарная серьезность! Она пристала скорее избранным: у всех свои горести, и всем приходится туго, но лишь избранные способны говорить об этом просто и здраво.
- Так с чего ты собираешься начать? Чем займешься?
- Хотел бы я это знать. Единственное, в чем я уверен: не надо спешить с выбором. Решение должно быть взвешенным.
- Человек без определенных занятий обычно не вызывает доверия. И винить людей за это трудно.
Он подъехал к дому и, подрулив к обочине, вылез из «кадиллака», предоставив его заботам швейцара. Взлетев вверх на бесшумном лифте, мы очутились в мраморном великолепии его квартиры. Едва открыв дверь, он крикнул прислугу и распорядился о яичнице с ветчиной, и немедленно. Держался он величаво, говорил повелительно - настоящий король Франциск, возвращающийся с охоты. Он громогласно отдавал приказы, понукал, одергивал и призывал к порядку - не столько спектакль, затеянный для меня, сколько обычная его манера поведения. Кругом были ковры, напольные лампы, какие-то скульптуры в человеческий рост, стены в обшивке из красного дерева, комоды, ломившиеся нижним бельем и рубашками, полки, уставленные обувью, за раздвижными дверями ниши с рядами пальто и костюмов, особые отделения для перчаток, носков, для флаконов с одеколоном, бесконечные шкафы и шкафчики, ящички, бра по углам и душ Шарко. Он удалился в ванную, я же отправился в гостиную, где увидел стоявшую на полу громадную китайскую вазу. Придвинув стул, я встал на него и, осторожно приподняв крышку, посмотрел, что там внутри, но увидел лишь обратную сторону каких-то драконов и диковинных птиц. На блюдах лежали сладости. Прохаживаясь по гостиной в ожидании принимавшего душ Саймона, я жевал кокосовое драже и абрикосовый зефир. Потом мы сели за потрясающий круглый стол с мраморной столешницей на стулья, обитые красной кожей. Мраморный круг столешницы обрамлял металлический обод с резьбой в виде павлинов и амурчиков. Из сверкающей белоснежной кухни вынырнула служанка с яичницей и кофе. Рука Саймона с кольцами на пальцах пощупала чашку - достаточно ли горяча. Подобно какому-нибудь сибаритствующему итальянскому аристократу он был взыскателен, строг и зорко следил за качеством всех продуктов.
