Колыбельная для брата (сборник) - Крапивин Владислав Петрович

Но щенок не уходил. Он увидел, что Нептун не сердится, и в его желтых глазах запрыгали искорки любопытства.

– Я не понимаю, – начал щенок осторожно. – Все говорят: хозяин, хозяин… Зачем хозяин? Разве нельзя жить без него?

– Зачем хозяин… – Нептун поудобнее положил голову на лапы. – Чтобы жить. Собака не может жить без человека. Она погибнет. Или станет диким зверем.

Щенок испугался. Но все-таки он осмелился возразить:

– Я живу.

Нептун поднял тяжелую голову.

– Живешь? Ты и вправду живешь без хозяина?

– Да, – пробормотал щенок. – А зачем хозяин? Он бьет. Разве собак надо бить?

Щенок увидел, что Нептун рассердился. И это еще больше испугало щенка.

– Какой болван тебе это сказал? – рыкнул Нептун. Щенок поскорее ответил:

– Балалай.

– Он глупый, – сказал Нептун. – А хозяин у него ненастоящий. Барахло. Пустой хозяин.

– Я не знал, – растерялся щенок.

Нептун опять опустил голову на лапы. Он прожил длинную жизнь и был умным псом. Он сказал:

– Ты еще ничего не знаешь, щенок… Хозяин – это человек, которого ты любишь.

– Я никого не люблю, – вздохнул щенок.

– Конечно. Где тебе.

– Это почему? – обиделся щенок.

– Человека любить непросто. Ему надо помогать. Надо ходить с ним по трудным дорогам, охранять его, гоняться за дичью, чтобы человек поел мяса.

Щенок молчал. Раньше он никогда не слышал о таких вещах. Ему некого было охранять, кроме себя, а гоняться он умел только за кошками.

Нептун продолжал, не открывая глаз:

– Зато и человек любит тебя… Он кормит тебя. Кормит, если даже в мешке остался всего один кусок хлеба. Человек ломает его пополам. Это я знаю.

– Любит – значит кормит? – спросил щенок. – Но Балалая хозяин тоже кормит.

– Да, – помолчав, согласился Нептун. – Кормит, потому что у него много еды. Но он не любит. Балалай не может подойти к нему и положить голову на колени. И Руки хозяина не будут гладить его мех…

– А вы можете? – робко спросил щенок.

– Да, – хмуро ответил Нептун. Он был суровым старым псом и не хотел рассуждать о таких нежностях, да еще со щенком.

– Теперь я вспомнил, – обрадовался щенок. – У меня был хозяин. Я помню его Руки. Они гладили меня. И кормили. Они были добрые.

И щенок гордо взглянул на Нептуна.

– А где же твой хозяин теперь? – усмехнулся Нептун. И щенок растерялся снова:

– Не знаю.

– Хозяин не должен бросать собаку, – сердито заметил Нептун. – Он должен ее защищать.

– Меня защищали, – вспомнил щенок. – Значит, у меня был еще хозяин. Сегодня. Маленькая девочка. Но она ушла.

Казалось, Нептун перестал слушать. Он лежал, закрыв глаза. Он, наверное, не верил. Мало ли что болтает глупый щенок.

Нептун встал и отряхнул соринки с длинной рыжей шерсти. Он собрался уходить. Может быть, ему захотелось подойти к хозяину, положить на колени голову и так подремать немного.

Он встал и сказал щенку:

– Ты должен искать хозяина, малыш.

– Как? – грустно спросил щенок.

– Как умеешь. Увидишь человека и беги за ним. Может быть, он позовет.

“Вот как, – подумал щенок. – Значит, это называется: искать хозяина”.

– Я делал так, – признался он. – Но никто не зовет. Позвала только девочка. Но она ушла.

– Попробуй еще… Видишь, идет человек. Он хороший, по-моему. Беги за ним.

– Но он в сапогах! – очень испугался щенок. – Сапог может ударить. Я знаю.

– Глупый! – рассердился Нептун. – Сапог сам ничего не может. Может ударить человек, если он плохой. Но ты ищи хорошего. Такого, как твой старый хозяин.

– Я не помню его, – вздохнул щенок. – Я помню только Руки…

КУРИЛЫЧ ОБИЖЕН. УГОЛЬКУ ВСЕ-ТАКИ НЕ СПИТСЯ. ЛУНА И РОМАШКИ

Была суббота, и мама пришла домой пораньше. Вслед за ней пришел Курилыч.

Когда-то Курилыч был начальником склада в том же тресте, где мама работала машинисткой. Поэтому он был знаком с ней лучше, чем с другими соседями. И когда Курилыч шел жаловаться, он прежде всего звонил в квартиру Угольковых.

Он протолкнул в дверь живот и с порога жалобно и хрипло загудел:

– Это что же такое, Марья Васильевна, выходит? Давеча козу на дерево вздрючили, а сегодня еще делов натворили. Одно хулиганство на уме…

Мама бросила на Уголька не совсем ласковый взгляд и поинтересовалась, каких именно «делов» натворил ее дорогой сын.

– Теща, значит, приходит ко мне денег взять взаймы, чтоб с плотниками рассчитаться, – гудел Курилыч, – и говорит мне: “Что за страхи, прости господи, у тебя на воротах нарисованы? Голова мертвечинная. Слова всякие нехорошие написаны”. Я, конечно, вышел. Гляжу, а там череп нарисованный. Изобразили же, будто с живого скелета рисовали. Кости всякие и, значит, надпись: <Смерть… этим, как его… браконьерам”. Ага, зеленым браконьерам. А с какой я стороны браконьер? Я и ружье племяннику продал еще в запрошлом году…

– Борис! – ледяным тоном спросила мама. – Ты?

– При чем тут я? – тихо и так равнодушно сказал Уголек, что сразу стало ясно: он и правда ни при чем.

– Я своему сыну верю, – сухо сказала мама. – Я своего ребенка знаю.

– Я про их тоже все знаю, – мрачно изрек Курилыч. – Все говорят: не виноватые. Вот поймаю, уши пооткручиваю. – Он задом протиснулся в коридор и пошел жаловаться в другие квартиры.

Угольку стало тоскливо: он сидел один, а лесной патруль начинал свои интересные дела…

– Бориска, – очень серьезно спросила мама, – скажи-ка честно, сын. Ты правда не виноват?

Уголек поднял грустные глаза.

– У меня даже в школе рисование еле-еле на “тройку”. Знаешь сама.

Она притянула его за плечи.

– У-у! И настроение у тебя еле-еле на “тройку”. Хочешь, обрадую?

Уголек пожал плечами. Чем теперь его обрадуешь?

– Завтра утром поедем на пристань в Верхневольск. Папина самоходка придет на погрузку. Повидаемся с папкой. Рад?

Конечно, он был рад! Так рад, что забыл про свои обиды и про патруль. И до вечера думал о завтрашней встрече.

Он думал о встрече и в постели и от волнения ворочался на своем узком диванчике.

Это будет чудесно. На пристани, уже у самого причала, он обгонит маму и по упругому трапу – гибкой доске с перекладинами – легко взойдет на крытую железными листами палубу. И зашагает навстречу отцу. Не побежит, а пойдет неторопливо, сдерживая пружинистую радость. И, может быть, только когда останется несколько шагов, он не выдержит и помчится, стуча ботинками по гулкому железу, и прижмется щекой к рукаву потертого синего кителя. От кителя почему-то всегда немного пахнет соленой рыбой и сырым деревом.

И можно будет рассказать про все: про пистоны в дверном замке, про таинственного щенка, про злополучное цирковое представление. И про изгнание… Папа поймет. Он же всегда понимал. Может быть, он даже скажет, что это совсем разные вещи: убежать с арены абсолютно ненастоящего цирка и бросить вахту у настоящего штурвала? Ведь это же, действительно, разные вещи…

Был выключен свет, мама тоже легла спать.

– Мама, откуда он приплывет? – спрашивал в темноте Уголек.

– С севера. Из Салехарда. Спи, пожалуйста. Завтра вставать раным-рано. Автобус в пять утра отходит.

С севера папка приплывет, с большой реки Оби. Может быть, на этот раз он привезет щенка? Хорошего щенка – северную лайку. Раньше все говорил: “Трудно достать, времени нет, стоянки короткие”. Может, достал наконец?

Вырастет щенок в большого сильного пса… И однажды над громадными льдинами Арктики загудит, закружится яростный буран. И узнают на зимовках, что у Северного полюса затерялась в снегах экспедиция…

Сквозь белые вихри мчится на лыжах человек. Что ему буран? Сильная собака тянет лыжника к поселку зимовщиков. Она, как компас, знает дорогу. С ней не страшно.

Вдруг собака свернула в сторону.

– Ты что, Снежок?

Сквозь вихри бурана проступает темное пятно, это вездеход. Укрывшись от ветра за гусеницей, лежит в снегу обессилевший человек.