Фонтан - Хэй Дэвид Скотт
На попытки отозвать ошибочно выданный Кувалде грант ее адвокат выслал в ИХФ несколько рекламаций и черновик письма, адресованного мэру и крупному пиар-агентству. «Художественный фонд требует, чтобы чернокожая художница вернула грант».
Стажерку уволили, а Кувалда попросила адвоката договориться о сделке: она оставляет деньги себе, но завершает проект и передает его городу. Она на все готова. А это пусть будет аванс. Загнанный в тупик город заметил, что бюджет и администрация совершать такие сделки не уполномочены.
Но поскольку адвокат Кувалды был кузеном мэра, там согласились во всем разобраться. Это называется блатом. В Чикаго блат рулит.
Кувалда жаждет творить. Даже если это означает возвращение в повседневное меню лапши рамен. Она нелегальная художница. Чужачка без связей, сама по себе. У нее прошло несколько выставок. Они были хорошо приняты, но их всегда заслоняли какие-то громкие события. Землетрясение, взятие заложников. Цунами. Рождение ребенка с двумя сердцами. Проходящий по соседству концерт самого популярного юмориста на планете. Столкновение огромного авиалайнера с небоскребом. Ее не замечали.
Если Кувалда получит сигнал, что деньги ее, то угостит выпивкой всех посетителей «АртБара». Потому что это, уроды долбаные, и есть Карма.
ꝎКувалда потирает обрубок указательного пальца размером с мизинец ноги (она лишилась его в результате несчастного случая с дисковой пилой, когда мастерила декорации для детского шоу «Поймай звезду!»). Полностью замыть кровь на съемочной площадке так и не удалось; дети считали, что это круто, и после каждого шоу показывали это место своим родителям. Здесь пролилась настоящая кровь! Прямо вот тут!
Беллио, она слыхала, теперь работает в светлой, солнечной мастерской на чердаке в Вест-Лупе. У него там даже обитый войлоком грузовой лифт имеется. А его работы находятся в трех выставочных залах страны. Он числится среди основных подрядчиков Гюнтера Адамчика. У Би все схвачено.
Он избранный.
Он благоденствует.
Купается в грантах.
Его заявки одобряют.
На закате, в тот волшебный час, когда в городе загораются огни, он потягивает вино в саду на крыше.
Кувалда поднимает крышку бачка. Распутывает цепочку, прикрепленную к клапану. Укорачивает ее на пару звеньев, чтобы та не цеплялась за спускной рычаг. Клапан закрывается, и бачок начинает заполняться водой.
Бачок дешевого унитаза, принадлежащего лесбиянкам.
В дорогой ванной комнате.
Заваленной плохими журналами.
В дорогой трехкомнатной квартире. Заставленной поддельной мебелью. В дорогом районе.
Населенном счастливыми, сияющими людьми. В дорогом городе.
Ниже приводится девиз художника из заявки Харриет Уокер по прозвищу Кувалда на получение гранта в размере семи тысяч долларов по направлению «Любительское искусство»: «Гребаное искусство».
Гребаный Боб Беллио.
Гребаный Ричард Хигби.
Кувалда берет журнал «Домашний декор». На обложке надпись: «С юбилеем! Тридцать лет живописи с Россом Робардсом». И его круглая, морщинистая, покрытая лунными кратерами доброжелательная физиономия. Кувалда топчет лицо счастливого, сияющего мужчины с металлическими ногами.
А самый гребаный из всех — ты, Железный Дровосек.
Облака
Курсор наведен на синюю прямоугольную кнопку «Отправить».
Пальцы Дакворта парят, летают по всей комнате, по постели. Сейчас полдень. Дакворт одновременно и пьян, и страдает от похмелья.
«Опиши это», — приказывает себе Дакворт. «Это неописуемо», — возражает он сам себе. «Описывай!»
«Духовно? Творчески?»
«Я не могу. Сейчас это не поддается описанию».
Ясность, которую он ощущал в музее, растаяла как сон, оставив лишь обрывки и проблески откровения. Одной рукой Дакворт натягивает одеяло до подбородка. Другой обхватывает мошонку. На заднем плане слышится приглушенное бормотание марафона Росса Робардса. Появляется примитивная текстовая графика, наложенная с помощью винтажных видеоэффектов: «Вы сможете!»
На кону работа Дакворта, нет, вся его карьера. Ее спасет убойная история.
А вдруг нет — что тогда?
О господи, блог?
Он попытался написать несколько блистательных колонок и больших статей о Табби и Тимми, без фамилий, но из-за дедлайна состряпал только шаблонную позитивную заметку без фотографий (Уэйлон пропал без вести). Заметку, оставшуюся в компьютере и не отправленную редактору. Заметку, которую, ясное дело, никто читать не будет. Нужна убойная история. Над которой Дакворт — заверил в этом редактора — сейчас и работает. В глубине души ему не хочется, чтобы эта статья, если он все же возьмет себя в руки и накропает ее, появилась на страницах в «Шолдерс». Дакворт желает, чтобы она была опубликована там, где ее заметят, где она произведет впечатление. Но убойная история никак ему не дается и пока что ограничивается несколькими фальстартами, ныне скомканными и валяющимися на дне синей корзины для бумаг. Каждый такой выкидыш, с яростью выдранный из утробы пишущей машинки, только усугубляет страх и отвращение к себе, терзающие его уже неделю. Дакворту уже видится неизбежный вызов в стеклянный кабинет редактора «Шолдерс» и нагоняй в «аквариуме».
«Чего вы от меня хотите? Указания размеров? Цвета? Вы хотите, чтобы я использовал названия цветов? Синий, индиго, лазурный — какая разница?»
«Вы же критик. Это ваша работа».
Нельзя, чтобы его завещанием стала позитивная заметка.
Критик смотрит в окно. По небу плывут кучевые облака. И вдруг Дакворт превращается в семилетнего мальчика в кабинете директора школы.
«У вашего сына проблема».
«Да?»
Рядом с ним его родители. Директор постукивает пальцем по столу. Папа Дакворта — американец. Мать полька. Они познакомились в Германии: отец открыл дверь газовой камеры и сказал тощей голой даме: «Я капрал Дакворт, армия Соединенных Штатов, вы свободны». Десять месяцев спустя они поженились.
«Видите ли, на переменах он не играет с другими детьми на улице».
«У него какие-то трудности?»
«Нет».
«Не уверен, что мне по душе ваша уклончивость, мистер».
«Он не выходит на улицу, — объясняет директор, — потому что боится облаков».
«Что?»
«Мальчик боится облаков».
Мама начинает всхлипывать. Хватает руки своего мужа и освободителя.
«О господи».
«Мы справимся, Барб».
Директор мрачно кивает:
«Думаю, мы все понимаем, что это значит».
Мама кивает. Мама, видевшая, какие неописуемые вещи творили с ее подругами, племянницами и сестрами с помощью бензина, битого стекла, автомобильных аккумуляторов, скальпелей и без анестезии, плачет и говорит:
«Он хочет стать художником».
Директор протягивает ей бумажный платочек. Отец медленно качает головой.
«Высадка в Нормандии. Освенцим. Рок-н-ролл. А теперь еще и это».
Дакворту уже девять. Он занял первое место на художественном конкурсе в начальной школе. Слегка шепелявящая Тренда Пратер спрашивает, можно ли потрогать его синюю наградную розетку. Ее дружок Джоди выбивает из него все дерьмо. Так он впервые пробует славу на вкус.
Дакворту двенадцать, и на него пялится группа студентов-медиков. Врач с рентгеновским снимком его головы в руках бледен как полотно. «У тебя отсутствует двадцать процентов мозга». Дальнейшее обследование показывает, что поселившаяся там огромная губка доброкачественная. Мама говорит, что именно поэтому он боится облаков и хочет стать художником мирового уровня. Именно для этого капрал Дакворт открыл дверь газовой камеры, чтобы она могла привести в мир Художника Джаспера.
В тринадцать лет Дакворту вставляют шунт в шею, чтобы снизить давление в мозгу. Он увлекается абстрактным искусством.
В пятнадцать Дакворт занимает третье место на художественной выставке окружной ярмарки.
Ему уже восемнадцать. Художественная ярмарка штата. Дакворт занимает четвертое место и получает всего лишь почетный отзыв, а не медаль, ведь здесь как на Олимпиаде. Юноша притворяется, что ему все равно, и набивает на предплечье татуировку с черным флагом[19]. У него начинается панк-рок-этап.
