Крестные дети - Колридж Николас

— Кто это? — спросил Стюарт отца Мика.

Цеховой староста, взобравшийся на большой деревянный ящик, был широк в плечах и говорил очень уверенно. Стюарту показалось, что он великолепный оратор, как те великие римские сенаторы, про которых им недавно рассказывали в школе.

— Это глава нашей профсоюзной ячейки, — ответил отец Мика. — Рядом с ним стоит председатель местного комитета. Это тот, что постарше, в плаще. Говорят, он действительно может многое.

— В конце концов им придется открыть ворота, — сказал Стюарт. — Если все будут сражаться вместе, у них просто не останется выбора.

Отец Мика пожал плечами:

— Надеюсь, ты прав, сынок. В наших краях очень сложно найти другую работу. Давай, беги домой и попей чайку.

Чаще всего, когда Стюарт возвращался домой, его мать еще была на работе. Поэтому он нашел под кирпичом ключ и сам открыл дверь. На кухне он отрезал четыре куска белого хлеба, достал из холодильника маргарин и красный шарик «Эдема» и сделал себе тройной бутерброд с сыром, ветчиной и арахисовым маслом.

Это блюдо было для него самым большим наслаждением, но только пока мать работала. Она говорила, что бутерброды портят желудок, и запрещала Стюарту их есть.

Прежде чем засесть за уроки, Стюарт отправился в спальню и взял в руки тренажер для мышц груди. Он представлял собой две металлические палки с ручками, соединенные пружиной, и, как обещала реклама, помогал удвоить мышечную массу всего за три месяца. На картинке был нарисован Мистер Вселенная, сгибавший пружину на вытянутых руках. Стюарт пока не мог так, но он уже чувствовал, что его мышцы постепенно крепнут. С каникул в Кап-Фера прошло почти два года, и все это время он упорно пытался стать сильней. Он научился плавать. Ничто не доставляло Стюарту больше радости, чем право плыть за школу на городских соревнованиях.

После упражнений Стюарт принялся за домашнее задание. Мальчики часто жаловались, что в школе «Сент-Эдвардс» много задают, но Стюарт не обращал на это внимания. Когда ученики заполняли новый тест на ай-кью, Стюарт, к своему удивлению, набрал очень высокий балл. Он учился с жадностью, и мать поощряла его в этом. Он обнаружил, что лучше многих успевает по математике и иностранным языкам, и уже тогда учителя смотрели на него как на будущего студента университета.

В половине седьмого пришла Джин Болтон, и она принесла полный пакет покупок и вечернюю газету. Как обычно, она спросила сына, как прошел у него день в школе, и дала ему яблоко.

Стюарт съел его и взял свежий номер «Бирмингем пост».

На первой полосе размещалась фотография забастовки на Сметикском автоагрегатном заводе: перед воротами стояла толпа мужчин, а по верхнему краю стены были рассыпаны осколки битого стекла. Стюарт попробовал поискать отца Мика, но вместо него нашел внизу страницы фотографию Маркуса Брэнда. Сначала он не поверил своим глазам. Крестный стоял во главе длинного полированного стола, а по обеим сторонам от него сидели очень серьезные люди в костюмах. Маркус вызывающе смотрел прямо в объектив. Подпись под фотографией гласила: «Председатель правления Сметикского автоагрегатного завода Маркус Брэнд заявил вчера, что скорее закроет завод, чем согласится на требования ОПРМ».

Стюарт прочитал всю статью. Он и понятия не имел, что его крестный отец был владельцем завода, на котором трудились родители многих его одноклассников. Это было самое большое предприятие по производству запчастей в Сметике, оно поставлял комплектующие практически для всех автомобильных заводов страны.

В конце статьи, после объяснений, почему профсоюз отказывался рассматривать возможность сокращения рабочих мест, было напечатано интервью с Маркусом. На вопрос, сколько времени он собирается провести в Бирмингеме, Брэнд ответил: «Я пробуду здесь столько, сколько будет нужно. Я не поселился в гостинице, потому что хочу, чтобы профсоюзы видели, что я в любое время дня и ночи готов к переговорам. Я сплю на диване в своем кабинете. Но должен предупредить всех, что мое терпение не безгранично. Я желаю обсуждать только перспективу постепенного сокращения числа рабочих мест в течение оговоренного периода. Все прочее считаю пустой тратой времени».

Затем репортер спросил Маркуса, стоит ли относиться серьезно к его угрозам закрыть завод. «Поверьте, — ответил Брэнд, — мне очень не хочется закрывать это производство, но, если у меня не останется иного выбора, я не буду сомневаться ни секунды. Просто сравните нашу производительность и аналогичные показатели большинства развитых стран, в особенности Западной Германии и Японии, и вы поймете, что мы стали совершенно неконкурентоспособными. Теперешнее положение дел недопустимо. Я настаиваю, чтобы профсоюзные лидеры поняли, что мы используем слишком много рабочей силы, и сели за стол переговоров, пока еще не поздно. Тем рабочим, которые утверждают, что производство комплектующих в Великобритании на основе цивилизованных принципов невозможно, я хотел бы напомнить о судьбе многих крупных британских компаний, которые либо были проданы, либо разорились. Я говорю о «Фишер и Люддоу», «Бриггз Мотор», «Прессед Стил» — и это только самые известные из недавних банкротов. Если САЗ хочет последовать по их стопам, так тому и быть. Я скорее пристрелю его прямо сейчас, как старую подыхающую собаку, чем позволю ему корчиться в муках еще три-четыре года».

Прочитав все это, Стюарт ощутил странное сочетание гордости и стыда. Никогда раньше ему не приходилось видеть в газете фотографию знакомого человека. Он гордился тем, что его отец когда-то работал на Маркуса, который теперь стал знаменитым и попал на страницы газет. Но вместе с тем, если автоагрегатный завод закроют, то рабочих уволят, и это будет целиком его, Маркуса, вина. Все знали, что в Бирмингеме половина заводов уже закрылась. Если пройтись по городу, то можно увидеть множество заброшенных цехов и складов с выбитыми окнами.

Отцы многих мальчиков из «Сент-Эдвардс» уже потеряли работу. Стюарт решил, что лучше никому не рассказывать про Маркуса Брэнда и про их отношения; по крайней мере, пока не уляжется эта смута.

На следующее утро, когда Стюарт пошел в школу, люди все еще стояли на мостовой у заводских стен, полицейских стало существенно больше, и они теснили рабочих от ворот. С других фабрик к автоагрегатному заводу подходили сочувствующие. Бастующие разожгли костры и грелись вокруг них, пытаясь спастись от промозглого ноябрьского ветра. Проходя мимо, Стюарт взглянул в одно из окон административного корпуса, где всегда работали начальники, и представил, что Маркус сейчас где-то там, сидит и ест омаров, разламывая их розовые клешни серебряными кусачками.

Тем вечером Стюарт, как всегда, делал домашнее задание. Он услышал, как вошла мать, она поставила тяжелые сумки на пол, и через несколько минут до Стюарта стали доноситься звуки прелюдии Шопена. Джин Болтон любила классическую музыку и, придя домой, включала Третий канал. Когда Стюарту исполнилось девять лет, она стала брать его с собой на концерты в «Бирмингем-Таун-Холл». Он уже слышал лекции Артура Рубинштейна о Шопене, Фалла и Бетховене.

Главной темой вечерней газеты вновь оказался скандал вокруг автоагрегатного завода. На сей раз, там появилась фотография «бентли» Маркуса Брэнда, сделанная с крыши противоположного дома.

Стюарт показал ее матери.

— Я уже видела, Стюарт, — ответила она. — И знаешь что, не рассказывай никому, что Маркус твой крестный.

Многие наши знакомые очень недовольны им.

Джин Болтон уже пожалела о том, что разрешила Стюарту поехать во Францию. Она чувствовала, что ему там не понравилось. Ей всегда было трудно понять, что у сына на уме, Стюарт отличался скрытностью.

Локаут продолжался двадцать три дня. Сперва часть рабочих была уверена, что спор не может тянуться дольше. Руководство теряло контроль над ситуацией, и все прочее было просто вопросом времени. Цеховые старосты даже начинали поговаривать о специальной компенсации, которая причиталась рабочим, прежде чем те вернутся на свои места, но к концу второй недели денег так никто и не увидел. В семье Мика не на что было даже покупать еду, а в магазине отказались отпускать в кредит. Однажды после школы Стюарт пригласил приятеля домой попить чаю с тройным бутербродом.