Даниил Гранин - Бегство в Россию
— Я думаю, что это я в вашем распоряжении, — сказал Джо.
— Напрасно иронизируете, если такой человек сам приехал… — Cергей Сергеевич головой мотнул в сторону Нико.
Вот это и было непонятно. Джо напомнил, как его спрашивали про члена ЦК – не вышло ли какой ошибки? Сергей Сергеевич похлопал его по плечу:
— У нас ошибок не бывает. Ты выбрал социализм, и это пример для всех. Думаешь, мы не знаем, что ты мог укрыться где-нибудь в Италии, остаться в Швеции. А ты понял, что капитализм обречен. Согласен?
— Да, я думаю, что социализм побеждает, — подтвердил Джо.
— Я тебе завидую.
— В чем?
— Ты переходишь из царства врагов в царство друзей, из тьмы в свет. А мы совсем наоборот.
— Да, наверное, — растроганно согласился Джо, прощая и жалея, он чувствовал себя почти счастливым оттого, что его хвалил советский человек, от внимания к нему, от праздника, который устроили в его честь. Среди таких людей ему предстоит жить, приветливых, широких, сердечных…
Сергей Сергеевич что-то сказал Нико, и тот подошел к Джо, нежно взяв его под руку.
— Мы простые люди и мы ценим скромность. Но излишек скромности мешает нашим друзьям. Мы все делаем, чтобы вам было хорошо, не потому, что принимаем вас за какого-то князя. Вы наш гость. Вы пришли к нам, попросили помочь, этого достаточно. Вы даже не сказали нам, что вас преследуют. За вами охотятся агенты ФБР?
— У меня не было прямых доказательств.
— Зачем нам юридические тонкости? У нас в Грузии говорят: “Враг моего врага – мой друг”.
— Я вообще-то поделился своими подозрениями с господином консулом.
— Поделились… — Нико задумчиво посмотрел на консула, тот вытянулся, руки по швам, заговорил по-русски, тяжелая челюсть его подпрыгивала, точно лязгала. Нико удрученно вздохнул. — Вы поделились, а он не поделился… Дорогой Джо, нам с вами надо думать и за себя, и за противника. Американские службы станут вас искать в Москве. А вы будете в Праге, где, как вы считаете, вам нечего делать. И они соответственно так же сочтут. Пока не убедятся, что в Союзе вас нет. Вот когда они угомонятся, тогда можно появиться и в Москве.
Рокочущий низкий голос выстраивал убедительную цепь логических заключений.
— За ваше здоровье! — заключил Нико.
— Чего за него пить, только портить, — сказал Джо. — Сколько, по-вашему, я должен просидеть в Праге?
— Водку пьют разом, — сказал Нико. — Ее опро-ки-ды-ва-ют! Поучитесь у Сергея Сергеевича. Прага – красивый город… Дорогой Джо, как вы думаете, мы для кого-то будем таскать каштаны из огня? Нет уж. — Он весело подмигнул и вдруг перешел на серьезный тон. — Мне товарищи рассказывали про ваше нетерпение. Будьте осторожны. Ваши земляки не постесняются.
И он рассказал с примерами, что американские агенты могут выкрасть, усыпить и доставить нужного им человека в Штаты на самолете, могут просто уничтожить – случайный укол в толпе, авария, угостят кофе, после которого инфаркт или паралич, техника у них отработана. Он не скрывал от Джо своей озабоченности, пугать не хотел, но и остеречь следовало, лучше знать “про наших оппонентов” правду. Что-то сказал он и консулу, и тут же в его руке очутился лист газеты “Фигаро” с заметкой, очерченной красным карандашом, о том, что полиция по ходатайству американского посольства ведет розыски исчезнувшего Джо Берта и допрашивает некую Терезу Рутли, которая подозревается…
Джо покраснел.
— Сволочи, какие сволочи! — Он выпил водку. — Надо телеграфировать.
— Никогда не делайте того, что сразу приходит в голову, — сказал Нико. — Они специально высвистывают вас.
— Но я должен что-то сделать.
Нико молча заходил взад-вперед пружинисто, голова пригнута, руки полусогнуты, как у боксера на ринге.
— Мы дадим телеграмму, только не отсюда, а из Марселя, — сказал он. — Честно говоря, боюсь, боюсь за вашу жизнь. И в Праге тоже. Прага – проходной двор. Но ничего, — он потер руки, — как говорят финны, и у старой лисы голова в кувшине может застрять!
Его нескрываемый азарт игрока и в то же время уверенность действовали успокаивающе. Он пил вино, густо мазал черной икрой сухарики, аппетитно хрустел ими, выяснял, знала ли Тереза, куда он отправился, и не могла ли догадаться из каких-то обмолвок… Была в нем привычная для Джо чисто американская свобода поведения, умение не отвлекаться, не упускать главного. Паспорт заготовлен, осталось вписать фамилию, все будет новое, и год рождения и место рождения, фамилию консул предложил Гендерсон, Джордж Гендерсон из ЮАР, Иоганнесбург.
— Видите, товарищи время не теряли, — примирительно сказал Нико. — Позаботились…
— Почему Иоганнесбург? — удивился Джо.
Сергей Сергеевич объяснил, что с ЮАР отношений нет, проверить будет трудно, вообще край света.
Фамилию Джо отверг. Не понравились ему и Торндайк и Парсонс, он хотел бы нечто поближе, например, Брук, Иосиф Брук.
Сергей Сергеевич скривился, пробормотал что-то, консул тоже сказал что-то по-русски, Джо понял, что тот поддержал его. Нико засмеялся, сказал, что товарищи хотели избавить его от подчеркнутого еврейства, тем более что внешность не ярко выраженная, к тому же откуда евреи в Южной Африке, это как-то не вяжется. Джо успокоил их: во-первых, евреи водятся всюду, во-вторых, “национальность – неотъемлемый признак каждого человека, как определил Сергей Сергеевич, такой же, как половой признак”.
Нико отошел к камину, погрел руки перед огнем, не оборачиваясь проговорил:
— Лучше сделать, как просит Джо, чтобы ему удобно было.
Ночевал он на вилле. Перед сном долго рассматривал паспорт, привыкал. Некий Брук из ЮАР, тридцати лет, рожденный в Иоганнесбурге. Отец – Говард Брук, мать – Ивонна Брук. День рождения – 7 января. Где этот Иоганнесбург, Джо представлял смутно.
Все его прошлое смыто. Он перестал быть американцем, лишился американского гражданства. То есть как бы лишился, потому что внутри он американец, раз он родился в Америке, значит – на всю жизнь американец. Этот никому не ведомый Брук, непутевый сын никому не ведомых эмигрантов…
Синий, пахнувший луком передник матери, в который Джо утыкался мокрым от слез лицом, пальцы ее почесывали ему голову, зарывались в чащобу волос… Кофейник, коричневый, эмалированный, бренчал крышкой, отец надевал золоченые запонки, напевая глупую песенку про корову. У отца был длинный мундштук белой кости, часы, которые он то закладывал, то выкупал, на толстой серебряной цепочке… Ничего из той первой жизни, ни одной самой малости, он не взял с собой в новую жизнь… Даже жалкое шмотье, брошенное в его номере, и то было приобретено здесь, в Хельсинки. Единственный сувенир – оконное стекло с профилем Терезы, за которым он съездил в отель. Пришлось вынуть его из решетчатой рамы ножом – бумага не отклеивалась.
…В отель Джо вырвался со скандалом.
Согласно предписанию он должен был ночевать на вилле, дожидаясь, пока его отвезут в аэропорт. За номер в отеле рассчитаются без него и возьмут вещи по его записочке, где он сообщит, что уезжает в Данию. Если что-то надо в дорогу, купят в универмаге. Пусть даст список – рубашки, носки и прочие принадлежности. Короче, все было предусмотрено. Однако Джо хотел поехать в отель сам. Почему – не объяснял: нужно, и все. Сергей Сергеевич заявил, что это невозможно – по некоторым, мол, сведениям американское посольство в Хельсинки получило шифровку и наводит справки о Джо Берте по всем гостиницам. Не стоит рисковать. Тон становился все более жестким, но Джо упрямо твердил свое.
— Мы за вас отвечаем, — настаивал Сергей Сергеевич. — Мы вас не отпустим.
— Интересно, — сказал Джо, — как это не отпустите? Что же, вы меня силой держать будете? Тогда я ни в какую Прагу не полечу.
— Полетите.
— Посмотрим.
Гнев безрассудный, хмельной ударил ему в голову. Губы пересохли, он стиснул кулаки, готовый сопротивляться. Никто, однако, его не тронул.
Джо спустился по лестнице, надел плащ. Ни дежурный в холле, ни сторож у ворот его не остановили.
Тут мы сталкиваемся с тайной человеческих поступков. Почему человек поступает вопреки, казалось, очевидным своим интересам, обнаруживая упорство, в котором нет ни предчувствия, ни осторожности? Назвать Джо Берта бесстрашным нельзя – для этого он всегда был достаточно расчетлив. Все свои действия просчитывал наперед по всем законам логики, ища оптимальный вариант. Но вдруг все отбрасывалось…
Лесная дорога была пустынна. Снег скрипел под его ногами. Джо Берт шагал, не чувствуя ни мороза, ни ветра, не представляя, сколько надо пройти до шоссе. Потом он услышал позади легкое рокотание мотора. Машина обогнала его, остановилась, из нее вышел Нико в меховой куртке, в вязаной шапочке.
— Садитесь, — сказал он. — Поедем в отель.
По дороге он ни о чем не расспрашивал, не успокаивал, жаловался, что в посольстве не умеют варить кофе, да и в Москве, и в этой Скандинавии тоже. Джо был благодарен ему. Первые советские люди, которых он встретил в консульстве, вызвали у него разочарование. Угрюмые, подозрительные, бестактные, они никак не подходили под его представление о людях из страны социализма. Он даже признался себе, что они какие-то некрасивые, физически неприятные. Один Нико был совсем другой. Наверное потому, что недавно приехал из Москвы и здешняя капиталистическая жизнь еще не испортила его. Даже внешне он выглядел свежее и здоровее консульских чиновников. Но почему же он сразу не поехал с ним? Нико скосил черные блестящие глаза.
