Габриэль Витткоп - Торговка детьми

Отчего Вы мне так редко пишете, красавица моя? Вам нечего мне рассказать более забавного, чем история про Вашего соседа, который носит подштанники из женской кожи?

Маргарита

Дорогая Луиза,

Конечно, Вы уже знаете, что произошло четыре дня назад с нашим несчастным монархом. Сердце мое разрывается.

Я невесела теперь, и никакого нет повода для радости в это холодное и черное время. Вообразите, кто явился ко мне на днях?.. Никто иной, как чета Изамбаров в сопровождении Тирезия и еще какого-то олуха, который несет его багаж.

- Забирайте назад своего гермафродита, - заявляет брат, - мы им очень недовольны. Его перед неглубок, а зад - полная посредственность.

- Член у него вялый, - добавляет сестра.

- Но язык! - восклицаю я. - Его язык!.. И в таком юном возрасте, какая прекрасная внешность!.. К тому же, если не ошибаюсь, вам были предоставлены все возможности испробовать его перед покупкой...

- Вы наверное нас напоили, или сам гермафродит придумал какую-то уловку. И нам не нравится его характер...

- Но гермафродит - это ведь такая редкость!

- Ничего подобного. Все улитки гермафродиты.

- Мне дела никакого нет до улиток, - сухо отвечаю я. - А два его гардероба...

- Гардеробы нас тоже не удовлетворяют. Муфта побита молью, кожа на башмаках трескается, шелковое платье расползается, на пальто висит клок, чулки заштопаны, а веер сломался в первый же день. Верните нам деньги...

Сначала я наотрез отказалась, но вид Тирезия раздул во мне угасшее пламя, и я принялась торговаться...

- После того, как вы почти полгода им пользовались, как вы можете требовать всю стоимость?.. Я могу предложить вам лишь треть цены.

Они заклекотали как стервятники, и после бесконечной перепалки мы сошлись на половине суммы. Я еще и осталась в выигрыше, поскольку они очень хорошо кормили и содержали Тирезия, которого я думаю перепродать Визариусу, если у того остались деньги. В наше время это совершенно не очевидно.

Во время всей этой торговли Тирезий не переставал хохотать самым бесстыдным образом и не без иронии. Однако с наступлением ночи он оказался так хорош в моей постели, что наутро все простыни были пестрей итальянской яшмы. Я не удержалась от слез при мысли, что мне снова придется расстаться с Тирезием, но кредиторы осаждают меня со всех сторон. Приходилось ли Вам замечать, дорогая Луиза, как мёд одновременно горек и сладок? Испытывать такую страсть, когда невозможно остановиться, ибо каждый глоток обладает той райской сладостью, что превращается, в конце концов, в жгучую горечь?.. В полдень я отправила Ворчунью к Визариусу.

До скорого,

Маргарита

Сегодня утром, дорогая Луиза, я проходила по Новому Мосту, где собираются полицейские шпики, а также армейские рекрутеры и зазывалы, которых называют «продавцами человечины». Видите, сводницам совсем не принадлежит монополия на такого рода торговлю. Вдруг встречаю Луазеля, жизнерадостного как всегда.

- Я, - говорит он, - сейчас направляюсь лечить гражданина Папона, который ухитрился подцепить гонорею в возрасте восьмидесяти пяти лет. В его затуманенном мозгу перепутались причины болезни и долголетия, и он утверждает, что заболел от молока и сырого лука.

- Оставьте ему его гонорею, - со смехом отвечаю я.

- Нет уж, многоуважаемая госпожа сводница, поскольку мой долг -лечить. Не считая того, что он может подхватить еще одну болезнь того же свойства, только более свирепую, чем первая. Но что касается вас, то вы сегодня свежи и прекрасны как никогда...

- Однако же, мне совершенно нечем быть довольной... Мои клиенты...

- Ах, ваши клиенты... Недавно я видел, как наш Кабриоль де Финьян проезжал мимо Тюильри в западном направлении. Он был в прекрасном коричневом сюртуке, светло-серых панталонах, и если на нем не было шляпы, то вовсе не в знак почтения к кому бы то ни было, а лишь потому, что в телеге Сансона все стоят без шляп... Думаю, что все мы этим кончим, - прибавил он и запел:

Вот и плаха меня ждет,Веселей вперед, вперед! Честной компании привет!Вот спасенье от всех бед,В том числе зубная больВмиг пройдет сама собой.Всем привет, всем привет,Будет у зверей обед!

Он рассказал мне, что женщины и толпы детей не покидают подножия гильотины и насыщаются кровью, как дикие звери. Мадам Канийя сошла с ума и тоже находится там, с ног до головы забрызганная липким.

- Что же касается плахи, которая меня ждет, то я бы предпочел закончить жизнь как-нибудь по-другому. Я чувствую неизбежность угрозы, но хотел бы умереть, например, как Петроний, среди ароматных цветов и накрашенных юношей. Ах, если нашему выходу на сцену всегда недостает величия, то и финал пьесы зачастую оказывается полным провалом!

Затем он поведал мне о своих опытах с электричеством, утверждая даже, что совершенствует некую лампу, которая способна гореть сама по себе, затем вернулся к пагубному влиянию гонореи на половые органы восьмидесятилетних граждан, а заметив крысу, бегущую вдоль канавы, стал весьма убедительно распространяться о размножении, которое достигает некоторого порога и порождает странные эпидемии, ведущие к исчезновению вида. Люди, по его словам, испытали бы это на себе, если бы гражданин Сансон не навел вовремя порядка.

На углу набережной он простился со мной, смеясь и распевая:

Вот и плаха меня ждет,Поезжай скорей вперед!Всей компании привет!Вот спасенье от всех бед,А моя зубная больВмиг пройдет сама собой.Всем моим друзьям привет,Вы остались, меня нет!

Можете назвать это цинизмом или стоицизмом; канцлер Пайяр говорил, что это всё одно.

Маргарита

Дорогая Луиза,

Убийство гражданина Марата наделало много шума, однако я ничего не видела, несмотря на то, что это произошло в сотне шагов от меня. Если бы Вы были лучше знакомы с Парижем, то знали бы, что это улей, ячейки которого разделены непроницаемыми перегородками. В одной ячейке составляют заговор, в другой агитируют, в третьей сочиняют фантасмагорические проекты Города Будущего, и повсюду говорят о радостях чрева и пола. Надо идти к Манежу, чтобы узнать о делах Республики, ибо именно в этом квартале сейчас решается все.

Сегодня утром Ворчунья приносит мне тревожную новость. Она узнала, что дочка мясника очень хорошо умеет рисовать человечков и посредством этого странного способа общения способна донести до своих родителей то, что с ней случилось. Кровь стынет у меня в жилах при этой мысли, я мучаюсь неизвестностью, говоря себе, впрочем, что Провидение всегда приходило мне на помощь, оно не оставит меня и теперь.

До скорого,

Маргарита

Моя дорогая Луиза,

Как описать Вам происходящее со мной! Не знаю, смогу ли я изобразить словами состояние, в котором я нахожусь. Я больше не узнаю себя. Визариус живет на улице Бьевр в обветшалом частном доме, скрытом в глубине двора, куда никогда не заглядывает солнце, от чего, впрочем, Визариусу ни горячо ни холодно. Мне показалось один раз, что я видела там Тирезия, одетую в незнакомое платье; на голове у нее была большая шляпа с кокардой Конституции. Не знаю почему, но это меня очень взволновало, и каждый вечер ноги сами приводили меня в район Турнели. Я следовала за неведомым вождем, бдительным и упрямым, который вел меня в ритме моего бьющегося как барабан сердца. Неудачно сказано, пожалуй. Мне показалось, что на углу какой-то улицы промелькнула чесучовая юбка, а под ней ноги, которые могли, по моему мнению, принадлежать только Тирезию; но это оказалась не она, и в который раз уже я обманулась. Я часто сбивалась с пути и оказывалась на набережной, бледная и как будто укушенная змеей.

Уже месяц как жара придавила Париж, словно могильный камень. Воздух неподвижен, мы живем как в печке. На прошлой неделе - это как раз было на святую Маргариту - на углу улиц Юшет и Малого Моста, я неожиданно наталкиваюсь на Тирезия. В парике с косичкой, в пикейном пальто с отложным воротником и английских панталонах, но накрашенный, как египетская мумия, он непринужденно приветствует меня. Я нашла, что он необычайно вырос, так как раньше он был одного со мной роста, то есть среднего. Естественно, мы стали прогуливаться. Бок о бок шли мы по улицам, по Крысиной, по Фуар, по Трех Ворот, по Дровяной, я не помню всего, поскольку Тирезий вел меня. Я смотрела на окружающее как сквозь вуаль, и тем не менее видела с той точностью, которая, я знала, всегда будет свойством моей памяти. Тирезий говорил без остановки. Некоторые его фразы падали в меня, как камни в глубокое озеро, если только я не была оглушена этим непрестанным водопадом, который ни на секунду не останавливался ни на чем. Настроение Тирезия менялось каждый миг от радости к угрюмству, от детской непосредственности к горькому злопамятству. Не я ли дважды его продавала?