Гарольд Роббинс - Торговцы грезами
— Ну и что? — спросил он.
— Так вот, раньше у меня было предчувствие, что нам надо сюда приехать, а теперь такое чувство, что надо возвращаться в Нью-Йорк. Раньше я молчала из-за болезни ребенка, но сейчас Дорис уже здорова, а я чувствую себя одинокой. Мне не хватает моих родных. Я хочу, чтобы Марк ходил в ту синагогу, где молился его отец. Я хочу общаться с людьми, которые разговаривают на идиш. Я хочу ходить с моими детьми в булочную на Ривингстон-стрит, где пахнет сдобными булочками, которые мы раньше пекли дома. У меня вдруг возникло ощущение, что нам надо возвращаться домой. Пожалуйста, Питер, съезди, посмотри. Если тебе не понравится — что делать! Но съезди.
Она говорила долго и при этом так живо напоминала своего отца, что ее речь поразила Питера. Он притянул ее к себе. Эстер уткнулась лицом в плечо мужа, и он почувствовал, что ее щека мокра от слез. Питер нежно погладил ее волосы. Наконец он ласково шепнул на идиш:
— Хорошо. Я съезжу, посмотрю.
Она повернула к нему лицо.
— Завтра?
— Завтра, — ответил он и перешел на английский. — Но я ничего не обещаю.
Эстер долго лежала без сна, прислушиваясь к ровному дыханию Питера. Странно, как иногда бывает трудно убедить мужчину, чтобы он сделал именно то, о чем сам давно мечтает.
8На следующий день в три часа они были в студии Бордена. Джонни провел Питера по студии туда, где работал Джо. Увидев их, Джо помахал рукой.
— Садитесь где-нибудь и смотрите, — прокричал он им. — Сейчас я освобожусь.
Прошло больше часа, прежде чем Джо освободился. Тем временем Питер осмотрел студию. Даже такому неопытному человеку, как он, было видно, что работа здесь кипит по-настоящему. Снимали сразу на трех платформах. Все в студии ступали гордо и уверенно, показывая, что их работа самая важная в мире.
Питер наблюдал за Джо. С группой актеров тот репетировал сцену, которую должны были снимать. Он вновь и вновь заставлял повторять их одно и то же, пока они не стали делать так, как ему хотелось. Питер вспомнил, как в Мюнхене, когда был еще мальчиком, он приносил обед отцу в консерваторию. Его отец играл вторую скрипку в оркестре. Питер приходил во время репетиций. Дирижер иногда покрикивал на музыкантов, заставляя повторять снова и снова. Когда они наконец играли как надо, дирижер довольно кивал головой и говорил: «Ну, ребята, теперь вы можете играть для самого короля, если он, конечно, придет».
Джо занимался тем же самым: заставлял актеров без конца проигрывать одну и ту же сцену. Когда он видел, что все нормально, сцену снимали на пленку. Здесь все работало на камеру. Наблюдая это, Питер почувствовал, как у него заныло в груди. Все ему было так знакомо! Отец заставлял его играть на скрипке с утра до вечера, потому что хотел, чтобы его сын когда-нибудь играл в оркестре рядом с ним. Питер знал, как дорого обошлась отцу отправка сына в Америку, когда кайзер объявил призыв в армию. Вспоминая, Питер не заметил, как пролетело время. Ему показалось, что он ждал не час, а всего несколько минут, так глубоко он погрузился в свои мысли.
— Итак, вы наконец решились приехать, — улыбнулся Джо.
Питер ответил осторожно:
— Дела идут нормально, так что просто нечем было заняться, — объяснил он.
— Ну и что вы думаете об этом? — спросил Джо.
Питер продолжал осторожничать.
— Все нормально. Очень интересно.
Джо повернулся к Джонни.
— Когда я работал, вроде заметил, что вошел босс. Почему бы Питеру не встретиться с ним? Мне еще надо отснять одну сцену.
— Ладно, — ответил Джонни.
Питер пошел за ним в контору — просторное помещение, заставленное столами, за которыми сидели служащие. В конце конторы за небольшой перегородкой стоял стол Вильяма Бордена. Стол был такой массивный, что почти скрывал сидящего за ним миниатюрного человека. Видна была только его лысая голова, да и то лишь когда он поворачивал ее, чтобы обратиться к кому-нибудь или ответить по висящему рядом телефону.
Джонни провел Питера через заграждение к столу. Человечек поднял глаза.
— Мистер Борден, — сказал Джонни, — познакомьтесь, пожалуйста. Это мой босс — Питер Кесслер.
Человечек вскочил. Они с Питером долго смотрели друг на друга, затем Борден улыбнулся и протянул свою руку.
— Питер Кесслер? — сказал он тоненьким голосом. — Конечно! Ты помнишь меня?
Питер пожал руку. Он выглядел озадаченным. Внезапно его глаза загорелись. Он вспомнил.
— Вилли! Вилли Борданов! — Он яростно закивал головой, и его лицо озарила улыбка. — Конечно же! Твой отец…
— Правильно! — Борден вовсю улыбался. — У него была тележка, которую он ставил на Ривингтон-стрит, как раз напротив скобяной лавки Гринберга. Ты ведь женился на его дочери Эстер, насколько я помню. Ну, как она?
Оставив их обмениваться воспоминаниями, Джонни направился к Джо. У него было предчувствие, что из этого что-нибудь да выйдет. Что-то должно было произойти. Борден мог уговорить кого угодно. Это предчувствие усилилось, когда Питер сообщил, что они оба приглашены на ужин домой к Бордену.
Разговор о кино начался, когда они, пообедав, сидели в кухне у Бордена. Вечер прошел спокойно, но, к неудовольствию Джонни, Питер и Борден говорили только о своих общих друзьях и о днях своей юности. Джонни завел речь о кино. Сначала заговорил об Объединении, которое Борден просто ненавидел, затем, вовремя подкидывая реплики, он заставил Бордена заявить, что, если бы больше было независимых компаний в кинобизнесе, Объединению пришлось бы свернуться.
Джонни одобрительно кивнул головой.
— Я то же самое пытаюсь растолковать Питеру, но он думает, что скобяная лавка — это более безопасное дело.
Борден посмотрел на Питера, потом на Джонни.
— Возможно, Питер прав, скобяное дело гораздо безопаснее, но в мире кино у тебя больше возможностей. Тот, кто прокладывает себе путь в новом деле, просто лопатой гребет деньги. Взять хотя бы меня — я начал три года назад, имея полторы тысячи капитала, а через несколько недель закончу строить новую студию в Бруклине, которая обошлась мне в пятнадцать тысяч долларов, не считая оборудования. Мои картины продаются по всей стране, а доход — восемь тысяч в неделю. В следующем году, в это же время, когда я буду работать на новой студии, буду зарабатывать в два раза больше.
Эти цифры поразили Питера.
— А сколько денег надо сейчас, чтобы начать свое дело? — спросил он.
Борден внимательно посмотрел на него.
— Ты серьезно?
Питер кивнул и указал на Джонни.
— Мой юный друг в последние полгода все уши мне прожужжал, займись, мол, да займись кино. Поэтому я говорю серьезно. Если тут пахнет такими деньгами, что же мне шутить?
Борден уважительно посмотрел на Джонни.
— Так вот почему ты отказался от той работы, что я предложил тебе? — сказал он ему. — Ты планируешь открыть свое дело. — Он снова повернулся к Питеру. — Раз пятнадцать я предлагал Джонни, чтобы он работал со мной, и каждый раз он отвечал мне «нет», теперь я знаю почему.
Питер был тронут такой верностью. Подумать только! Джонни отказывался от работы, которую ему предлагали, и даже ничего не сказал об этом Питеру.
— Джонни — хороший парень. Для меня он как член семьи.
Джонни почувствовал себя неловко.
— Во сколько это обойдется, мистер Борден?
Питер и Борден понимающе улыбнулись друг другу.
Борден подался вперед.
— Ты можешь открыть свое дело, вложив десять тысяч долларов.
— В таком случае это не для меня. — Кесслер закурил сигару. — У меня нет таких денег.
— Но, — Борден снова подался вперед, и в его голосе зазвучало нетерпение, — у меня есть мысль. — Он встал с кресла и подошел к Питеру. — Если ты действительно хочешь открыть свое дело, я хочу сделать одно предложение.
— Ну? — сказал Питер.
— Как я и говорил, — ответил Борден, — через несколько недель я открываю новую студию в Бруклине, поэтому я планирую продать все свое старое оборудование, так как в новой студии оно не понадобится.
Он наклонился к Питеру и перешел на доверительный шепот.
— За шесть тысяч долларов я отдам тебе все, что у меня здесь есть. Это хорошая сделка.
— Вилли, — сказал Питер, вставая на ноги и глядя на Бордена, — ты ни капельки не изменился с тех пор, когда, стоя у тележки своего отца, пытался всучить мне шнурки стоимостью в два цента за десять. Я, конечно, новичок в кино, но не такой дурак, как ты думаешь. Думаешь, я не знаю, в каком состоянии твои старые камеры? Я слишком долго торгую скобяными товарами, чтобы не знать цену любому товару. Если бы ты мне сказал — три тысячи, я бы еще послушал; но шесть — это же просто смешно.
Джонни затаил дыхание. Питер что, сошел с ума? Разве он не понимает, что оборудование вообще невозможно достать — ведь Объединение контролировало все и вся, — и что найдется масса желающих заплатить за оборудование Бордена шесть тысяч долларов.
