Сергей Волков - "ПРОКЛЯТЬЕ РОДА РАННЕНКОПФ"
Сразу после завтрака я приступил к делу, подозревая, что идея проломить где-либо стену сама по себе слишком большой соблазн для девочки (вообще, об этом не худо бы спросить фрейлейн Эву – знатока психологии подростков). Но, так или иначе, Трудхен согласилась не раздумывая. Я даже не успел заговорить о мороженом.
– …только сперва поцелуй меня как в прошлый раз.
– В какой это «прошлый»?
– А тогда, на галерее. Ты что, забыл?!
– Да, нет. Почему?
Девочка зажмурилась, подставив мне лицо и я от души чмокнул её в хорошенькие, плотно сжатые губки. Я опасался, что Трудхен опять убежит, но вместо этого она прыгнула мне на шею, неловко прижавшись острыми ключицами.
– Никому тебя не отдам!
– Иди, а-то кухарка рассердится…
Трудхен вздохнула, но пошла. Штер тоже не показывался, видимо уже дежурил в шалаше. Значит – можно было начинать, однако ждать мне пришлось ещё очень долго и я даже встревожился, но вот малышка влетела в ворота замка, держа в руках какие-то тряпки.
– Я стя-стянула её шмотки. Пусть… пусть поплавает часок-другой, правда? – девочка задыхалась от быстрого бега, серые глаза сияли восторгом.
– Правда, – что оставалось мне сказать?
– Ну, вперёд!
Вдвоём мы сравнительно быстро освободили стеллаж, а вот отодвинуть его от стены оказалось нелегко, всё же, использовав лом в качестве рычага, мне удалась и эта, на первый взгляд невыполнимая, задача. О том, как вернуть стеллаж на место я даже и не думал. Во мне проснулся азарт искателя. Выбрав наиболее подходящий участок кладки, я принялся долбить перегородку ломом и скоро проделал в ней небольшую дыру. В лицо пахнуло сухой пылью подземелья.
– А, вдруг кто-нибудь сторожит древнее сокровище? – прошептала Трудхен, опасливо заглянув в пробитое отверстие.
– Этот клад не старше тебя.
По-моему, девочка была разочарованна. Я помог ей забраться в узкий простенок, сердце моё трепетало от волнения. Наверное, подобное чувство испытал Картер, просунув свечу в сокровищницу Тутанхомона.
– Вот дерьмо! – слова малышки долетали, словно из каминной трубы. – Ни фига не разберёшь, одна паутина!
Трудхен громко чихнула, снова потянуло подвалом, глаза начали слезиться. Я хотел протереть очки, но льющий сквозь открытую дверь солнечный свет заслонила жутковатая фигура. Из глубины цейхгауза мне был виден грузный силуэт в длинной монашеской хламиде.
– Молодой человек, сюда не заходила дочь фрау Марты? – по голосу я узнал повариху. На старухе был охотничий плащ папаши Штера.
– Н-нет, не заходила, – честное слово, я чуть не выругался. Моя маленькая помощница притихла за перегородкой.
– А, что это вы делаете?
– Да, вот… Ловлю мышь… – что говорить дальше я не знал, поэтому, включив фонарь, деловито сунул его в дыру.
– Там трупп, трупп… Мёртвый трупп… – раздался истошный визг Трудхен. Девочка как чертик из бутылки выскочила из пролома в стене, а напуганная стряпуха, всплеснув руками, ринулась звонить в полицию.
Прибывший с нарядом инспектор, первым делом велел разобрать перегородку, что и было исполнено. В нише оказался замурован распавшийся скелет и никаких сокровищ. Лишь в пыли, среди останков валялась изъеденная временем мизерикордия со сломанным клинком, да на стене у самого пола виднелось нацарапанное, наезжающими друг на друга готическими буквами, имя – «Гертруда». Инспектор вызвал эксперта и барона. Эксперт осмотрел кости таза, повертел в руках череп и заключил, что остов принадлежал очень молодому мужчине, но что несчастный «клиент» не криминалистов, а археологов, поскольку преступлению – не одна сотня лет. Управляющий подписал какую-то бумагу, полицейские уехали и на смену им примчался барон. Со мной он беседовал в последнюю очередь. Да собственно «беседа» была краткой, а потом я спустился во двор и, устроившись на каменной, нагретой за день, ступеньке, долго глядел на закат. Рядом присела крошка Трудхен и уткнула подбородок в колени.
– Всё плохо?
– Совсем спятил. Он не даст хода делу, если я заменю ему Эву Ангальт. Сказал, что пояс вообще ерунда, но, что я по неопытности влип в кукую-то историю, о которой он де без содрогания и слышать не может. Чушь какая-то…
– Он предлагает тебе писать книжки?
– Вроде того… «…гово-огю вам как дг-гуг. Мы уедем на Ривье-егу и забудем все наши газно-огласия»
– Хоть что-то. Меня, так вообще, выставил за дверь. Вот, дерьмо! А я, даже рассказала ему о нашей любви…
– О чём ты ему сказала?!
– …ну, что я от тебя беременна и всё такоё…
– Что?!
– Ой, сядь, ради Бога! Этот подпрыгнул, будто его оса в задницу ужалила, «…вернулось! …вернулось!». Теперь, ещё и ты скачешь… Это же нормально для женщины. Как вы мужчины нервно реагируете на такие известия…
– …я… …я… …ты…
– Я просто приврала чуток, чтобы он отнёсся к нам с пониманием. А, ты, правда поверил, что у нас будет маленький? Ой, какой же ты глупый…
Всё! Конец! Коне-ец! Бежать отсюда немедленно! До города было далековато, но я украл старый велосипед и спустя два часа стоял на перроне. В графе «дата отправления» моего билета значилось – 4 августа 1968 года.
* * *Я сидел в сквере и ждал. Думать не о чём не хотелось, гадать о будущем не имело смысла. За время заключения, я не особо напрягаясь, закончил диссертацию. И моя работа была одобрена профессором, но ни в одном, из двух полученных от него писем, я не нашёл ни полслова о возможной защите. Видимо, самое большее, на что я смел рассчитывать, это должность преподавателя истории, в какой-нибудь достаточно удалённой от столицы, деревенской дыре.
– Ну вот, а ты нос повесил, – обрадовалась фрау Марта, едва я поделился с ней своими опасениями. – Нашей школе как раз нужен учитель.
Я понял – Ранненкопф меня уже не отпустит. Моя судьба тесно сплелась с замком, с его настоящим и, что самое удивительное, с прошлым. Ведь нужно же было, чтобы я сломал стену в цейхгаузе и я даже знаю кому. Как рассказали мне позднее – когда, после скорбной церемонии, прах неизвестного предали земле и Трудхен положила на свежий холмик, собранный ею в саду букетик, вокруг разлился сильный аромат шафрана, но откуда он появился, так никто и не догадался.
Кстати, о Трудхен – в передачах, между пирогов фрау Марты, неизменно оказывались запрятаны записки, полные нежных слов и грамматических ошибок…
Однако, мне пора – в сквер, торопливым шагом, вошла стройная девушка, в нарядной расстёгнутой курточке и джинсах клёш. Я поднялся на встречу.
– Прости, заскочила к парикмахеру, – чмокнув в щёку и просунув руку мне под локоть, она уверенно зашагала рядом. – Я сказала предкам, что мы вернёмся автобусом…
Тараторка без перерыва болтала о том, как обставила мою комнату и о каких-то «хипповых» обоях. Проходя через площадь с её знаменитым собором, переключилась на нашу свадьбу, посетовав, что придётся «капельку» подождать, «ну совсем капелюшечку», до совершеннолетия. А я шёл, щурясь от непривычно яркого солнца старыми улицами и едва узнавал их, как с трудом узнал саму Трудхен, повзрослевшую, не похожую на прежнюю долговязую девочку-подростка, с худыми как у оленёнка ножками, в стоптанных сандалетах.
ЭПИЛОГИ вот – прошёл год, конечно, многое переменилось. Я служу учителем. Трудхен уже – шестнадцать. Фрейлейн Ангальт выпустила за это время (разумеется в другом издательстве) один или два романа. Но видимо примерка пояса не прошла бесследно. Она изменила жанру и новые герои её повествований являют собой уже не белокурых меланхоличных юношей, а молодых рыжеволосых ремесленников. Да и целомудренные сюжеты этих произведений, лишенные былой специфики, выглядят почти пасторально (к великому, полагаю, разочарованию немногочисленной, но взыскательной аудитории городской тюремной библиотеки). Больше о ней я ничего не слышал. Скорее всего, Эва бросила писать.
Папаша Штер всё так же присматривает за замком, правда теперь и за ним самим присматривает повариха. После рыцарского поступка управляющего, когда он в буквальном смысле, спасая репутацию женщины (попавшей из-за шалости девочки в несколько щекотливое положение), обнаружил своё присутствие на берегу, старуха женила его на себе. Злые языки утверждают, что счастливый супруг и сейчас глядит на благоверную сквозь бинокль, только повернув его другим концом.
Барон умер, не оставив наследника. Должно быть, не перенеся предательства беллетристки. Его имение досталось каким-то дальним, заокеанским родственникам, которые тут же перегрызлись и пустили с молотка всё, что смогли. Даже кусок парка с развалинами базилики и костями предков продали вместе с фермой толстяку-Лоренсу. Но на старый замок, по причине плачевного его состояния, покупателя не нашлось и он всё больше ветшает. Недавно, после бури повредившей провода, выгорел и обрушился ряд пристроек хозяйственного двора, в том числе старый цейхгауз, где наш фермер прежде хранил своё лучшее вино «Барон Ранненкопф». Бережливый крестьянин не в силах без слёз говорить о дюжине пропавших дубовых стеллажей, а я с грустью думаю о проходе в базилику, утраченном теперь навеки, часто вспоминая нехитрый мотив древнего гимна и тихий полудетский голосок, услышанный мною там…
