Лоранс Коссе - 31 августа
Но за последние две недели она поняла, что нет, не так уж он прост. Вернее, совсем не прост, напротив того — в нем уживались два разных человека.
У него было две страсти: паруса и мотоцикл. Он любил паруса за тишину и ветер, а мотоцикл — за двигатель. В море он никогда не вышел бы на моторной лодке, а по земле ни за что не поехал бы на велосипеде. И даже не понял бы, как можно разделять эти две страсти. "А в чем дело?" — спросил бы он.
В том дело, что у этого человека два лица: земное и морское. Этот прекрасный открытый парень был одновременно расчетливым молчуном.
Лу больше не могла доверять ему. Она выходила из себя, не понимая, что именно он знает.
Она считала, что он знает. И недоумевала, почему он молчит. Она больше не могла выносить эту тишину рядом с собой, это постоянное настороженное молчание, эту пугающую власть над ней.
Она боялась его. На самом деле ей ясно было только одно: он предпочитает делать вид, что ничего не знает. Но почему? С какой целью? Щадит ее? Ждет, что она расколется? Хочет держать ее в руках? Обезопасить себя? Отмежеваться от нее?
Минутами, но все реже и реже ей приходило в голову: а может, он попросту ничего не знает? Такие минуты отдаляли их друг от друга. Лу видела, насколько они чужие люди. Она чудом сумела выбраться оттуда, откуда выбраться невозможно, а он ничего не заметил. Как может она продолжать жить с ним, если он не знает того, что с ней случилось, ее единственной истории? И если она сама, в свою очередь, недостаточно знает его, чтобы ему довериться?
*В субботу, тринадцатого, Ивон уехал на мотоцикле в Ла-Рошель. Там проходил Салон морской техники и водного спорта, а он старался не пропускать ни одной навигационной выставки.
Лу не захотела поехать с ним вместе.
— А я думал, тебе нравится быть со мной вне повседневной рутины, — сказал он.
— Я тоже так думала, — ответила Лу.
Ей необходимо остаться одной. Побыть в одиночестве два дня, она и сама не знала зачем. Может, для того, чтобы остаться одной в полночь с субботы на воскресенье, вернее, в ноль часов двадцать минут.
И вот она осталась одна и в полночь убрала обратно в шкаф дорожную сумку, которую в полдень положила на обеденный стол, — весь день она избегала на нее смотреть. Уехать — одна из немногих вещей, которые в ее власти, но, наверно, это не самое удачное решение. Лу все время возвращалась к этой мысли. Уехать — значит выдать себя. Подсказать тем, кто не догадывается. Это значит признаться.
Лучше придерживаться другой линии поведения, очень трудной, требующей мужества: ничего не делать, ничего не менять, как поступила бы девушка-которая-не-имеет-к-этой-проклятой-истории-никакого-отношения.
Когда Ивон вернулся в воскресенье вечером, Лу поинтересовалась его поездкой. Она приготовила ризотто.
— Эти водные выставки всегда проходят удачно, — сказал Ивон. — Я видел образцы новых моделей, повстречал знакомых.
И вдруг — словно бы он размышлял об этом весь день и вечером решил-таки сказать:
— Ты изменилась, Лу. Ты изменилась в один день, я даже могу тебе сказать, когда именно. В тот день, когда произошла авария леди Ди. Ты провела все воскресенье в постели и стала другой.
Лу встала из-за стола, подошла к нему, взъерошила его волосы и сказала:
— Что ты мелешь?
И решила расстаться с ним. Она старалась говорить спокойно и с трудом сдерживалась, потому что впервые осознала, что любит его.
Полночи она думала, как поступить. Она не собиралась выставлять его за дверь. Лучше бы он свалил сам. Но по нему не скажешь, что у него такие намерения. Надо вынудить его уйти. Тактика ясна — устроить маленький ад, стать стервой, пилить, доканывать, в конце концов ему это надоест. Противно было даже думать об этом, она представила себе: слова, взгляды, всевозможные ухищрения.
*То в жар, то в холод, то в жар, то в холод. Холоднее, совсем холодно, горячо, опять холодно. Шла третья неделя сентября, кольцо сжималось.
В понедельник, пятнадцатого, в "Фигаро" появилась небольшая заметка. "Судьи и полицейские работают не покладая рук. Началась третья неделя расследования", — говорилось в статье. Третья неделя моих пряток, сказала себе Лу. Состояние Тревора Рис-Джонса пока без изменений, он по-прежнему не может говорить. Теперь все ждали, о чем расскажет "мерседес". "В ближайшие дни эксперты собираются полностью разобрать машину. На сегодняшний день, — сообщала газета, — единственный след — царапина на кузове "мерседеса", происхождение которой до сих пор не установлено". Но экспертиза только началась. Посмотрим, что она покажет.
Во вторник экспертиза не показала ничего. И в среду тоже немного. Если Тревор и сможет дать показания, то не раньше пятницы.
А в четверг — щелк, ловушка захлопнулась.
Заголовок на первой полосе "Фигаро": "Смерть леди Ди: неясный след другой машины", однако впервые этот след выглядел отчетливым. "Полицейские по-прежнему не исключают вероятность того, что на пути "мерседеса" оказалась пресловутая машина-помеха, — говорилось в статье. — Криминалисты смогли установить происхождение осколков заднего фонаря, обнаруженных в тоннеле Альма. Они принадлежат "фиату-уно".
"Фиат-уно". Марка названа. Было без четверти три, когда Лу увидела эти слова, черным по белому. Как и накануне, вовсю светило солнце. Она вернулась за "Монд" в тот же киоск, где купила "Фигаро". "Монд" еще не привезли. Она взяла утреннюю "Либерасьон".
"Либерасьон" не только подтверждала сведения "Фигаро", но и сообщала подробности. Им было посвящено добрых полстраницы. "Примечательные осколки в тоннеле Альма", — гласил заголовок, набранный огромными буквами. Подзаголовок, немногим мельче: "Полицейские разыскивают "фиат-уно", который мог столкнуться с "мерседесом" леди Ди".
Лу услышала голос Ивона: "Ты изменилась в один день. В тот день, когда разбилась леди Ди". Голос Мари-Но: "У тебя новая машина".
Статья была предельно ясной. "Исследование обломков, найденных возле разбитого "мерседеса" в тоннеле Альма, показало, что фрагменты заднего фонаря принадлежат не автомобилю Доди аль-Файеда и леди Дианы, но неустановленному "фиату-уно". Кроме того, эксперты лаборатории криминалистики обнаружили царапину и крупицы краски на правом крыле "мерседеса". Изучение улик может занять около месяца".
Я не выдержу месяц, сказала себе Лу. Не может быть и речи о том, чтобы и дальше ездить на "фиате".
А впрочем, почему месяц? — подумала она. Что это значит? Это предупреждение водителю "фиата": у вас есть месяц на то, чтобы явиться в полицию, потом мы сами придем за вами? Месяц… Что там изучать? Они и так все знают: задний фонарь принадлежит "фиату-уно", на поцарапанном правом крыле "мерседеса" остались частички краски. Куда уж яснее!
"Все владельцы "фиатов-уно", которые когда-либо пострадали от столкновения с "мерседесом-280-S", должны явиться в полицию", — напоминали следователи.
Пора бежать, решила Лу. Она удивлялась собственной выдержке. На этот раз лай раздавался совсем близко, но она почти не испытывала волнения. Наверно, потому, что давно уже готовилась именно к этому. И потом, ей было о чем подумать, нужно разработать план действий, и быстро.
Она стояла на солнце, сунув под мышку свернутые газеты.
Избавиться от "фиата", расстаться с Ивоном и уехать из Вирофле. Все это можно сделать разом и одновременно — исчезнуть, раствориться. И для начала проще всего будет уехать на "фиате", чтобы не оставлять улик.
Она размышляла, не приступить ли к делу прямо сейчас, не заходя в ресторан, но потом решила дождаться вечера и вернуться в Вирофле, в потоке других машин. За нее решал страх, страх ребенка, который что-то украл, и ему кажется, что все на улице смотрят только на него. Она не смогла бы ехать по открытым местам, по свободным дорогам.
У Анжелы она за весь день не произнесла почти ни слова. Руки занимались своей работой: выгладили двадцать скатертей, затем лепили сладкие пирожки с каштанами, а голова разрабатывала детали бегства.
Когда бежать, сегодня вечером? Может, и нет, размышляла Лу. Действовать нужно не только быстро, но и незаметно, покинуть Ивона и Вирофле так, чтобы сразу чего-нибудь не заподозрили, не сочли это бегством, и потом избавиться от машины без свидетелей. Надо все сделать как следует, без спешки.
Она дала себе двадцать четыре часа.
Сбежать так, чтобы это не выглядело побегом, нетрудно. Лу беспокоило и занимало весь день другое — куда девать машину.
— Эй, — крикнула Мари-Ho с порога кухни, — ты меня слушаешь? Я спрашиваю, ты еще долго?
— Нет, нет, — ответила Лу, — уже иду.
Да. Избавиться от "фиата". Все три недели Лу спотыкалась именно об этот вопрос. Продать — значит выдать себя. Подарить — то же самое, если не хуже. Сбежать на машине за границу? Рискованно, учитывая пограничный контроль. И потом, заграница, заграница. Никакая катастрофа не наделала в мире столько шуму, как это авария в тоннеле Альма. Иностранные газеты перепечатали сведения о малейших уликах, найденных в Париже, слова "фиат-уно" уже известны тамошним полицейским. Интерпол наверняка начал розыск.
