Геннадий Сазонов - Марьинские клещи (сборник)

Удержи, Господи, от бездумного суда над той войной, от извращенного понимания больших и малых боёв, на алтарь которых советский народ принёс неисчислимые жертвы!

По мере того, как поступали донесения из армейских и дивизионных штабов, ещё уцелевших от фашистского тарана, генерал Конев всё мрачнел, часто курил, ощущал в душе смятение. Командующий, понимая серьезность положения, в котором оказался Западный фронт, лихорадочно искал выход, прикидывал, как, силами каких армий организовать контрудар.

Генерал интуитивно угадывал и собственный просчёт, и просчёт Военного совета фронта — фашисты наступали не по тем направлениям, где их ожидали наши. Он уже сожалел, что поторопился с донесением в Ставку, что отступил от принципа «правдивости», очевидно, рассчитывая к концу дня получить более точные сведения о ходе боёв.

Но и Иван Степанович, увы, не представлял себе реальные масштабы «Тайфуна», устроенного фашистами.

Ударами танковых «клиньев» и «ромбов» немцы взломали несколько участков фронта, растянувшегося от Осташкова и Селижарова до Ельни и Дорогобужа на более трехсот километров, а затем направили силы на «слабое звено» — на стык 30-й и 19-й армий, чтобы охватить наши войска с севера и юга, то есть со стороны Духовщины и Рославля, а не с западной стороны от Вязьмы, как предполагали в штабе Западного фронта.

Бойцы 19-й армии, ею теперь командовал генерал-лейтенант Михаил Федорович Лукин, в числе первых встретили начальную волну «Тайфуна». Накануне армию усилили стрелковыми, танковыми, кавалерийскими дивизиями, тремя артиллерийскими дивизионами и двумя батареями «Катюш». Было чем угостить фашистов, которые боялись реактивной артиллерии больше, чем огня. А у наших солдат один вид «Катюш» сразу поднимал настроение.

В траншее готовились к атаке немцев, здесь были и мои герои.

— Ну, что, Сашок? Поотдыхали вчерась от души, давай теперь за дело браться, — говорил сержант Прохоров рядовому Миронову.

— Возьмёмся, Силантич, нам не привыкать, — откликнулся боец. — Холодновато только чего-то. Руки прямо стынут. Дай, Иван, рукавицы.

— Подожди, согреешься, жарко будет, — сказал Прохоров.

Но протянул Александру утеплённые рукавицы.

Сам Иван ладил установку крупнокалиберного пулемёта, где у него в расчёте вторым номером и числился Миронов. Он проверял обзор, устойчивость пулемёта.

— Слышь, Сашок, у соседей, кажись, началась баталия, — бросил сержант товарищу.

— Ты прав, похоже, началась — подтвердил рядовой.

С позиций соседнего батальона, которые находились вдалеке, доносилась стрельба, разрывы мин и снарядов.

Фашисты действовали приёмами, доведёнными до совершенства на Восточном фронте. На каком-нибудь участке они обозначали наступление, показывали активность, а на самом деле вели игру, чтобы ввести в заблуждение советских командиров. Когда «приманка» срабатывала, немцы даже притворно отступали, заманивая красноармейцев в ловушку. И в то же самое время, когда велась эта игра, фашисты наносили мощный удар в совершенно другом месте, где атаки от них не ожидали.

Точно так получилось и в то холодное утро.

Устроив репетицию на позициях соседнего батальона, немецкие танки, поддерживаемые артиллерией, а с воздуха — «Юнкерсами-88», группами потекли на рубежи 50-й стрелковой дивизии, а вслед за ними рядами валила пехота. Кое-где она даже опережала танки, быстро приближалась к нашим траншеям.

— Подноси, Сашок, запас, чтоб не отвлекаться, начнём — приказал Прохоров.

Миронов побежал, вернулся, принёс дополнительно ящики, раскрыл их, вынул и приготовил ленты с набитыми патронами.

Выждав несколько минут, Прохоров услышал команду ротного: «Огонь!», навёл прицел, свинцовые очереди полетели во врага. Наступающие цепи пошатнулись, немцы падали. Тут же сзади траншеи грохнули, вздымая землю, снаряды, выпущенные из пушек немецких танков, два танка шли прямо на пулемётный расчет.

Неподалеку от траншеи, на опушку леса, подъехали странные машины. Вместо кузова у них были какие-то железные полосы. Старший лейтенант, молодой высокий парень, выскочил из кабины, быстро отдавал команды. «Полосы» на машинах подняли вверх, к ним подносили и вставляли снаряды.

Неожиданно из леса на кобыле выехал полковник, очевидно, командир кавалерийского подразделения.

— Чего это вы тут этажерок наставили? — спросил он сержанта.

— Обратитесь, товарищ полковник, к старшему лейтенанту, — посоветовал тот.

Тут же, как из-под земли, появился и старший лейтенант.

— Вы бы приняли в сторону, товарищ полковник, — попросил он, — здесь нельзя.

Оказывается, по инструкции доступ к «секретному» оружию разрешался только командующим армиями или фронтами. Никто другой такого доступа не имел.

— Как в сторону? — грубо оборвал полковник. — Ты ещё будешь учить, где мне стоять, молокосос?!

Младший офицер не успел ответить.

Он побежал к машинам, наступило время — «ч».

Залп «Катюш» потряс воздух, кобыла с седоком шарахнулась в лесную просеку.

Реактивные снаряды испепеляющим вихрем крутились по танкам, артиллерии, пехоте немцев, от прямого попадания в разных сторонах поля танки горели.

К «этажеркам» солдаты всё подносили снаряды, они напоминали небольшие ракеты. Два бойца поднимали один снаряд и вставляли в «направляющие линии». Русские уникальные миномёты осыпали врага огнём.

Атака захлебнулась, фашисты отступили. Командир полка, уже ученый собственным опытом, не отдал приказ наступать, чтобы роты не попали в «ловушку». Два танка, которые шли на пулемётный расчёт, а Прохоров и Миронов приготовились встретить их связками гранат, развернулись после залпов «Катюш» и дали задний ход.

Но и наши «Катюши» не остались без внимания, в небе появились фашистские истребители. Да не тут-то было. Батарея реактивной артиллерии, быстро собрав своё хозяйство, уже ехала на другую позицию по извилистой лесной дороге, её трудно было различить с воздуха.

— Слава Богу, Сашок, мы живы! — прохрипел Прохоров.

Он обнял Миронова, чего прежде никогда не делал.

— Я думал грешным делом, что танки прикончат нас, — продолжал сержант. — Вот вам, выкусите!

Сержант показал сложенную из пальцев фигу в сторону немцев.

— Давай, Сашок, закурим, — предложил Иван.

— Давай, — согласился Миронов.

Они свернули цигарки, задымили.

— Слушай, Иван, а почему ты сказал про Бога? — испуганно поглядел на него Миронов.

— Про кого же ещё сказать! — удивленно взглянул Прохоров. — Мне бабка, когда я был мал, внушала: «Всё, Ванятка, в воле Божьей! Жизнь человека — в воле Божьей, смерть человека — в воле Божьей. Помни всегда об этом!». Так она говорила. А потому я и вспомнил про Бога.

— A-а, вон что, — понимающе протянул Миронов.

Александр не договорил того, что хотел.

Над их головами, пронеслась, шипя, издавая сиплый свист, мина, она упала рядом с траншеей, пулемётчиков обдало землей. Потом — вторая мина, третья.

— Ложись, — скомандовал Прохоров.

Миронов распластался на дне траншеи.

Тяжелые снаряды резали воздух, раздавались оглушительные взрывы в пределах позиций батальона. Немцы вели артиллерийскую подготовку, значит, вот-вот пойдут в атаку.

Командир роты старший лейтенант Сергей Смирнов, добежав до пулемётного гнезда, приказал Прохорову: «Ни шагу назад!».

Понятно! Отступать было нельзя.

Немцы пошли, казалось, ещё большим числом, чем в первую атаку, которую отбили наши войска.

Иван строчил из пулемёта по приближающимся цепям фашистов, Сашок подносил и менял ленты с патронами.

— Ой — о-ой! — громко прокричал сержант и опрокинулся на спину.

Из правой стороны груди Прохорова, пробитой осколком мины, хлестала кровь.

Миронов, стащив сержанта с бруствера, встал на колени и заплакал.

Потом он быстро достал из подсумка бинт, вату, перевязал рану Прохорову, кровь остановилась. Прохоров очнулся от шока, лицо его было белее мела, он взглянул на Александра.

— Не хочу умирать, Сашок, ой, не хочу! — тихо проговорил Иван.

Но Миронов услышал друга.

— Ты не умрёшь, — глотая слёзы, ответил Миронов. — Потерпи, Иван, потерпи. Я щас вытащу тебя, а там отправим в медсанбат, подлечат. Давай руку.

Сержант хотел подать руку Миронову, но не смог поднять её, только пошевелил пальцами.

Александр вытащил из траншеи товарища. Взял его левую ладонь в свою ладонь, пытаясь волочить за собой.

Что-то сильно грохнуло, Александр ощутил жаркую боль, больше — ничего.

Осколок мины рассёк Миронову висок, он умер мгновенно.

Иван и Сашок, оба бездыханные, лежали на земле, ладони их были сцеплены в дружеском пожатии, теперь уже навек.