Михал Вивег - Летописцы отцовской любви
7
Только спустя год после развода родителей мои отношения с папкой мало-помалу стали налаживаться.
Зимой на каникулы я с ним, правда, еще не поехала (поехала с мамой и ее приятелем в Крконоше), но сообщила ему, что летом смогу отправиться с ним в какую-нибудь трех-, или четырехдневную познавательную поездку, в крайнем случае на недельную экскурсию с проживанием — туристскую терминологию я давно благодаря ему знала назубок.
— На пробу! — предупредила я.
Он ничего не сказал, но в следующую встречу буквально засыпал меня цветными проспектами Чедока, СКМ[16] и всяких оздоровительных центров. С гордостью советовал мне выбрать даже загранку — лично он посоветовал бы Балтийское побережье Польши или ГДР.
— Болгария, — отрезала я тоном, не допускающим возражений.
— Болгария? — искренне поразился отец.
Ясно было, что промелькнуло у него в голове: четырнадцатилетняя блондинка на Балканах! Не приведи бог!
В середине каникул мы полетели.
В аэропорт я прибыла в собственноручно разрисованной батиковой сине-белой майке и «лацлачах», бретельки я расстегнула и вместе с нагрудничком опустила вниз (хотя и чуть сомневалась, что так действительно носят).
Отец сглотнул.
— Хорошего вам отдыха! — пожелала мама.
В самолете он еще оставался моим отцом, но как только мы вышли в аэропорту в Варне, мгновенно превратился в моего личного телохранителя. Не отходил от меня ни на шаг. На улице то и дело озирался. С подозрением косился на молодых немцев, которые на пляже хотели со мной сфотографироваться (сам не успевал щелкать!). Запретил мне с ними общаться, принимать от них какие бы то ни было знаки внимания. В ресторанах принюхивался к моей еде и с осторожностью дегустировал мое питье. Не разрешал отлучаться в туалет, покуда не обследует его сам и не убедится, что окошко в нем не настолько велико, чтобы мерзавцы болгары могли сквозь него умыкнуть меня и запродать в турецкий гарем.
Вдвойне беспокойными были вечера.
— По ночам нечего прогуливаться в таком виде, — раньше времени обрывал он наши вечерние прогулки, смущенно кивая на мою короткую юбку или майку без бюстгальтера.
Расслаблялся он только в гостинице.
— Не хочешь поиграть во что-нибудь? — предлагал он весело, проверяя тем временем запертую дверь. — Ну хотя бы в крестики-нолики?
И все-таки там было прикольно!
Например, в двух ресторанах подряд к нашему столику всякий раз подходил официант и, доверительно наклонившись к отцовскому уху, указывал на мои расстегнутые бретельки:
— Простите, молодая дама, видимо, забыла застегнуться…
Отец багровел.
— Нет, не забыла, — втолковывал он официанту. — Говорят, молодежь нынче так носит.
Я жутко забавлялась.
— Не бери меня на понт, сестрица, ты, выходит, тоже пишешь, — изумленно говорит мне братец, заметив наконец мою исписанную тетрадь. Несмотря на мое сопротивление, он выхватывает тетрадь у меня из рук и весело ее пролистывает.
М. в пляжном бистро за мороженым старательно развлекает Кроху. Пока братец читает мои записки, я незаметно наблюдаю за ними. Вспоминаю свой переходный возраст и своего отца: тогда, стремясь приблизиться ко мне, отец опускался даже до заимствований из моей молодежной лексики — в его устах феня моих сверстников звучала вымученно и смешно (об этом я ему, естественно, не раз говорила).
Братец возвращает мне тетрадь.
— Знаешь, сестрица, кто мы есть, в натуре? — усмехается он. — Мы, в натуре, летописцы отцовской любви.
Это определение меня вполне устраивает.
М. тоже часто предпринимает комичные попытки проникнуть в мир девичьего пубертата. В последние недели я невольно стала смущенным свидетелем этого — пишу смущенным, ибо наблюдать взрослого тридцатипятилетнего мужчину, как он вечером в постели увлеченно пролистывает журнал «Топ-девушки», который забыла в очередной уик-энд его тринадцатилетняя дочь, немного грустно.
— Еще две статьи о кремах против прыщей, а потом мы выключим свет, — тщетно подтруниваю я над ним, ибо он по уши погружен в статью «Senza sexy moda».
— Существует ли что-либо более утомительное, чем повторяющиеся до омерзения взбрыки поколений? — спрашивает меня М., откладывая наконец журнал.
— Нет, не существует.
— Однако существует мода поколений.
Несмотря на его иронию, я абсолютно точно знаю, что за этим последует. В ближайшую встречу он предложит Крохе сделать какой-нибудь маленький шоппинг — недавно, дескать, он видел довольно приличные майки-стрейч. Кроха снисходительно согласится (зачем омрачать ему радость?), и он с восторгом потащит ее в ближайший магазин Himie’s. Оглушительный рок внутри выдавит на его губах ироничную, но, по сути, понимающую улыбку. Он прошвырнется вдоль вешалок (непринужденно или, упаси боже, в ритме музыки), забавы ради примерит несколько кожаных курток марки «Кршивак» и спросит близстоящую молодую девицу, которую по ошибке примет за продавщицу, есть ли здесь какая-нибудь одежда для скейтборда и требуется ли кредитная карта Viza. Только после нескольких сочувствующих взглядов, которыми Кроха обменяется с девушкой, а затем и с настоящим продавцом (с зелеными волосами и серьгой в носу), М. окончательно сдастся. Он сунет Крохе бумажник и с вымученно-снисходительной улыбкой заявит, что ему лучше подождать ее снаружи. Он выйдет на улицу, где, уже не улыбаясь, полчаса будет терпеливо топтаться на одном месте и мешать прохожим.
Отцы взрослеющих дочерей.
Рыцари печального образа.
8
Сестрицын пубертат…
Е-мое, и заводиться об этом не хочется! Вам интересно, да? Ну ясно, кого может интересовать какая-то там телка в переходном возрасте? Максимально, так педофила — для всех остальных это абсолютно мертвая тема. Типа тех мутотных сюжетиков из автошколы или танцзала: «Хотела дать задний ход, а почему-то нажала на тройку». — «Представляешь — весь вечер он крутился вокруг Алены!» Кому такое интересно? Кого интересует четырнадцатилетняя телка? Это уже не та прелестная девочка в розовом платьице с воланчиками, куда там. То, что носит она сейчас, нельзя даже назвать правильно. Какой-то черный прикид à la мексиканское пончо (однако это не пончо) и поношенная длинная юбка — если, конечно, допустить, что черная тряпка, которая свисает с нее от талии вниз, нормальная юбка. Наша девка растет быстро, но как-то чудно: то она тощая как степная коза, то вдруг опять распузенится. Ее левисы вечно грязные как свинячья шкура — хотя у нее их куча, но она все равно таскает только одни, во всех других у нее то ноги худые, то задница здорова. Если сиськи у нее маленькие — ей стыдно, если большие — тоже стыдоба, а кроме того, она еще и горбатится. Девка не умеет нормально ходить (ничего удивительного, раз каблучищи высотой в четверть метра!), не умеет нормально говорить, нормально смеяться. Не умеет играть на гитаре, а играет. Не умеет краситься, а красится (однако ж демаскирующий карандаш все мерзкие прыщи фиг скрывает). С ногтей у нее отколупывается то оранжевый, то черный или зеленый лак, а глядишь, все три зараз. А как она воняет — то утром перегнет с маминым сильным парфюмом, то вообще ничем не надушится, и от нее весь день несет потом.
Телки-пубертатки…
И однако же, несмотря на все, находится чудик, который способен полюбить этот непривлекательный полуфабрикат.
Вы угадали — это ее папочка.
Наш фатер в этом плане экземпляр уникальный. Само собой, своей обезьяньей любовью он обволакивал сестрицу не только в переходном возрасте: ее раннее детство или первые школьные годы — тоже залепуха что надо! Кстати сказать: хотите видеть настоящую оргию отцовской любви, ступайте на любой школьный утренник. Предпочтительнее — на рождественский. Эти зачастую особо прикольные. И абсолютно без разницы, выступает ли там ваш ребенок или у вас вообще нет детей; хватит сполна, если вы возьмете с собой видеокамеру и будете по-идиотски улыбаться — даю гарантию, что никто ничего и не пронюхает. Просто нормально встаньте в очередь к остальным отцам с такими же камерами и, как только раскроется занавес и вы увидите гнусные декорации, изображающие репку, снимайте. Снимайте, даже если сцена еще пустая — детки точно придут, чего там! Ну вот — семилетний дед уже тут как тут. Да с бородой из ваты. Но — ой мамочки-папочки! — дед тянет-потянет, а никак не может этот придурошный овощ вытянуть. Куда же, черт подери, запропастилась бабка? Ах вот оно что, запуталась в занавесе! И вы спокойненько смейтесь себе заодно с остальными, но не дай бог — насмешливо, это выдало бы вас с головой. Вам положено смеяться растроганно, с любовью, с пониманием и вместе с тем типа истерично. Чуточку тренировки, и вы вмиг овладеете этим искусством. Главное, снимайте non stop — без передышки всю дорогу. Полезно также, чуток пригнувшись, пройти вдоль подиума (натурально, на цыпочках), будто эту красоту вы хотите заснять и с другой стороны или как бы обменяться разнеженной улыбкой с фиктивными родственниками в зрительном зале — тогда уж вы будете совсем in…[17]
