Слава Сергеев - Путем актера
- Тебе бы только к “Яру”, - сказал Эдик.
- Почему “только”? - Олександр обиделся. - Можно в “Пропаганду”… А что ты предлагаешь? - вдруг сказал он. - Получить по ведомости три копейки, утереться и тихо отбыть на метро домой?! Неужели ваша душа стерпит такое унижение?.. Давайте тогда хотя бы набьем морду этому фон К.! Он, по-моему, сегодня без охраны… Вот это будет номер. - Олександр радостно засмеялся. - Актеры набили морду режиссеру! Мечта поколений! И какому!.. Да наши портреты будут в Бахрушина висеть… Или в музее МХАТа.
- Мне плохо, - вдруг томно сказал Мисаил, - где тут мужская комната?..
- Всем плохо, - строго сказал Олександр, - ты сначала деньги получи, а потом про мужскую комнату думай! Ишь, вспомнил!..
Деньги выдавала Маленькая Света. Я расписался в какой-то ведомости.
- Мы вам еще позвоним, - пряча глаза, сказала Света. - Как только все выяснится…
3. Русская романтическая живопись ХVIII века
В магазине было малолюдно… Сейчас пишу, как говорится, “эти строки” и в который раз думаю - как изменилось время! Вы только представьте себе лет этак пятнадцать назад: суббота, три часа дня, винный магазин в районе метро “Водный стадион”, вы входите и тихо говорите, как бы сами себе: в магазине было малолюдно…
Берете пол-литру и, поправив канотье, удаляетесь. Нет, все-таки что-то происходит с Россией - то ли мы движемся в Европу, то ли нам вообще приходит конец, а может быть, все сразу, одновременно. Точно скажу одно - очевиден какой-то серьезный, исторический сдвиг в общественном сознании. Но что именно происходит, с близкого расстояния разобрать невозможно.
Вблизи “исторического сдвига” все были настроены по-деловому.
- Закуски, закуски возьми, - говорил Мисаил, - хлеба там, икры баклажанной…
Олександр деловито пересчитал наши деньги. Марина, сделав каменное лицо, неожиданно отняла у меня сто рублей и спрятала в сумочку.
- Хватит и ста! - громко сказала она.
Все деликатно промолчали.
- Мадмуазель, - с изысканной вежливостью обратился Олександр к белой, крашеной продавщице. - Не покажете ли нам вон ту, квадратненькую? Это у вас что, “Топаз”?
- Это у вас “Топаз”, а у нас “Балтийская”, - угрюмо сказала продавщица. - И не ругайтесь мне тут.
Мисаил, отвернувшись от нас, вынул из кармана кучу смятых бумажек и, порывшись в них, выделил двести рублей.
Олександр укоризненно посмотрел на него.
- Вот, - сказал он громко, обращаясь ко всем присутствующим, - и этот человек снимается в рекламе, его лицо, того и гляди, станет лицом какой-нибудь уважаемой во всем мире торговой марки!.. - И он ласково, но твердо вынул из рук Мисаила все, что там оставалось. После этого он любовно расправил деньги ладонью, аккуратно сложил их и спрятал в нагрудный карман. - Вот так, - сказал Олександр, улыбаясь купеческой улыбкой, - так-то оно надежнее будет.
Самое удивительное, что мы все наблюдали эту картину с каким-то сонным безучастием. Только один из находившихся в магазине алкашей вдруг запротестовал:
- Ты зачем у мужика деньги отнял? Отдай ему.
Олександр широко улыбнулся:
- А тебе что, больше всех надо?
Алкаш промолчал. Я тоже хотел что-то возразить Олександру, но меня остановило общее равнодушие. Раз никто ничего не говорит и, главное, сам Мисаил отчего-то молчит, раз все молчат, подумал я, значит, все нормально…
- Так что будете брать? - недовольно спросила продавщица.
- Как что? - удивился Олександр. - Разве мы еще не заказывали? Три “Топаза”. То есть “Балтийской”, три…
- Э, э! - оживился Эдик. - Куда три?! Две хватит. Я вообще с вами не пойду, мне домой надо.
Олександр сделал вид, что не слышит.
- Три “Топаза”, - повторил он, - две буханки хлеба…
- И икры. - напомнил Мисаил. - Баклажанной. Жрать хочу! Вы вчера дома у меня все сожрали! Как Мамай прошел!
- Не сожрали, - все так же степенно заметил Олександр, - а скушали. Да и не было у тебя там ничего. Один “фуршет” - рулет куриный из “Новоарбатского” да маслины эти… Даже хлеба не было. Дома надо жить, батенька, - с ударением на слове “жить” заключил он.
При упоминании о доме Мисаил понурился и пощупал рукой карман, где лежал сотовый. Мы погрузили наши покупки в пакет и вышли.
- Какая дикость, - сказал я, - вы слышали? Продавщица оскорбилась на “мадмуазель”!..
- Скажите спасибо, что по балде не дали, - сухо заметил Дима. - Места-то дикие… “Речной вокзал”. Два шага - и парк профессора Тимирязева. Тут за куда меньшую провинность могут только так морду набить.
Мне показалось, что Дима немного сердится на меня.
- Это все потому, что ты сто рублей не дала, - тихо сказал я жене.
- И не дам! - сказала Марина с неожиданной, поразившей меня горечью. - Не дам!.. Все пропьете… - И она вдруг добавила совершенно не своим голосом: - Ироды!..
Я хотел было возмутиться, но от удивления даже не нашелся, что сказать, а она быстро ушла вперед. Я немного подумал и списал все на дурное влияние среды. Вошла в образ. Вообще-то ей такие вещи несвойственны. Но что вы хотите - “Речной вокзал” есть “Речной вокзал”. Экология здесь лучше, а вот люди портятся. Становятся как-то жестче. Или проще, что ли…
А теперь маленькое лирическое отступление. Возможно, оно будет даже кстати.
Только что говорили - когда хочется выпить, большое значение имеет место. Да, конечно, сейчас повсюду открылась куча кафе большей или меньшей паршивости, клубов и тому подобных развлекательно-злачных заведений. Повторюсь, наша родина широкими шагами движется по пути прогресса, и если вы хотите культурно посидеть, то, слава Богу, теперь, не то что раньше - проблем не будет. Но бывают, бывают такие смутные состояния духа, такие странные, наполненные томлением дни, когда вы ходите от заведения к заведению, смотрите в большие окна на их якобы уютное чрево, иногда даже заходите внутрь, но тут же и выходите, сухо поблагодарив подносящую меню красивую девочку-официантку и спиной чувствуя суровые взгляды охраны. И все в вас говорит: нет, не то, не то…
В такие дни, читатель, я, только я укажу вам путь Истины с большой буквы. Подойдите поближе, не бойтесь. Ну, может быть, не я один, но и я тоже.
Так вот.
Я предложу вам покинуть эти мажорные залы и подвальчики, где люди, позабыв стыд и срам, тратят на простую печенюшку с изюмом и кремом три, четыре, а то и пять условных единиц, по все тому же курсу ММВБ на день покупки. А их товарищи, их меньшие и большие братья в это время - возвышаю голос я - за те же деньги в двух остановках на метро берут два, а то и три пузыря в своем придворном магазине “Продукты”, а уж про закуску я не буду и говорить, чтобы не расстраивать себя и других.
Хотя вы мне на это скажете, что при чем тут, собственно, вы, и что неравенство - в крови этого мира и нечего тут удивляться и разводить руками, и что вообще мы все это совсем недавно проходили и я не по адресу обратился.
И тогда, оставив страх и приличия, я подниму руку на святое, даже на самое святое нашего времени, на ваше Дело, на ваш Job (но временно, временно!) и ни к селу ни к городу вдруг вспомню девушку - секретаршу cо своей последней работы (ох, и давно это было), которая вдруг заплакала, оторвавшись от своего компьютера, когда сердобольные сотрудники среди рабочего дня неожиданно внесли в ее комнату торт с зажженными свечами - у девушки был день рождения - всего двадцать пять лет, двадцать пять чудесных свечей, отчего же она плакала?..
Отвечаю: нет, ее не оставил ее молодой человек, и ничего, слава Богу не случилось, она просто немного охренела от работы, вот и все. И чтобы не видеть этих слез и не расплакаться вдруг самому (вот она, чувствительность поэта), я позову вас прогуляться, просто прогуляться, подальше от вашего присутствия, рядов компьютеров, бумаг, чернильниц, белых стен, безжизненных люминисцентных ламп, скрипящих перьев, молодых и старых столоначальников в энергичных синих рубашках и псевдоприветливых барышень в кокетливых белых блузках, с голосами телефонных сирен и сердцами изо льда, за соседство с которыми вам, возможно, и платят ваши нелегкие деньги.
Хотя я не идиот и ничего не имею ни против компьютеров, ни против чернильниц и белых стен (на них вообще весь мир держится) и тем более, барышень в блузках (офисные девушки очень сексуальны, все это знают!..). Так что, согласитесь вы пойти со мной или нет, это ваше дело.
Но что же я предложу тем, кто веселой гурьбой вывалится со мной на улицу, где будет идти серый снег или ласковый дождь, светить солнце или неба не будет видно из-за туч, хотя погода в данном случае вообще не имеет никакого значения, запомните это.
Что делает раненый зверь? Уползает в свою нору. Учитель Гурджиев в 1910 году требовал от желающих духовного освобождения тысячу царских рублей ассигнациями! Я же, принадлежа к школе позитивно-гуманистической терапии, лишь скажу, что, по моим наблюдениям, и в наше время все настоящее, как ни странно, не требует больших денег. Вы недоверчиво улыбаетесь, а между тем это так.
