Исаак Зингер - Последняя любовь

Марк в страшном волнении стал расхаживать взад-вперед по неосвещенным комнатам. Эта уродливая девушка не давала ему покоя.

«Что со мной? Неужели я влюбился в нее? Нет, я просто свихнулся!..»

Он в недоумении прислушивался к хаосу в своей голове. По причинам, не поддающимся объяснению, его все сильнее и сильнее тянуло к Белле. Это была уже идея фикс. Ему казалось, что он слышит, как Белла зовет его, выкрикивает его имя. Он видел ее с потрясающей ясностью: каждую черточку ее лица, всю ее несуразную фигуру. Желание встретиться и поговорить с ней усиливалось в нем с каждой минутой.

«Пойду на Гнойную, — решил он. — Может быть, магазины еще открыты и мне удастся что-нибудь выяснить».

Марк бросился к выходу. Если поторопиться, можно успеть до закрытия. В то же время трезвый голос взывал к остаткам его разума: «Что происходит? Куда ты бежишь? Что тебя гонит?» Он захлопнул дверь и уже бросился было вниз по лестнице, как вдруг в его квартире зазвонил телефон — резко и настойчиво.

«Это она! Я вызвал ее своими мыслями!» — ахнул Марк.

Он выхватил ключ и моментально нашарил замочную скважину. В передней он больно стукнулся коленом о стул. Телефон продолжал трезвонить, но, когда Марк наконец к нему подбежал, умолк. Марк схватил трубку и крикнул:

— Алло! Кто это? Алло! Я слушаю!

Он почувствовал, как волна тепла разливается по его телу, и вмиг покрылся испариной. С грохотом бросив трубку на рычаг, он прорычал:

— Это она, тварь!

Ярость и стыд охватили его. Это был уже не Марк Мейтельс, а какой-то маньяк, полностью лишившийся собственной воли, или, если использовать еврейский термин, это был человек, одержимый дибуком.

Марк снова собрался уходить, только на этот раз уже не на Гнойную, а в какой-нибудь ресторан поужинать. Голода он не чувствовал, но пренебрегать своим здоровьем было бы уж совсем глупо.

«Завтра же уеду куда-нибудь, — решил он, — в Закопане или на море».

Он уже взялся за ручку двери, как вдруг телефон снова зазвонил. В темноте он кинулся назад, снял трубку и, задыхаясь, крикнул:

— Алло!

На другом конце провода послышалось какое-то невнятное бормотание. Да, это была Белла. Ему удалось разобрать отдельные бессвязные слова. Она старалась справиться с голосом. Потрясенный Марк слушал. Разве в это можно было поверить? Значит, телепатия все-таки существует. Вслух он спросил:

— Это Белла Зильберштейн?

— Вы узнали мой голос, господин учитель?

— Да, Белла, я узнал твой голос.

Пауза. Затем она продолжила, заикаясь:

— Я звоню потому, что услышала о вашей трагедии. Я очень сожалею… Весь класс выражает вам соболезнование… Со мной тоже случилось несчастье, но по сравнению с вашим… — Она умолкла.

— Где ты сейчас находишься?

— Я? На Простой улице… Мы здесь живем.

— У вас есть телефон?

— Нет, я говорю из кондитерской.

— Может быть, зайдешь ко мне?

Воцарилось гнетущее молчание. Затем она сказала дрогнувшим голосом:

— Если вы, господин учитель, этого хотите… Для меня это большая честь… Вы даже не подозреваете, как сильно…

Она не закончила фразы.

— Приходи, и не нужно называть меня больше господином учителем.

— А как же вас называть?

— Как хочешь. Можешь просто Марком.

— О, вы шутите, господин учитель. Я так мучилась. Я так переживала за вас… То, что…

Марк подробно объяснил ей, как найти его дом. Она рассыпалась в благодарностях, без конца повторяя, как потрясена его горем.

— Ужасно, ужасно. Я просто места себе не находила…

Марк повесил трубку.

«Что все это значит? — недоумевал он. — Что это, телепатия; гипноз?»

Просто совпадением это быть не могло.

— Нужно быть с ней поосторожнее, — наставлял он сам себя. — Такие, как она, моментально теряют голову.

Он включил свет. Может быть, ей захочется ужинать? Марк пошел на кухню и обследовал ящики буфета. После смерти Лены он редко ел дома. В буфете не было ничего, кроме черствого батона хлеба и нескольких банок сардин.

«Я ее куда-нибудь приглашу», — решил Марк. Но куда? А вдруг им встретится кто-нибудь из его знакомых? Он бы сгорел от стыда, если бы его теперь увидели с девушкой, да еще с такой уродливой. По неписаному закону гимназии учителям не полагалось дружить с ученицами.

— Вот что, я, пожалуй, куплю колбасы и булочек, — решил наконец Марк.

Он спустился вниз и купил колбасы, булок и фруктов. Он очень спешил, опасаясь, что Белла приедет слишком быстро (она могла взять такси) и никого не застанет.

«А что, если душа Лены где-то здесь и видит все, что я делаю? — вдруг пронеслось у него в голове. — Если есть телепатия, почему бы не быть бессмертию души? Нет, я просто спятил».

Он ждал очень долго, но Беллы все не было. Сначала он зажег, потом снова выключил лампы в гостиной и в конце концов оставил только один маленький свет. Он сел на диван и стал прислушиваться к звукам на лестнице. Может быть, она заблудилась? С нее станется.

Звонок в дверь показался ему пронзительным и слишком долгим. Марк бросился открывать. На Белле было черное платье и соломенная шляпка. Она принесла цветы. Марку показалось, что она стала выглядеть старше. Белла вспотела и задыхалась.

— Цветы? Мне?

— Да. И чтоб вам больше никогда не знать горя, — сказала она, переводя известное выражение с идиша на польский.

Марк взял ее за запястье и ввел в гостиную. Он поставил цветы в вазу и налил воды.

«Откуда она взяла деньги на букет, — подумал он. — Может быть, истратила последние… Будь с ней поласковее, но не вздумай подать даже малейшей надежды».

Белла сняла шляпку, и Марк в первый раз с удивлением отметил, что у нее красивые волосы: каштановые, густые, с естественным блеском.

Она села на стул и уставилась на свои ноги в темных чулках и черных туфлях. Казалось, она сама стесняется своей нелепой внешности — слишком большая грудь, огромные бедра, нос крючком, выпученные глаза.

«Нет, это не овечьи глаза, — решил Марк. — В них страх и любовь, древние, как сами женщины».

Она положила обе руки — слишком большие руки для школьницы — на свою сумочку. Марк заметил, что они заляпаны чернилами, как будто она только что вернулась из гимназии. Она сказала:

— Когда мы узнали о том, что произошло, все в классе так переживали… Другие не смогли пойти на похороны, ведь уже начинались экзамены, но так как меня не допустили… Впрочем, господин учитель, вы меня, наверное, не заметили?

— Что? Нет. К сожалению.

— Да, я там была.

— А что ты теперь делаешь?

— А что я могу делать? Вся семья разочаровалась во мне. Ужасно. Потратили на меня столько денег, а вышло, что впустую. Но, в конце концов, диплом — это еще не все. Я все-таки кое-что выучила: литературу, историю, немножко научилась рисовать. Ну, а математику мне никогда не осилить. Это точно.

— Можно быть хорошим человеком и без математики.

— Наверное. Сейчас я хочу устроиться на какую-нибудь работу, но родители говорят, что без диплома меня никуда не примут. Недавно я прочла объявление, что кондитерской требуется продавщица. Я туда пошла. Но мне сказали, что место уже занято. Они ничего не спросили о дипломе.

— У наших бабушек тоже не было дипломов, а они были прекрасными людьми.

— Верно, моя мама сама не может прочитать газеты на идише, а из меня хотела сделать врача. У меня нет способностей.

— А чего бы тебе хотелось в жизни? Выйти замуж и завести детей?

Глаза Беллы повеселели.

— Конечно, хотелось бы, да кто меня возьмет? Я люблю детей. Очень люблю. Мне даже не обязательно, чтобы это были мои собственные дети. Я могла бы выйти замуж за вдовца и растить его детей. Это даже лучше…

— А почему бы тебе не родить своих?

— Нет, конечно, это было бы еще лучше, но…

Белла умолкла. В соседней комнате пробили часы.

— Может быть, господин учитель, я могу вам чем-нибудь помочь? — спросила Белла. — Я умею подметать, вытирать пыль, стирать. Все, что потребуется. Но не за деньги. Боже упаси!

— А почему ты хочешь работать на меня бесплатно? — спросил Марк.

Белла на минуту задумалась, и на губах у нее появилась улыбка. Ее глаза смотрели прямо на него — черные и горящие.

— О, ради вас, господин учитель, я готова на все. Как говорят на идише: ноги мыть и воду пить…

Марк подошел и положил руки ей на плечи. Их колени коснулись. Он спросил:

— То, что ты говоришь, правда?

— Да.

— Ты действительно меня любишь?

— Больше всех на свете.

— Даже больше, чем родителей?

— Намного больше.

— Почему?

— Не знаю. Может быть, потому, что вы, господин учитель, такой умный, а я глупая корова. Когда вы улыбаетесь, это так интересно, а когда сердитесь, то хмурите брови, и все делается так… — Она не договорила.