Александр Тиранин - Шёл разведчик по войне
Противник, чеченцы, как о них написано в той книжке — умелые воины и стремительные бойцы, народ мужественный, но не мирный, постоянно промышлявшие набегами, грабежами и разбоем, уважали и боялись его. Уважали за то, что он знал и уважал обычаи гор, был честен, всегда держал, даже врагу данное слово и никогда не обманывал. Храбрый и отважный в бою, умелый в воинском искусстве, не единожды обращал в бегство вождя горцев аварца по национальности Дагестанского и Чеченского имама Шамиля и его воинство. К разбойникам был беспощаден и скор на наказание, за одного убитого русского, будь то казак или поселенец, немедленно слетали с плеч две чеченские головы. Горцы знали — где Слепцов, там наказание неотвратимо и держались в своих разбойных устремлениях от Слепцова подальше. А матери-чеченки стращали своих непослушных детей: «не будешь слушаться, Слепцов придёт!» и те мигом затихали.
Но знали горцы и другое — невиновного Слепцов к ответу не привлечёт.
Уважали его и за великодушие. Когда в бою под Валериком был убит один из горских предводителей наиб Анзоров, Слепцов послал к его вдове гонца с выражением соболезнования о смерти храброго воина и с дорогими подарками. Захваченных казаками во время экспедиций мирных жителей всегда отпускал и если кому предстояло далеко добираться до дома, снабжал деньгами на дорогу.
Зная его честность и справедливость даже горцы приходили к нему, случалось и издалека, чтобы он рассудил спор. И суд его принимали, как безоговорочный: «Так Слепцов сказал!»
Слепцов пал в бою, во время атаки был смертельно ранен пулей в грудь возле сердца. Перед тем боем он написал письмо родителям и сделал на нём пометку «последнее».
Похоронили его, уже генерал — майора, в казачьей одежде, так хотели любившие его казаки.
А Высочайшем указом повелевалось: «В память генерал — майора Слепцова, образовавшего Сунженский казачий полк и постоянно водившего его к победе, станицу Сунженскую впредь именовать Слепцовскою».
И даже враги его, горцы, в память о нём сложили песню. Была та песня в книжке, но Миша наизусть её не запомнил.[10]
Ещё читали о героической гибели героического крейсера «Варяг». И когда читали про «Варяг», в конце классного часа все, и Таисия Михайловна тоже, хором пели.
Наверх вы, товарищи, все по местам!
Последний парад наступа — а — ет…
Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»,
Пощады ни кто не жела — а — ет!
А мальчишки ещё и такт, ладошками по партам, негромко отбивали.
Почти у всех учителей в их школе были прозвища, даже у директора, но у Таисии Михайловны не было. Наверно потому, что Таисия Михайловна уже совсем старенькая, самая настоящая бабушка. А кто же бабушку обозвать решится? Только последний негодяй.
— Этот класс у меня последний, четвёртый выпущу и больше брать не буду, на пенсию пойду, — говорила Таисия Михайловна
И поступила как говорила. Весной сорок первого проводили её на пенсию и подарок, большую фарфоровую вазу с надписью вручили. Эту вазу они всем классом помогали ей отвезти домой. А она их чаем напоила, поцеловала каждого на прощанье и даже немножко поплакала, а девочки её утешали и мокрый платок ей к щекам и к глазам прикладывали, чтобы глаза не покраснели.
Со второго полугодия третьего класса физкультуру у них вела не старенькая уже Таисия Михайловна, а недавно пришедший в школу Леонид Иванович. О нём говорили, что он бывший пограничник, чуть не командир заставы, теперь в отставке по состоянию здоровья после ранения. Это в глазах учеников, особенно мальчишек, создавало ему немалый авторитет. В другой школе Леонид Иванович сразу бы героем объявили, но в их микрорайоне было построено четыре кирпичных ДКСа[11], в каждом четыре этажа и две парадные, целый городок. Поэтому в школе две трети учеников, если не больше были детьми военных, многие из которых прошли и Хасан, и Халхин — Гол, и Белофинскую кампанию.
Невысокий, подтянутый, смуглый, с подрытым оспинами лицом, резкий на тон и, иной раз, не сдержанный на обидное слово, Леонид Иванович с первого урока не очень — то понравился классу, особенно девочкам.
— Висишь как куль с зерном… Будто не ученик упражнение делает, а краб щупальцами шевелит, — под общий смех характеризовал он неуклюжего мальчишку на перекладине.
— А ты что распласталась по мату, будто мокрая тряпка по полу? — Обращался к сорвавшейся с брусьев девочке. — Вон какая лужа слёз натекла. Быстро встала, побежала, глаза вытерла и боль забыла.
Но от урока к уроку, класс его резкости и обиды замечал всё меньше и меньше. Уже не хотел их видеть, мимо себя пропускал.
— Тренируй руки, тренируй. Если на перекладине подтянуться не можешь, то когда с крыши, с дерева, или в пропасть сорвёшься, тоже не подтянешься и не выкарабкаешься, от неумения погибнешь.
— Не поддавайтесь боли, одолевайте её. Если снаряд вражеский полетит, тоже будешь лежать и плакать от того, что коленку ушибла? Надо вскакивать и быстрей в укрытие бежать. Иначе смерть.
Уложившись с программой минут в тридцать — тридцать пять, в оставшиеся от урока десять или пятнадцать учил ребятишек прикладным знаниям. Как взобраться на отвесную стену с помощью шеста, а с помощью обычного брючного ремня на столб или на гладкое дерево, как невооружённой рукой защититься от удара камнем или палкой, как вывернуть нож или выбить пистолет у нападающего врага, как снять с дерева застрявшего в ветвях товарища и помочь выбраться наверх сорвавшемуся со скалы или со стены.
Увидели, что не «гоняет» их Леонид Иванович, как показалось вначале, а заботится, делу учит, чтобы они были сильными и здоровыми, и в случае беды могли сами спастись и другим помощь оказать. А ради этого можно резкости и колкости потерпеть, не кисейные барышни они, а парни, будущие красноармейцы и краснофлотцы.
Летом ходили в двухдневный поход с ночёвкой. Сами себе шалаши строили для ночлега и еду, суп и кашу, на костре варили.
В следующем учебном году, в четвёртом классе, Леонид Иванович на пустыре возле школы учил как строить зимние укрытия и как согреваться в них, и мечтал, поближе к весне, когда снегу больше наметёт, день станет длиннее и морозы ослабнут, сходить, в этот раз только с мальчишками и только с теми, кому разрешат врачи и родители отпустят, в зимний двухдневный поход с ночёвкой. А в начале лета в другой, в лес на неделю.
До сих пор такие длительные походы разрешались только старшеклассникам, и когда те возвращались, их встречали как героев на общешкольной линейке. Рапорт от командира похода принимал председатель совета дружины Славка Попов, потом сам докладывал старшей пионервожатой, учительнице пения Людмиле Алексеевне, а та директору школы, что группа из похода возвратилась в полном составе, больных нет.
И ещё, как выяснилось тоже в четвёртом классе, Леонид Иванович очень любил Ленинград и хорошо знал его историю. Он со своим фотоаппаратом и Вовка Гущин с взятым у отца, целый месяц после школы и в выходные разъезжали по городу, фотографировали, как Леонид Иванович называл «виды» и «видики» и печатали фотографии.
Потом чуть не всем классом оформляли стенд «На берегу пустынных волн…» Где были фотографии и подписи к ним, и стихи про Петербург — Петроград — Ленинград. И историческая справка Леонида Ивановича, из которой многие узнали, что невский берег и до закладки Петербурга был не таким уж пустынным, как писал о нём Пушкин. Что на берегу Невы у впадения Охты стояла шведская крепость Ниеншанц, а ниже по течению, на другом берегу Охты — городок. А всего на территории нынешнего Ленинграда, кроме крепости и городка, находилось едва ли не четыре десятка населённых пунктов — деревень, хуторов, мыз. И ничего удивительного. Именно здесь, по Неве, по этой воде, вдоль этих берегов шли корабли из варяг в греки и возвращались от грек в варяги. И раз здесь находилось сопряжение двух участков речного и морского, на этом великом торговом пути, разве могло быть такое место необитаемым.
Земля на которой заложен Петербург — Петроград — Ленинград ижорская, здесь жил, и сейчас в Ленинграде и по окрестностям живёт древний финно — угорский народ — ижора. И Ленинградская область в самом начале постройки северной столицы называлась Ингерманландская губерния, от немецко — шведского названия ижорской земли — ингрия, ингерманландия. Исстари ижорская земля входила в водскую пятину Новгородской республики, затем, вместе с Новгородской республикой, вошла в состав Русского государства. Жили ижора и русичи как добрые соседи и братья. Рядом жили, по соседству охотились и рыбачили, вместе воевали против шведских захватчиков и немецких псов — рыцарей. Ижорский старейшина Пелгусий со своим дозором обнаружил приближающихся шведов под водительством Биргера и оповестил новгородского князя Александра Ярославовича о нападении, которого после победы над шведами на Неве, стали называть Александром Невским.
