Xавьер Мариас - Белое сердце
Так что вся ценная информация, которая, как многие думают, проходит через руки переводчиков международных организаций, на самом деле проходит мимо нас, и мы ничего, ровным счетом ничего, не знаем о том, какие в мире готовятся заговоры, плетутся интриги, замышляются козни. Правда, иногда, в свободные часы мы остаемся, чтобы послушать какую-нибудь знаменитость (просто послушать, а не переводить), но терминология, которой все они пользуются, делает их речь совершенно непонятной для любого нормального человека, так что если нам и удается каким-то непостижимым образом понять несколько фраз, то после мы всеми силами стараемся их забыть, потому что держать в голове такую абракадабру дольше, чем это необходимо, чтобы успеть перевести ее на другой язык или другой жаргон – слишком тяжелое испытание для нашего и так уже неустойчивого душевного равновесия.
Иногда я с ужасом спрашиваю себя: а понимает ли вообще кто-нибудь хоть что-то из того, что говорится на таких встречах, особенно на тех, где ничего, кроме речей, и нет? Но даже если предположить, что участники встреч способны понять тот дикий жаргон, на котором они изъясняются, то переводчики (в этом нет никакого сомнения) безбожно искажают смысл переводимого, и нет никакой возможности контролировать их, нет времени даже на то, чтобы уличить их и заставить исправить ошибку. Единственно возможный способ контроля – это посадить еще одного переводчика в наушниках и с микрофоном, чтобы он осуществлял синхронный перевод того, что говорим мы, на тот язык, с которого мы переводим, и таким образом проверять, действительно ли мы говорим то, что произносит с трибуны докладчик. Но тогда понадобится третий переводчик, и тоже с наушниками и микрофоном, чтобы контролировать второго переводчика, а может быть, и четвертый, чтобы следить за третьим, и так, боюсь, до бесконечности. Переводчики, работающие с письменными текстами, контролировали бы переводчиков, которые переводят устно, и наоборот; референты контролировали бы участников встречи, стенографистки – докладчиков, переводчики – организаторов, а швейцары – переводчиков. Все следили бы друг за другом, и никто бы ничего не слушал и не записывал, так что в конце концов пришлось бы приостановить работу сессий, конгрессов и ассамблей, а потом и вовсе упразднить международные организации. А посему лучше уж пойти на некоторый риск и допустить возможность возникновения некоторых инцидентов (порой даже довольно серьезных) и недоразумений (которые отнимают порой так много времени), неизбежно возникающих из-за неточности перевода (хотя мы не часто позволяем себе такие шутки намеренно – так можно и место потерять! – нам случается допустить оплошность). Доверие к нам – это единственное, что остается участникам встреч и нашим шефам, равно как и высокопоставленным представителям различных стран, когда им случается прибегнуть к нашей помощи вне рамок работы международных организаций – во время так называемых встреч на высшем уровне или во время официальных визитов, проходящих на дружественной, не очень дружественной или нейтральной территории. Естественно, что на подобных встречах, где заключаются важные торговые соглашения, договоры о ненападении, готовятся политические заговоры против третьих сторон, объявляются войны и перемирия иногда предпринимаются попытки контролировать работу одного переводчика с помощью второго, который, разумеется, не переводит обратно на исходный язык (иначе путаницы не избежать), а только внимательно слушает первого, контролируя, все ли переводится и должным ли образом. Именно благодаря этому я познакомился с Луисой, которая, по каким-то причинам, считалась более серьезной, ответственной и достойной доверия, чем я, и потому она была назначена «контрольным переводчиком» и должна была следить за тем, как я перевожу, во время личных встреч на очень высоком уровне, проходивших в Испании года два назад между представителями нашей страны и Великобритании.
Честно говоря, все эти предосторожности не имеют особого смысла – чем выше ранг участников встречи, тем менее важно, что они говорят друг другу, и тем меньше последствий имеют ошибки и недочеты в работе переводчиков. Все эти меры принимаются, скорее, чтобы в случае чего было на кого свалить вину и для того, чтобы на газетных фотографиях и в кадрах телехроники маячили эти двое, сидящие в неудобных позах на жестких стульях между двумя высокопоставленными лицами, комфортно расположившимися на мягких стульях или необъятных диванах. Потому что, если на этих нестерпимо жестких стульях сидят два субъекта с блокнотами в руках, у телезрителей и читателей создается ощущение большей официальности встречи. На самом деле на такие встречи высокие официальные лица приезжают обычно в сопровождении целой свиты помощников: экспертов, ученых и специалистов (тех самых, что пишут для них речи, которые мы потом переводим), почти незаметных для прессы, но очень активно работающих за кулисами встречи (вместе со своими коллегами – экспертами и специалистами той страны, где эта встреча происходит). Именно они обсуждают, решают и знают, редактируют двусторонние соглашения, вырабатывают условия сотрудничества, улаживают конфликты, шантажируют друг друга и пытаются извлечь максимальную выгоду для своих государств. Это, большей частью, личности весьма аморальные. Как правило, они владеют иностранными языками, и им крайне редко требуются наши услуги. Высокопоставленные участники переговоров и понятия не имеют обо всех интригах, что плетутся у них за спиной, или узнают о них, когда все уже закончилось. Они просто позируют фотографам и телеоператорам, украшают своим присутствием многолюдные банкеты и балы и ставят подписи на документах, которые подают им их помощники в конце встречи. Поэтому то, что они говорят, беседуя между собой, почти никогда не играет ни малейшей роли, более того, им обычно просто нечего сказать друг другу. Это известно всем переводчикам, но, тем не менее, наше присутствие на таких личных встречах необходимо по трем основным причинам: во-первых, наиболее высокопоставленные лица, как правило, не говорят на иностранных языках, во-вторых, отсутствие переводчика лишило бы их разговор положенного ему блеска и, в-третьих, если возникнет какое-нибудь недоразумение, вину всегда можно свалить на переводчика. В тот раз высокопоставленный представитель Испании был мужского пола, а высокопоставленный представитель Британии – женского, именно поэтому устроителям показалось разумным, чтобы первый переводчик был мужчина, а контрольный переводчик – женщина, и таким образом создалась бы обстановка доверительная и сексуально сбалансированная. Я сидел на своем пыточном стуле между высокопоставленными собеседниками, а Луиса – на стуле-мучителе чуть слева от меня, то есть между высокопоставленным лицом женского пола и мною, но несколько сзади, бдительная и таящая угрозу фигура, которая шпионила за моим затылком и которую я мог видеть (да и то плохо) только краешком левого глаза (зато мне прекрасно видны были ее скрещенные ноги в новеньких туфлях от Агаты де Прада – это то, что было ко мне ближе всего). Я обратил на нее внимание сразу, как только вошел в уединенную комнату (обставленную, надо сказать, довольно безвкусно) и нас представили другу, еще до того, как я сел на свой стул, в то время как фотографы снимали, а высокопоставленные лица делали вид, что беседуют между собой перед объективами телекамер. Я говорю «делами вид», потому что высокопоставленный испанец не знал ни слова по-английски (правда, прощаясь, он отважился произнести «Good luck»), а высокопоставленная представительница Британии – ни слова по-испански (хотя и сказала «Buen dia», здороваясь со мной и сжимая мою руку в железном пожатии). Так что, пока один из них невнятно бормотал по-испански камерам и репортерам что-то невразумительное и напрочь лишенное смысла, не сводя глаз со своей гостьи и широко улыбаясь, как будто говорил комплименты (но мне-то было слышно, что именно он говорил – помнится, он все время повторял: «Раз, два, три, четыре, славно проведем время!»), другая цедила сквозь зубы невнятицу на своем языке, улыбаясь еще шире («Cheese, cheese», – повторяла она, как делают англичане перед объективом, а затем следовала какая-то бессмыслица, что-то, похожее на «Tweedle tweedle, biddle diddle, twit and fiddle, tweedle twang»).
Я, со своей стороны, тоже все время непроизвольно улыбался Луисе, пока шли приготовления к беседе и наши услуги еще не требовались (она оставила без ответа половину моих улыбок – как-никак ей предстояло инспектировать мою работу), а когда все сели и беседа началась, я уже не мог смотреть на нее и улыбаться ей: ее ужасный стул стоял позади моего ужасного стула. Сказать правду, наше вмешательство потребовалось не сразу: после того, как журналисты были, наконец, выставлены («Все, хватит!» – объявило им наше высокопоставленное лицо, поднимая руку, ту, на которой было кольцо), камердинер или фактотум закрыл дверь снаружи, и мы остались вчетвером для высокой беседы (мы с Луисой держали свои блокноты наготове) – внезапно повисла пауза, неожиданная и очень неловкая. Моя миссия была деликатной, и я напряг слух в ожидании первой фразы, которая задала бы тон беседе и которую я тут же должен был перевести. Я посмотрел на наше высокопоставленное лицо, потом на другое высокопоставленное лицо и снова на наше. Она в замешательстве рассматривала свои ногти и сливочно-белые пальцы, он похлопывал себя по карманам пиджака и брюк, но не как человек, который ищет что-то и не может найти, а как человек, который делает вид, что не может найти чего-то, чтобы выиграть время (так безбилетный пассажир под взглядом контролера ищет билет, которого у него нет и не было). Ощущение было такое, будто мы находимся в приемной зубного врача, в какой-то момент мне даже показалось, что наше высокопоставленное лицо сейчас вынет из карманов и начнет раздавать нам иллюстрированные журналы. Я позволил себе обернуться и посмотреть на Луису, вопросительно подняв брови, но она жестом (не очень строгим) порекомендовала мне сохранять спокойствие. Наконец испанское высокопоставленное лицо вынуло из кармана (по которому перед этим он хлопнул раз десять, не меньше) портсигар (довольно безвкусный) и обратилось к своей британской коллеге:
