Анатолий Жуков - Голова в облаках (Повесть четвертая, последняя)
— Да. Перед вашим приходом.
— Выпишу! Сейчас же выписываю. А на Мытарина, негодника, самому Балагурову пожалуюсь. И Межову. Пусть возьмут его в оборот, зубоскала, пусть подумает, прежде чем шутить над старшими. Мы что ему, сопляку, ровня, мальчишки? Его еще на свете не было, а я уж людей лечил, а когда ты воевал, он без штанов, поди, бегал…
Сеня раскаянно слушал эти негодующие речи, глядел на сидящих рядышком Илиади и Веткина, носатых, уставших, и ему было жалко их, совестно за самого себя. Как же он, известный на всю Хмелевку изобретатель, наладчик счастливой жизни людей, мог с такой легкомысленностью обидеть близко расположенных к нему товарищей, старшего коллегу инженера и своего лечащего врача! Совестно, стыдно… Правда, зато установили истинную протяженность их носов. Кто же виноват, если они столько лет спорят, а смерить не догадались!
— Не выписывайте, он опять, кажется, что-то изобрел, — заступился за Сеню Веткин. — Я еще не знаю, но вдруг дельное получилось.
— Выкладывай, изобретатель, — потребовал Илиади.
— При товарище Веткине не буду, — отказался Сеня.
— Да пожалуйста!.. — Веткин взял сигареты со спичками и вышел в коридор.
Сеня развернул на тумбочке амбарную книгу и кратко рассказал о своей самоходной магистрали. Старый врач был внимателен, но едва Сеня закончил, тяжело поднялся, опершись руками о колени, сердитый, нетерпимый.
— Ты не создал дорогу, ты уничтожил ее. Твой транспортер превращает человека в безличную единицу груза, нивелирует его особенность, сложность. Ведь человек, даже при грубом рассмотрении, состоит из трех частей… — Заметил усмешку Сени и оскорбленно смолк, пожевал сухими малокровными губами. В изголовье кровати увидел большой бумажный рулон, развернул его, узнал больничный плакат со схемой кровообращения и окончательно рассердился: — Ты еще и мелкий воришка? Выписываю! Сейчас же выписываю! Такие нелепые дороги выдумывай дома, на своих харчах. — И ушел, крикнув в коридоре Веткину: — А ты держись, скоро опять приду.
Сеня проводил взглядом его согбенную круглую спину и укорчиво покачал головой: ругательные слова врача не убеждали в непригодности изобретения. Пускай выписывает, магистраль-то создана. Вот бы еще сделать ее в материальной вещественности или хотя бы модель в натуральную величину. Но, может, удастся и это. Проект уже одобрили Монах и Юрьевна, поддерживают товарищи Балагуров и Мытарин, если еще понравится товарищу Межову, тогда все главные начальники района будут за магистраль.
И, собирая вещи, Сеня видел в натуральном образе свое детище, видел веселые, ликующие лица односельчан: шоферов во главе с Витяем Шатуновым — им осточертели проселочные дороги» вернее, бездорожье грунтовых сельских путей; председателя райпотребсоюза Заботкина, который все время хлопочет, чтобы одеть-обуть, накормить-наших хмелевцев, бородатого Монаха-Робинзона, охраняющего от нас природу окружающей среды; инструктора но культуре Митю Соловья по фамилии Взаимнообоюднов, довольного тем, что у людей прибавится время лишнего досуга; военкома майора Примака, который может посадить на магистраль призывников и отправить в любую сторону; древнего главбуха Владыкина, который обрадуется устройству для экономики; товарищей Мытарина, Межова, Балагурова и других начальников, которые борются за выполнение планов и удовлетворение не утихающих в постоянном росте потребностей хмелевского народа.
Довольный собой, он порадовал на прощанье Веткина:
— Вы извините меня, конечно, товарищ Веткин, но ваш нос па четыре миллиметра длиннее Илиадиного, а по толщине примерно вдвое больше.
— Какой ты умный, — сказал тот, устало усмехнувшись.
IX
Приземистые корпуса уткофермы, вытянувшиеся по голому берегу волжского залива, были не белыми, а розовыми в лучах утреннего солнца и будто приветствовали Сеню: здравствуй на долгие годы, наш дорогой механик, поздравляем тебя с выходом на трудовую службу!
Сеня надавил сандалетами на педали, и через несколько минут скрипучий облезлый велосипед, Сенин ровесник, вынес его на асфальтовую площадку уткофермы. Родная обстановка привычных запахов, красок и шумов успокаивающе столпилась вокруг него. Солидно крякали несушки в маточниках с открытыми окнами и дверями, пищали утята в белых брудергаузах, сытный хлебный дух распаренных концентратов распространяла на всю территорию фермы кормокухня, о великой тайне зарождения новой жизни безмолвствовали застывшие под солнцем белые инкубатории, и весело, радостно гомонил, плескался на мелкой воде прибрежных выгульных двориков утиный молодняк, отгороженный от основной акватории залива проволочными сетками.
Сеня остановился у шанхая, прислонил велосипед к побеленной стенке и зашел в контору. Привычно поздоровавшись с долговолосым Сережкой бухгалтером, спросил, здесь ли начальница. Хотелось узнать положение технических дел, чтобы отсюда начать планирование первой очереди самоходной магистрали.
— У себя. — Сережка мотнул кудлатой головой в сторону двери с табличкой «В. А. Кузьмичева, завфермой».
Сеня постучался и отворил дверь. Строгая Вера Анатольевна, светловолосая, кудрявая, так обрадовалась ему, что бросила телефонную трубку, выскочила из-за стола и, поправив пальцем очки, подала руку.
— Семен Петрович, дорогой! А я жду не дождусь. Что же вы нас покинули на целую неделю? Тут столько работы: новый инкубаторий не выдерживает температуру, в маточнике барахлит яйцесборщик, в брудергаузе… Да вы садитесь, садитесь.
Сеня присел у стола, снял кепку, положил на колени.
— А слесари-то? — спросил.
— Что слесари… Я перезвоню попозже, извините, — сказала она в трубку, прижала ее к аппарату, села за стол. — Что слесари, дорогой Семен Петрович, когда вас нет. У нас же полугодовой план горит, а тут кормов не подвезли, птичниц не хватает, техника капризничает… Что бы такое придумать, Семен Петрович, механизм бы какой-то такой, чтобы нельзя было разбредаться, чтобы все последовательно шло, отлаженно, как часы.
Сеня радостно заулыбался, даже лысина засветилась:
— Уже придумал, Вера Анатольевна. МГПМ называется. Показывал чертежи товарищам Балагурову, Мытарину, еще кой-кому, и все с одобрением. Один только Илиади против.
— Как интересно. Вы можете показать и мне, но только в другой раз как-нибудь, ладно? Сейчас надо устранить технические неполадки в цехах. Вы уж будьте добры, побыстрее, Семен Петрович.
Вот так всегда. Дай ей организующий, собирающий ЛЮ-ДОН механизм, но в то же время занимайся неполадками а брудергаузах и инкубаториях. И многие люди так: не хотят поступиться никакой мелочью ради великой наладки вежливой жизни.
— Не могу, Вера Анатольевна. — Сеня поднялся, надел СВОЮ мазутную кепку и заторопился на улицу, к велосипеду. Оставил у стены, а там ведь амбарная книга с чертежами магистрали!
— Куда же вы, Семен Петрович? — Она выбежала за НИМ вслед, настигла у велосипеда. — Что случилось, Семен Петрович, объясните же наконец!
— Я только сейчас сообщал вам: изобрел МГПМ.
— На здоровье, изобретайте хоть две, но сейчас-то нам важнее устранять неполадки на ферме, Семен Петрович!
— Нет, — сказал Сеня с досадой. — Важнее всего эта магистраль, и надо заниматься творческим процессом только над ней.
— Извините, но я вынуждена доложить директору. Это уж ни в какие ворота: один неумеха, другой болеет, третий изобретает. Кто же будет работать, план выполнять?
Саня не ответил на такой ничтожный вопрос, закатил велосипед в свою мастерскую, облачился в рабочий темный халат и до обеда колдовал у окна над чертежами новых механизмов магистрали. Вера Анатольевна еще раз попыталась уговорить его, но Сеня не послушался. Затем она привела Зою Яковлевну Межову, главного зоотехника: все-таки начальница повыше, да еще и супруга заместителя начальника райсельхозуправления, первая красавица Хмелевки.
— Семен Петрович, милый чародей техники, неужели заставите просить бедных женщин! — сказала весело, с насмешливым кокетством. — Или мы совсем не нравимся вам?.
Сеня не поддался и тут. О магистрали знали начальники повыше ее, а самой красивой женщиной в мире он считал свою Феню.
Потом он увидел их в буфете за одним столиком, пожалел. Обе светлые, как сестры, белокурые, синеглазые, но молодая Зоя Яковлевна вроде бы за старшую, а Вера Анатольевна за меньшую, хотя лет на десять старше Зои и держится строже, в очках. Вот бы все женщины так-то дружили между собой. Но ремонтировать им механизмы на ферме не согласился, на уговоры опять не поддался.
— Видал подружек? — сказала семипудовая Анька Ветрова, когда за ними захлопнулась дверь. — С виду водой не разольешь, а раскопай и увидишь совсем-совсем другое. — Оперлась голыми по локоть руками на буфетную стойку и поглядела на него покровительственно.
