Анна Бялко - Надкушенное яблоко Гесперид
Ирина вздохнула. Мыслей не лезло в голову ни одной. А так ведь придется двенадцать раз, как минимум, – контракт у нее был подписан на год. Может, я вообще через год умру, уныло подумала она, и тут же ответила сама себе вместо главной редакторши «Глянца», подтянутой и всегда блестящей, словно тоже глянцевой, дамы без возраста, «железной жабы», как втихаря звали ее девочки в редакции: «Будешь умирать, дорогая, напиши нам тогда остальные колонки заранее». Да она бы рада, только вот что там писать... Как это говорила редакторша: «Ну, что-нибудь такое легонькое, твое, о том, что кажется с виду такая фигня, а на самом деле для всех важно...» Что же это такое, чтобы для всех-то? Да еще важно? По-настоящему важных для всех вещей не так уж и много, всего-то две – секс и деньги. Ну, еще если производные ближайшие взять, получатся личные отношения и пожрать, то есть кулинария... Это да, вечные темы, которые всегда всем интересны, особенно если написать этак живенько... Но это четыре, а надо... Господи, да это какая-то Голгофа просто, мысленно взвыла Ирина. Сизифов труд... Нет, не сизифов, он там просто камни в гору катал, а тут другое... Это как у которого двенадцать подвигов... Каша еще такая есть – Геркулес. Геракл то есть. Точно – двенадцать подвигов Геракла. Он тоже их не по своей воле совершал.
Ирина воспряла духом. Ну, по крайней мере, она не одна такая несчастная, были и другие исторические примеры, есть на кого посмотреть. Еще немного подумала – и застучала по клавишам компьютера.
Из колонок Ирины Волгиной
1. Немейский лев
Сегодня, в самом начале нашего знакомства, мне бы хотелось поговорить о том, что каждый из нас хочет предстать окружающим, как правило, не тем, каким он является на самом деле, а тем, кем он хочет, чтобы мы его представляли. Слишком запутанно? Это я нарочно – пытаюсь произвести на вас впечатление. Потому что я сама, начиная эту колонку, сижу и изо всех сил стараюсь придумать что-то такое разэдакое, чтобы мои читатели (которых я, при всей симпатии, навряд ли когда-нибудь увижу) подумали обо мне только самое лучшее. Причем не только о моем богатом внутреннем мире, что было бы по меньшей мере естественно, – нет, обо мне в целом. Мне бы хотелось, чтобы читатели, читая мои статьи, предствляли меня себе не только умной, но и красивой, и успешной, и во всех отношениях прекрасной дамой. Зачем мне это? Зачем это каждому из нас? Почему мы с таким азартом играем в этот немудрящий житейский маскарад?
Смешным образом, как и в настоящем маскараде, где под костюмом ангела зачастую скрывается черт знает что, наши старания и в жизни приносят тот же самый обратный эффект. Тот, кто изо всех сил старается нам понравиться, вызывает у нас в лучшем случае легкое подозрение: «Не может быть, чтобы он был такой хороший. Наверное, ему от меня что-то нужно. Интересно, что именно?» И даже несмотря на осознание того, что обратный эффект существует, мы все равно стараемся произвести впечатление снова, снова и снова. Друзья, коллеги, знакомые и родственники, родители одноклассников наших детей, которых мы видим два раза в год на собраниях (и не забыть про учительницу!), продавцы в магазине, случайные прохожие на улице – вон сколько поводов надеть на себя различные маски. Впрочем, различаются они только чуть-чуть, потому что сущность и смысл у всех масок одни и те же. Я благополучный, умный, прекрасный, у меня нет проблем и все лучше всех. Разница только в оттенках боевой раскраски – для каждой аудитории свой.
Ну и что же в этом плохого? – пожмет плечами читатель. – Все так делают, это нормально, не вываливать же на всех свои проблемы? Да и вообще... Да конечно! Вообще. Более того, так делали все и всегда. Волк прятался в овечьей шкуре, чтобы поросята встретили его по одежке, а не как положено, у Геракла шкура льва на плечах была фирменным знаком героя, в Венеции давних времен маска была едва ли не общепринятой формой одежды. Кстати, одежда – она и посейчас остается самым главным атрибутом нашего карнавала. Нет лучшего способа сказать всем все – и сразу. Джинсы от Армани, туфли от Версаче – жизнь удалась! А если ваше платье хоть и от Гуччи, но куплено в прошлом сезоне, значит, она удалась не настолько, как вы это хотите всем показать. Впрочем, если это просто ваше любимое платье, и вы его носите, потому что вам в нем удобно, а не потому, что это ваш лучший наряд – значит, у вас ярко выражен свой собственный стиль, а это лучше любого дизайнерского прикида. Только держите голову выше, чтобы все могли об этом догадаться.
Карнавал вокруг нас, мы кружимся в нем, как осенние листья, мы вовлечены в этот безумный танец и так привыкли к нему, что уже не замечаем мелькания и суеты. Ведь чтобы заметить круговорот вокруг, нужно, как минимум, остановиться, не так ли? И попытаться – нет, не заглянуть под маски других, а всего-навсего снять свою.
Собственно, мы надеваем маски так часто, что уже надо бы побеспокоиться, а помним ли мы, как выглядит наше собственное лицо? И не надеваем ли мы по привычке маску, просто подходя к зеркалу?
Нет, я не беру на себя роль обличителя чужих пороков. (Она, эта роль, неблагодарная, да и костюм к ней, честно говоря, полагается совсем некрасивый.) Я не буду ни с кого сдирать маски. Я, если честно, и свою-то постараюсь не убирать до конца. Но вот предложить вам остановиться и постоять минуточку вместе со мной – я могу.
На Тверской была пробка. Не мертвая, когда все просто стоят, уткнувшись бампером в бампер, и можно с легкостью выйти из машины, чтобы, осмотрев попутный магазин или выпив чашку кофе в близлежащем кафе, вернуться через десять минут и найти ее на том же месте. Эта же пробка была хотя и не мертвой, но, как в анекдоте – «уже хорошей». Поток полз еле-еле, два метра в минуту, встали, еще два метра, еще минута – и Ирина в который раз порадовалась наличию в ее машине автоматической коробки передач. Потому что и так-то никаких сил нет, а если б еще и передачу со сцеплением все время дергать, вообще спятишь.
Ирина злилась. Немудрено. Пробка сама по себе достаточный повод для раздражения, но тут она еще и рисковала опоздать на встречу с князем. На встречу эту, если совсем по делу рассуждать, так может быть, и вообще-то идти не стоило, и это раздражало отдельно, но раз уж, тем более, ввязалась, то чтоб опаздывать... Ирина ненавидела опоздания, и сама не опаздывала практически никогда. Даже в юности, даже на свидания, куда девушкам опаздывать полагается по неписаным правилам хорошего тона, она умудрялась приходить не то что вовремя, а даже и раньше назначенного минут на десять. Приходила, и, чтобы не стоять, как дура, в ожидании под часами, пряталась за ближайшей афишной тумбой. Ну, или что подворачивалось к месту. Стояла там. Тоже глупо, конечно, но все же не так очевидно. Однажды она столкнулась за такой тумбой – впрочем, это, как раз, кажется, был театральный киоск – с тем самым молодым человеком, к которому, собственно, и пришла на свидание. Он тоже оказался на месте сильно заранее и коротал время, изучая театральные афиши. По крайней мере, так он сказал ей тогда. Собственно, это был Сашка. Потом, уже после свадьбы, он признался, что тоже прятался, не желая выглядеть дураком. Ирина тогда еще долго пыталась объяснить ему, что мужчины как раз и должны приходить раньше, стоять с цветами и волноваться, и это вовсе не глупо, а наоборот, страшно трогательно и романтично. Сашка, уже тогда относившийся к романтике скептически (вот они, вот, откуда ноги еще когда росли), кажется, не очень-то ей поверил, но это – после свадьбы – было уже и неважно. Важно было совсем другое – что он всегда оказывался в нужном месте точно в назначенное время.
Ирина снова раздраженно взглянула на часы. У нее сегодня с точностью явно не получалось. До назначенных двенадцати оставалось пятнадцать минут, а ей еще пол-Тверской пробираться вниз до центра, там развернуться, и еще столько же вверх, до памятника Долгорукому с конем, да еще парковку там найти... На улице моросит мерзкий дождик... Надо было, дуре, соглашаться на встречу прямо в кафе, но она, испугавшись, что не найдет в этих Столешниках нужного заведения, уперлась и настояла, чтобы под самым памятником. Там, дескать, не разминешься. Ну и вот. Теперь приличный человек будет из-за ее топографического кретинизма ни за что мокнуть, пока она в пробке торчит. Если, конечно, этот человек не торчит в этой же самой пробке, что, впрочем, является слабым утешением...
Машина поравнялась со зданием Центрального телеграфа, а большая стрелка на часах – с цифрой «десять». Черт, черт. Как противно опаздывать-то, пусть даже не по своей вине. Кто ж знал, что Тверская... Откуда вообще может взяться пробка в двенадцать дня? Все должны уже по работам сидеть! Хотя – все равно сама виновата. Поехала бы на метро, была бы как часики...
Краем глаза Ирина заметила выползающую с парковки возле Телеграфа машину. Не успев даже толком подумать, зачем, резко дернула вправо, перестроилась, распихав соседей, сразу через два ряда, вызвав несколько возмущенных гудков, подрезала еще одного, на джипе – не фига! – и успела занять освободившееся место. И, только подымая ручник, осознала собственную инстинктивную гениальность. Даже до подземного перехода оказалось идти два шага.
