Андрей Дай - Андреевский крест
Между тем, все было готово. Тетки, как в кинотеатр собрались. Стулья принесли со столиком и напротив поставили. Чай разлили и печенюшки выложили. Миха врубил генератор, лампочка мигнула, радуга встала. Только вы же помните, что мы пластинки в среднюю канавку переложили?! Так вот, оказывается, чем больше расстояние между концами дуги, тем шире и выше открывается дверь. Третий вариант мы проверять не стали. И так все понятно было. Подкова поднялась выше полога шатра, прихватив по дороге лампочку и центральную опору. Пока все работало и средний брат ползал на коленках возле Грани, мы подвоха не чуяли. На камеру снимали, камешки туда кидали, веточкой песок иного мира тормошили. Развлекались, короче. А вот когда Поц "Хонду" заглушил, тут-то все наше разгильдяйство и повылазило. Вернее сказать – сверху попадало. Потому как радуга, паразитка, прихватила с собой и часть полога, и лампочку и кусок поддерживающей полог опоры. Чистенько так срезало. Как лазером.
Ну, "хренасе" говорить было уже не модно, поэтому я просто смеялся. А что еще оставалось делать, разглядывая копошащуюся под рухнувшим брезентом родню и примкнувшего к ним Миху? Меня самого беда миновала, я в дверях уже стоял, когда генератор выключили. Наскучило мне тупо через мыльный пузырь пялиться. Чего душу травить, если дикие бабы все равно туда сходить не пустят?
Спасли жен из-под обвала, вынули артефакты из канавки и велели детям полог сворачивать. Обратно в город его тащить никакого желания не было. На фига он сдался, с дырой в полнеба? Но и на месте его оставлять – только ненужное внимание привлекать. Хорошо Леха придумал – говорит, мол, вот станем следующий раз запускать, да и сунем рваную халабуду туда. Типо, рано или поздно нам все равно туда лежит дорога. Глядишь и рваный полог для чего-нибудь сгодится. На том и порешили.
Правда, тем же вечером еще потрудиться пришлось. Дети брезент быстро свернули и у обеденной беседки бросили. И предстало перед нами место преступления. Любому дураку с первого же взгляда стало бы ясно, что тут копали. Причем – мы, ни фига не археологи и совершенно без бумаги, в которой наше право на раскопки прописывалось. Статья 243. "Уничтожение или повреждение объектов культурного наследия". Наказывается штрафом до пяти лямов, либо сроком до шести. Оно нам надо? Нет, не надо. Вот и пришлось канавки глиной засыпать, камни обратно скидывать. Восстанавливать щит не стали, заленились. Просто навалили черные кирпичи в кучу и мусором всяким земляным присыпали. После первого же дождя все наши следя скроются, и не докажешь, что тут было как-то по другому.
А пока тягали непокорные валуны тихонько, чтоб не раздражать успокоившихся вроде жен, обсуждали последние события. Ну и, с моей подачи конечно, тему возможной передачи находки властям.
— Ага, щазз, — скривился Поц. — Обойдутся. Сколько у государства ни воруй, своего все равно не вернешь!
— Не будем торопиться, — вполголоса посмеявшись, поддержал брата-моремана Леха. — Отдать всегда успеем. Зайдем, посмотрим, может и самим на что-нибудь сгодится. А если уж совсем никчемная планета окажется… Тогда уж…
— И то, — сделав паузу в пауэрлифтинге, разогнул усталую спину я. — Отдавать, так не тем, что в Кремле окопались.
— А кому? — удивился мичман. — Пендосам или бундосам продать что ли предлагаешь?
— Морда треснет, — рыкнул Миха. — Спать не смогут, всю ночь смеяться будут.
— Всем сразу, — догадался Егор. Он, хоть и не слабак, но все же с физикой особо не дружит. И чтоб он от лишнего усердия еще себе, не дай Бог, чего-нибудь не сорвал или повредил, ему доверили лопату. Глину тоже кому-то нужно было кидать. — Всему мировому сообществу. Чтоб в исследованиях и последующей колонизации могли участвовать все, кто захочет.
— Ты слышь, апостол Егор, — сверкнул глазами мой механик-водитель. — Ты с меня начни-ка. Я те и мировая и, зуб на мясо, полюбасу – общественность. Самолично и исследую и колонизирую, мало не покажется!
Логические пути речей моего братишки-хулигана, как говориться, неисповедимы. Но общий смысл кое-как угадывался. И вот его-то, этот самый – общий смысл, мы с младшим охотно поддержали. Пока сами все не посмотрим, не потрогаем и не признаем никчемным – зубы держать крепко сжатыми и за базаром следить. Ни слова, ни полслова о Подкове не должно уйти налево.
Мы все трое русые. Леха – чуточку темнее, я – средне, а Егор – вообще светлый. И когда мичман добавил, вроде как точку поставил, мы все поняли кого именно он имеет в виду.
— А кто будет болтать, того будем бить по морде. По наглой, ученой, рыжей морде!
— Но против экспериментов твоих я лично ничего против не имею, — чтоб сгладить ситуацию, уточнил я. — Разобраться, как это все работает, надо. Придет время, быть может, твоим наблюдениям цены не будет. Нобелевская премия и все такое. Самый главный спец по Подкове, а? Хорошо звучит?
— Гордо! — кивнул Леха. На том тему и закрыли.
И тут можно было бы уже перескочить к рассказу о нашем походе на ту сторону, но тогда кое-что станет непонятным. Потому как на следующий день, когда средний наш брательник закончил-таки вычерчивать на земле дуги и разложил артефакты, случилось сразу два очень важных события. Или даже три, если считать то, что радуга у нас с первого раза не поднялась.
Не хватало лампочки, бляха от ремня. Та, что исправно запускала систему в шатре, по недосмотру осталась в ином мире, а любезно предложенный Подкове провод с зачищенными хвостиками, эта падла жрать побрезговала. Благо прибабахнутый Егорка быстро догадался как решить маленькую проблему. Взял и закоротил провода. Вспыхнувшей искры хватило, чтоб над глинистой почвой поднялась наша старая знакомая дверь.
— Молния! — скакал и прыгал как ребенок от радости здоровенный дядька. — Они запитывали ее от молнии!
— Убью, придурок, — ревел мичман. — Лучше своими руками прибью, чем ты по дурости самоубейкой ласты откинешь!
— Ой, смотрите, — совсем тоненьким, детским голоском, отвлекая всех от немедленной казни сумасшедшего ученого, крикнул мой Никитос. — А там дождь идет.
И правда. Там, за порогом, шел дождь. Настоящий ливень с сильнейшим, пригибающим пальмы до песка, ветром. И рев накатывающихся где-то вне нашего поля зрения, на песок океанских волн. Но самое интересное, сюда, на одну из террас долины Катуни, не долетало ни единой капли.
— Ну конечно! — догадался Егор. — Грозовой фронт. Циклон. Там давление ниже и ветер в этот раз от нас туда, а не наоборот. И смотрите! Я отметил там место, где кончаются врата. Видите? Они на том же месте! Знаете что это значит, народ?
— И что же?
— О! Это много чего значит, любезный мой Михаил! Но в первую очередь, это означает, что там, под песком, закопана вторая Подкова! Подкова-выход, если угодно!
— И чего?
— Да то, Мишенька, что положить ее могли только люди! Там были или даже сейчас еще есть люди. Человеки!
Вот задницей же чуял. Хотел уже даже одернуть, придавить этого крикуна, чтоб не верещал на весь берег. Но нет. Не успел.
— Ничего себе у вас тут, бляха от ремня, цветомузыка!
Знакомый голос, знакомый акцент. Смутно припоминаемая рожа, и даже не удивлюсь, если конь точно такой же, как двадцать лет назад. Васька-пастух собственной персоной. В дымину пьяный, в сапогах и в мятом костюме-тройке. Нарисовался – хрен сотрешь.
Тут заговорили все сразу. Ирка шипела на детей, втыкая им за то, что пропустили приближение чужого к охраняемому объекту. Зря она так. Чего они роботы железные что ли? Естественно рты раскрыли на рукотворную радугу глядючи. Любаня с Натахой интересовались у Поца наличием в багажнике мерина спортивного инвентаря. Миха их не слушал, и на вопросы не отвечал. Рычал на туземца что-то до предела матерное и угрожающее. Леха обходил "гостя" с фланга, приговаривая по дороге, чтоб тот не беспокоился и больно ему не будет. Егорка рвал из головы жиденькие волосенки и вопрошал небеса о чем-то в стиле революционеров-народников. Типо: "что делать?" или "что нам за это будет?".
А вот мне вдруг стало весело. Я абсолютно точно знал, что делать. Больше того! Я даже обрадовался явлению этого "незваного татарина".
Васька тоже что-то лепетал. Причем хмель из него вылетал похоже вместе со словами. Сначала его язык заплетался, а сам ковбой пытался строить из себя гордого туземного воина. Этакого невозмутимого алтайского Чинганчгука. К концу же комедии, он уже снова стал обычным деревенским пастухом, попавшим не в то место, не в то время.
Подошел, погладил лошадь по длинной, остро пахнущей морде, взял за уздечку и, потянув, стронул животное с места. Повел к радуге.
— Сам посмотри, чего у нас тут, — весело воскликнул забеспокоившемуся "татарину", засовывая голову коняги в мыльный пузырь. Да еще наподдал ладонью по округлому крупу, когда показалось, что процесс перехода затягивается.
