Джером Сэлинджер - Собрание сочинений
Я такой, нафиг, рассеянный, что сказал водиле свой обычный адрес, по привычке и всяко-разно — ну то есть, напрочь забыл, что собирался кости кинуть в гостинице на пару дней и дома не появляться, пока не начнутся каникулы. Даже не подумал, пока мы полпарка не проехали. Потом говорю:
— Послушайте, а вы не могли бы развернуться, когда получится? Я вам не тот адрес дал. Мне бы обратно в центр.
Водила оказался вроде как такой тертый.
— Тут не могу, кореш. Тут одностороннее. Теперь надо до самой Девяноздой ехать.
Мне с ним собачиться не хотелось.
— Ладно, — говорю. И тут вдруг вспомнил кое-что. — Эй, послушайте, — говорю. — Знаете, там в пруду такие утки есть, возле самой Южной Сентрал-Парк? Маленький такой пруд. Вы случайно не знаете, куда они деваются, утки, то есть, когда там все замерзает? Может, знаете случайно, нет? — Я понимал, что случайность такая — одна на мильон.
Он разворачивается и пялится на меня, как на чеканутого.
— Ты чё эт, корешок, удумал? — спрашивает. — Шутки со мной шутить?
— Нет — мне просто интересно, все дела.
Он больше ничего не стал говорить, поэтому я тоже заткнулся. Пока из парка не выехали на 90-й. Тогда только он спрашивает:
— Ладно, корешок. Куда?
— Ну, в общем, фигня в том, что я не хочу в гостиницы на Ист — Сайде, там знакомых можно встретить. Я путешествую инкогнито, — говорю я. Терпеть не могу такого фофанства — «путешествую инкогнито». Но если я с фофаном, то и сам веду себя по-фофански. — А вы случайно не знаете, какая банда сейчас в «Тафте» или «Нью-Йоркере» играет?
— Без понятия, кореш.
— Что ж… Тогда везите меня в «Эдмонт», — говорю. — Не против, если мы по пути остановимся и вы со мною выпьете по коктейлю? Угощаю. Я при грошах.
— Не могу, кореш. Извини. — Путёво с ним так. Неслабый типус.
Мы доехали до «Эдмонта», и я заселился. В моторе я надел свой красный охотничий кепарь — а просто от нефиг делать, — но перед заселением снял. Не в жилу там выглядеть ушибком или как-то. Уржаться можно. Я даже не знал тогда, что в гостинице этой, нафиг, полно извращенцев и дебилов. На каждом шагу ушибки.
Мне дали такой захезанный номер, в окно смотреть не на что, кроме другой стороны гостиницы. Да мне, в общем, наплевать. Все равно слишком тоскливо, даже морочиться неохота, какой у меня там вид из окна. Коридорный, который меня в номер провожал, — такой древний дед, лет шестьдесят пять. Такие лысые бывают, на голове у себя зачесывают все с боков, чтоб лысину прикрыть. Уж лучше я лысым буду, чем так. По-любому шикарная работа для парня лет шестидесяти пяти. Таскать всем чемоданы и ждать чаевых. Наверное, не слишком котелок варит или как-то, но все равно жуть.
Он ушел, а я немного посмотрел в окно, куртку не снимал, никак. Все равно больше делать нечего. А на другой стороне гостиницы удивительные дела творились. Там даже занавески не задернули. Я увидел одного мужика: седой, осанистый такой — в одних трусах, так вы не поверите, чего он делал. Во-первых, чемодан свой на кровать положил. Потом вытащил из него бабские тряпки и все их надел. Настоящие бабские — шелковые чулки, туфли на шпильках, бюстгальтер и такой корсет, у которых завязки болтаются и всяко-разно. А потом натягивает такое очень узкое черное вечернее платье. Ей-богу. А потом начал по комнате расхаживать, мелкими такими шажочками, как баба, курить сигу и в зеркало смотреться. Совсем один, прикиньте. Ну, если только в сортире никого — этого мне было не видать. Потом в окне чуть ли не прямо над ним вижу: мужик и баба водой друг в друга плюются. Может, виски с содовой, конечно, а не вода — я не разглядел, чего там у них в стаканах. В общем, сначала он отхлебывает и в нее брызжется, потом она в него — по очереди, ёксель-моксель. Это надо было видеть. И все время ржут как ненормальные, будто смешнее ничего на свете нет. Без балды, целая гостиница извращенцев. Я, наверно, тут один такой нормальный гад, и это еще слабо сказано. Я, нафиг, чуть этому Стрэдлейтеру телеграмму не послал, чтоб сразу на поезд садился и дул в Нью — Йорк. Он бы в этой гостинице за главного был.
Засада только в том, что на всю эту парашу смотреть — вроде как завораживает, даже если не хочешь. Например, та девка, которой на морду водой плевали, — она вполне себе такая ничего. Я в смысле, что вот у меня в чем засада. В уме у себя я, наверно, такой половой маньяк, каких вы и не видывали. Иногда в голову лезет самое что ни есть хезалово, которое я б не против был, если бы случай выпал. Я даже понимаю, как это может быть уматно, хезалово такое, и если вы оба там как бы накирялись и всяко-разно, взять девку и плевать ей в рожу водой или как-то. Но фигня в том, что мне это не нравится. Параша это, если вдуматься. То есть, если девка вам по-честному не нравится, вообще не надо с ней дурака валять, а если нравится, то и рожа ее должна нравиться, а если рожа нравится, то не надо ж хезать на нее, с понтом, водой плеваться. По-честному фигово, что такое хезалово иногда может быть уматно. Девки тоже не сильно помогают, когда стараешься слишком уж не хезать, когда пытаешься не испортить ничего по-честному хорошего. Я одну такую знал пару лет назад, так она еще хезаней меня была. Ух, вот хезушница! Хотя какое-то время с ней было уматно — ну, как с хезушницами бывает. Про секс я, если по-честному, не очень секу. Там никогда не знаешь, что, нахер, делать. Я себе все время такие правила про секс составляю, а потом тут же их нарушаю. В прошлом году придумал правило, что с девками больше дурака валять не буду, от которых где-то внутри такой геморрой. Но я его нарушил на той же неделе, что и придумал, — в тот же вечер вообще-то. Всю ночь обжимался с жуткой фуфлершей по имени Энн-Луиз Шерман. Нет, в сексе я просто ни шиша не секу. Чесслово.
И вот пока я там стоял, меня мысль одна занимала: не звякнуть ли этой Джейн — в смысле, позвонить ей по межгороду в Б.М., куда она ходит, а штруне ее не звонить, чтобы выяснять, когда она домой приезжает. Ученикам среди ночи звонить не полагается, но я все прикинул. Кто снимет трубку, я ему скажу, что я ее дядя. Скажу, что тетушку ее только что сбила машина и я с Джейн должен поговорить немедленно. И получилось бы. Звонить я не стал только потому, что как-то не в жилу. А если не в жилу, такая фигня не выходит.
Немного погодя я сел в кресло и выкурил пару сиг. Стоял у меня будь здоров. Ничего не попишешь. Тут вдруг до меня дошло. Я вытащил лопатник и стал искать в нем тот адрес что мне дал парень, с которым я прошлым летом на балехе познакомился, из Принстона. Потом нашел в конце концов. Он от лопатника стал весь такого уматного цвета, но все равно прочесть можно. Адрес был одной девки — не совсем шлюха, никак, но не против палки-другой время от времени, как мне этот парень из Принстона сказал. Он однажды привел ее на танцы в Принстоне, а его за это едва не вышибли. Раньше она в варьете стриптизкой работала или как-то. В общем, ладно, я подошел к телефону и ей звякнул. Звали ее Фейт Кэвендиш, и она жила в гостинице «Герб Стэнфорда» на углу 65-й и Бродвея. Помойка, не иначе.
Я какое-то время думал, что ее нет дома или чего-то. Никто не отвечает, и все. Потом наконец кто-то снял трубку.
— Алло? — говорю. Стараюсь басом таким, чтоб возраст не заподозрила, ничего. У меня все равно голос низкий будь здоров.
— Алло, — отвечает этот женский голос. Не очень дружелюбно, к тому же.
— Это мисс Фейт Кэвендиш?
— Это кто? — спрашивает. — Кто мне звонит в такое безумное, черт бы вас побрал, время?
Тут я уже чуточку зассал.
— Ну, я в курсе, что уже довольно поздно, — говорю очень взрослым таким голосом и всяко-разно. — Надеюсь, вы меня простите, но мне весьма не терпелось с вами связаться. — Обходительно, как я не знаю что. По-честному.
— Кто это? — говорит она.
— Ну, вы меня не знаете, но я друг Эдди Бёрдселла. Он говорил, что если я окажусь в городе, нам следует встретиться, выпить коктейль-другой.
— Кого? Чей вы друг? — Ух какая она тигрица по телефону. Чуть, нафиг, не орала на меня.
— Эдмунда Бёрдселла. Эдди Бёрдселла, — говорю. Я не помнил, Эдмундом его звали или Эдвардом. Я с ним только раз встречался, на этой дурацкой, нафиг, балехе.
— Я никого с таким именем не знаю, дядя. И если вы думаете, будто мне нравится, когда меня будят среди…
— Эдди Бёрдселл? — говорю. — Из Принстона.
Понятно было, что она имя в голове крутит и всяко-разно.
— Бёрдселл, Бёрдселл… из Принстона… Из колледжа Принстон?
— Точно, — говорю.
— Так вы из колледжа Принстон?
— Ну, примерно.
— A-а… И как там Эдди? — спрашивает. — Это, конечно, странное время для звонков. Господи боже мой.
— Он прекрасно. Просил передать вам привет.
